Чтение 27–й страницы книги ~Агент хаоса~

Никто не сказал ни слова.

Торренс снова повернулся к микрофону.

- Командир, вы объявите Стражникам, что функции Координатора Кустова
отменяются решением Совета Гегемонии. Вы объясните им, что Советник Джек
Торренс временно исполняет обязанности главы Совета, и поэтому никто не
имеет права противиться его указаниям. Это также относится к Советнику
Горову.

Ожидая прибытия Стражников, Торренс с трудом сдерживал свою радость:
временно исполняющий обязанности Координатора!

Наконец-то! И это "временно" скоро исчезнет, как только Владимир
Кустов будет окончательно отстранен от власти.

Главный Координатор Гегемонии Джек Торренс!

Надо было еще привыкнуть к этому. Необходимо произвести некоторые
реформы. А если прямо сейчас представится возможность перехватить корабль
Братства...

Лучше всего сразу же дать приказ уничтожить его без дополнительных
переговоров...

Да, перемен будет немало!

Абсолютно напрасно будем мы искать твердый

участок поверхности, чтобы устоять на нем.

"Твердость" почвы является, в конечном счете,

иллюзией, вызванной особыми энергетическими

свойствами. И точно также обстоит дело с ногами,

которые опираются на эту почву.

Материя является иллюзией, мы сами тоже

иллюзия. И только Хаос реален.

(Грегор Марковиц. "Теория Социальной Энтропии")

Борис Джонсон шел размеренным шагом между Горовым и Кустовым по
длинному коридору по направлению к запасному люку под конвоем отделения
Стражников, у которых был довольно-таки ошарашенный вид.

Естественно, как только они покинули Зал Заседаний, Кустов приказал
Стражникам вернуться и схватить самозванца Торренса. Это выглядело
сплошным ребячеством, и реакция была абсолютно отрицательной: командир
отделения, невозмутимый и молчаливый, заставил всех их сесть в уже
ожидавший транспортер, обратив на экс-Координатора не больше внимания, чем
на какого-нибудь обычного Опекаемого.

Видимо, до Кустова дошло: он не стал настаивать.

Теперь сгорбившийся, с мертвенно-бледным лицом экс-Координатор
выглядел совершенно разбитым, разбитым до такой степени, что Джонсон чуть
было не почувствовал нечто вроде симпатии к старику.

В течение часа оба они в последнюю минуту были лишены плодов своей
победы, дыхание которой они уже чувствовали. И вот теперь они шли... Куда?

В самом деле, куда же они шли? У Братства Убийц все было, не как у
людей.

Вызволив Кустова, а затем Торренса, они теперь вырывали из когтей
Гегемонии Бориса Джонсона, но одновременно пленяя Кустова и Горова. Почему
Горова? Почему Кустова? Почему Джонсона? И вообще, почему все это?

Джонсон не испытывал никакого страха.

Пройдя за такой короткий промежуток времени через радость победы,
отчаяние, поражение и облегчение при спасении, он уже не был способен
вообще ничего испытывать.

Все, чем он жил, внезапно рухнуло, и свою дальнейшую судьбу он
рассматривал с безразличием, граничившим с апатией. Когда человек лишен
всего, чего же ему еще терять?

Метрах в десяти от внутренней створки люка Стражники остановились, и
их командир грубо толкнул пленников вперед.

- Мы останемся здесь, - проворчал он. - Сообщите им по интерфону, что
вы здесь.

Трое мужчин обменялись нерешительными взглядами: кто возьмет на себя
ответственность за переговоры? Кустов. главный противник Братства, Горов,
который находился в таком же положении, или Джонсон, потерпевший поражение
вождь, которого, как песчинку, перебрасывало из одного лагеря в другой?

- Ну! - крикнул командир Стражников с нетерпением. - Осталось
несколько минут. Один из вас должен решиться!

Джонсон и Кустов переглянулись, как будто каждый приглашал другого
взять на себя инициативу. но этим человеком оказался Горов, который сказал
в микрофон:

- Говорит Советник Горов. Со мной Джонсон и Кустов.

Ему тотчас ответил голос, некоторые интонации которого на этот раз
показались Джонсону знакомыми:

- Мы перемещаем заряд на внешней створке таким образом, чтобы ее
можно было открыть. Другой заряд остается на месте, и оба они могут быть
мгновенно взорваны при малейшей попытке к сопротивлению. Стражники,
сопровождающие вас, должны тотчас удалиться. Если мы заметим хоть одного
Стражника, мы все взорвем.

Стражники удалились, даже не пытаясь скрыть своей бессильной ярости,
и исчезли за ближайшим поворотом.

Внутренняя створка поползла вверх.

- Давайте! Быстрей! - скомандовал тот же голос.

Трое заложников переступили порог, и створка тотчас опустилась за их
спинами.

Джонсон чисто автоматически обвел взглядом помещение, в котором они
очутились: неподвижное тело мертвого Стражника, взрывной заряд на стене,
четыре силуэта в космических скафандрах. Затем ему чуть не стало плохо,
когда он узнал командира вражеского отряда.

- Аркадий! - пролепетал он сдавленным голосом. - Ты! И Братство...

Вновь все показалось полнейшим абсурдом при этом новом свидетельстве
тщетности всей его жизни, всего его дела: Аркадий Дунтов - член Братства!
Его самый верный сторонник, самый инициативный член Лиги! Аркадий Дунтов!

Джонсон тотчас получил ответы на все вопросы, которые задавал себе.
Как мог Дунтов, такой простоватый на вид, предлагать подобные
по-маккиавеллиевски хитроумные планы... Как могло Братство расстроить все
эти планы - сначала с Кустовым, потом с Торренсом и, наконец, с Советом...
Но за всеми этими "как" вырисовывался еще более сногсшибательный вопрос.

Для чего?

Чего добивалось Братство? Что все это значило?

- Но зачем, Аркадий? - пробормотал Джонсон. - Зачем все это?

Дунтов смотрел на него так, как будто не видел его.

- Я объясню тебе это позже, Борис, а пока наденьте вот это, - сказал
он спокойно.

Он указал на скафандры, висевшие у стены.

Три пленника выполнили это указание.

В тот момент, когда Джонсон уже собирался опустить экран своего
шлема, взгляды их встретились, и перебежчик сказал:

- Мне хочется, чтобы ты знал, Борис, ну... если все это плохо
кончится: хоть мы с тобой и не были в одном лагере, сражались мы за одно и
то же дело.

- Как ты можешь так говорить! - Джонсон возмутился. - Ведь Братство
не прекращало вставлять нам палки в колеса!

- Я хотел бы иметь возможность объяснить тебе все это. Мне хотелось
бы быть уверенным, что я сам понимаю как следует. Но ты скоро встретишь
одного человека, который расскажет тебе обо всем значительно лучше, чем я,
человека, которому я полностью доверяю. В самом деле, поговорив с Робертом
Чингом, ты поймешь все. Ладно, а теперь вперед!

Дунтов открыл внешнюю створку люка, и Джонсон заморгал от
ослепляющего жара поверхности Меркурия. Окружив пленников, люди Братства
повели их по искореженной расщелине. Когда они добрались до окружавшей
цирк стены, их догнала другая группа из семи человек. Все вместе
углубились в проход, который открылся среди отвесных скал.

В молчании продолжали они путь. Вскоре Джонсон заметил резкое
повышение температуры в своем скафандре. Особого значения это не имело.
Вообще ничего не имело значения. Он чувствовал себя бессильной игрушкой
значительно превосходящих сил. Да и делал ли он до сих пор хоть
что-нибудь, что мог бы приписать своей собственной инициативе? Все было
иллюзией, жалким заблуждением. Одна лишь мысль засела у него в голове: чем
же было в действительности Братство? За кого оно было? Чего оно
добивалось?

Наконец они добрались до небольшого космического корабля, отливавшего
серебром в лучах безжалостного светила, и окруженного нагромождением скал.
Дунтов отодвинул крышку люка, и все забрались в корабль.

Как только крышка захлопнулась за их спинами, Дунтов, даже не снимая
скафандра, отдал приказ:

- А теперь ни секунды промедления! Займитесь пленными, пока я
подготовлю корабль к экстренному запуску!

Под неусыпным наблюдением трех молчаливых Братьев они освободились от
скафандров и вошли в миниатюрную каюту с восемью ячейками.

- Лезьте! - приказал, не повышая голоса, один из Братьев.

Затем они дождались, пока волокна полностью окутали Кустова, Джонсона
и Горова, чтобы последовать их примеру. Ровный гул двигателей раздался в
каюте, и вскоре все они оказались в уже знакомом состоянии невесомости. В
это время корабль уже пронзал космическую тьму над Меркурием, унося их к
неведомой судьбе.

Мало-помалу, в результате расслабляющего действия волокон, Джонсон
почувствовал, что прежнее оцепенение и отчаяние покидают его.