спастись. Конечно, при такой страховке без ушибов и переломов не
обойтись, но зато и в пропасть вслед за санями не отправишься.
сил и времени. Скажем, вморозит веревки в лед внезапная пурга, и что
тогда? Хорошего мало, если ты мчишься со скоростью 150 километров в час,
а твоя серьга вдруг налетает на ледяной монолит. В наши дни даже тросы
канатки содержать в порядке не так-то просто, а уж о веревках,
закрепленных на леднике, и говорить нечего.
подростки и вечно спешащие взрослые обнаружили, что управлять ледянкой
можно при помощи "вспашки" - удерживая скорость в допустимых пределах
хотя бы одним ледовым крюком. "Допустимые" пределы - это не больше ста
пятидесяти километров в час. В девяти случаях из десяти все обходится
благополучно - если ездок поднаторел в этом. И если условия идеальны. И
при свете дня.
когда спешили из Пхари с медикаментами для умирающей девочки, а еще
дважды - просто чтобы запомнить все виражи. Всякий раз от ужаса и
восторга у меня кружилась голова, но спуск проходил успешно. Но то при
свете дня. В безветрие.
поблескивает длинная трасса. Лед кажется грубым, как наждак, и твердым,
как гранит. Неизвестно, спускался ли здесь хоть кто-нибудь сегодня. Или
вообще на этой неделе... Нет ли впереди новых трещин, трамплинов,
провалов, расселин, ледяных глыб? Не знаю, какой длины были древние
саночные трассы, но эта протянулась вдоль края крутого отрога больше чем
на двадцать километров. А дальше всего девять километров до помостов
Йо-куня, три простеньких прогона по канатке и быстрым шагом через
расселину по навесным тротуарам.
дожидающиеся, пока отец подтолкнет их своей сильной рукой. Подавшись к
андроиду, я хватаю его за плечо и притягиваю к себе, пытаясь докричаться
сквозь теплоизоляцию капюшона и маски. Ветер сечет лицо ледяными иглами.
трассу на два раза больше, чем вы, сэр.
Эндимион. Но я отлично помню каждый поворот. Полагаю, я могу оказаться
полезным, показывая, где следует тормозить.
инфракрасные очки я потерял, странствуя через порталы.
прогуляться на Пхари-Базар, заночевать на постоялом дворе, а потом
вернуться караваном вместе с Джорджем Цзаронгом, Джигме Норбу и длинной
вереницей носильщиков, доставляющих тяжелые материалы на строительный
участок.
Флота. Да только теперь поздно. Даже если мы вернемся, спуск по
закрепленным веревкам на Куньлунь ничуть не безопаснее скоростного
спуска по трассе.
крюк в петлю на левом предплечье и готовит ледоруб. Сидя по-турецки на
своей ледянке, я перебрасываю ледовый крюк в левую руку и берусь правой
за ледоруб. Затем снова киваю андроиду, и он отталкивается от стартовой
террасы. Его разворачивает спиной, но он быстро выправляет положение,
вспахивая лед - ледяные осколки разлетаются веером, мерцая в рдяном
лунном свете, - и срывается с края обрыва, на мгновение пропав из виду.
Я жду, пока он удалится метров на десять, и пускаюсь следом.
час мы должны покрыть это расстояние минут за десять. Десять леденящих,
головокружительных минут - кровь бурлит в жилах, желудок подкатывает под
горло, сердце отчаянно стучит о ребра, а миллисекундное замешательство
может стоить жизни.
тех местах, где желоб трассы резко поднимается, он начинает крутой вираж
с нижней точки, чтобы в апогее пронестись в опасной близости от края
ската и вырваться на очередную прямую с идеальной скоростью. И дальше
вниз на подскакивающей, сотрясающейся ледянке.
макушки, в глазах двоится, троится, в висках пульсирует боль, все
расплывается, в воздух вздымается ледяная пыль - задергивающая мир
радужной пеленой, сверканием затмевающая звезды, способная поспорить
яркостью даже с Оракулом и трепетным, неверным светом лун-астероидов.
отвесную стену, сворачиваем налево - настолько резко, что от перегрузки
дух захватывает, направо, удар, полет по прямой. Склон так крут, что
скольжение почти не отличить от свободного падения. На мгновение весь
мир заслоняют фосгеновые облака, зеленоватые в обманчивом лунном свете,
и вот мы уже мечемся по хитросплетению трассы, закрученной, как спираль
ДНК, и на каждом вираже мы балансируем над краем. Дважды крюк впивается
в пустоту морозного воздуха, и дважды мы скатываемся обратно в желоб и
выходим из виража. Мы несемся, как две пули, выпущенные над самым льдом,
- и снова ввинчиваемся в очередной вираж, с разгону выстреливаем на
прямую, вихрем пролетаем восьмикилометровую ледяную стену отрога
Абруцци. Облака встают на дыбы и зависают отвесно, ледовый крюк бороздит
лед, посылая в пропасть пышный шлейф ледяной крошки, а скорость все
возрастает и возрастает, переставая быть скоростью, превращаясь в стужу.
Разреженный воздух насквозь пронизывает маску, теплоизоляционную
подкладку, перчатки и ботинки с электрообогревом, покрывает кожу ледяной
коркой и когтит мышцы. Окоченевшие губы растягиваются в идиотской
ухмылке от уха до уха, в оскале ужаса и чистейшего упоения бешеной
скоростью, руки автоматически отзываются на малейшие колебания
ледоруба-руля и ледового крюка-тормоза.
клювом ледоруба. Он что, с ума сошел?! Его же расшибет о ледяную стену и
вышвырнет в черную бездну! Но, доверившись ему, я за долю секунды
принимаю решение и вонзаю в лед лезвие ледоруба, налегая на ледовый
крюк, сердце подскакивает к горлу, ледянку заносит, меня вот-вот
завертит волчком и сбросит с узкого гребня на скорости в 140 километров
в час - но я выправляю курс, промелькнув мимо дыры в трассе, куда бы мы
непременно рухнули, если бы не этот сумасшедший вираж, проношусь по
отколовшемуся карнизу шириной метров шесть, и в этот миг А.Беттик
срывается с вертикальной стены, корректирует направление - металлические
клювы сверкают в лунном свете - и снова мчится по перешейку Абруцци
навстречу последней серии виражей.
минут мы не в состоянии встать на ноги. Потом мы потихоньку выбираемся
на снег, сворачиваем ледянки, укладываем их в рюкзаки. Мы идем по
утоптанной тропе через уступ, не проронив ни единого слова. Я никак не
могу прийти в себя от удивления перед скоростью реакции и отвагой
А.Беттика; причину его молчания я постигнуть не в состоянии и от всей
души надеюсь, что он не сердится на меня за скоропалительное решение
возвращаться этим путем.
Сознание отмечает лишь красоту озаренных Оракулом пиков и хребтов да еще
то, с каким трудом мне удается сжимать окоченевшими пальцами стремена
управления салазками.
факелов Йо-куня, но мы избегаем главных помостов и лестниц, направляясь
через расселину прямиком к тропе. Выйдя на северный склон, мы снова
погружаемся во мрак, разрываемый лишь чадящими факелами вдоль дорожки,
ведущей в Цыань-кун-Су. На последнем километре мы срываемся на бег.
беседу. В маленькую пагоду на террасе набилось человек сто. Энея обводит
взглядом собравшихся и, заметив меня, просит Рахиль начать беседу, а
сама поспешно пробирается к дверному проему.
унынии. Я проспал в криогенной фуге три месяца и две недели. Раньше я
думал, что в холодном сне сновидений не бывает. Я ошибался: почти всю
дорогу меня мучили кошмары. Проснулся я в полном смятении и тревоге.
всего семнадцать часов, зато у Тянь-Шаня пришлось выйти из С-плюс на
самой границе системы, и тормозили мы целых трое суток. Я метался с
палубы на палубу, вверх-вниз по винтовой лестнице, и даже выскакивал на
балкон, твердя себе, что разрабатываю больную ногу (Корабль говорил, что
нога у меня абсолютно здорова), но на самом деле я просто хотел дать
выход эмоциональному напряжению. По-моему, так я не изводил себя еще ни
разу.
информацию о звездной системе: желтая звезда класса С, ля-ля-ля, все
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Самойлова Елена
Махров Алексей
Прозоров Александр
Лукин Евгений