Норман СПИНРАД

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Как-то утром, не найдя себе более подходящего занятия, я отправился
навестить своего двоюродного братца Таракана. Таракан жил на Восточном
склоне горы в одной из кишащих ящерицами пещер. Таракан не охотился на
медведей и не выращивал зерновые. Он целыми днями швырял комочки
медвежьего жира, бизоний кизяк и протухшие фрукты о стену своей пещеры.

Таракан говорил, что он - Художник. Причем произносил слово Художник
с заглавной буквы (хотя письменность пока еще не изобрели).

Каким бы невероятным это ни показалось, но у Таракана была женщина.
Правда, самая страшная из всех, что живут на горе. Она целыми днями
валялась на грязнущем полу Таракановой пещеры и смотрела на засохшие пятна
медвежьего жира, заплесневелый кизяк и гнилые фрукты, прилепившиеся к
стенам.

Она говорила, что сие есть выражение Тараканьей Души. Очень большой
души.

Но уж очень вонючей.

Едва успев подойти к входу пещеры братца, я почувствовал запах едкого
дыма. И точно - всю пещеру окутывал дым. А в самом центре сидели Таракан и
его женщина. Они подожгли большую кучу сучьев и теперь вдыхали чад.

- Что вы делаете? - поинтересовался я.

- Балдеем, детка, - ответил Таракан. - Последнее изобретение.

- А что это значит-то?

- Вот видишь кучу сучьев, а? Сперва ее поджигаешь, а потом нюхаешь
дым.

Я почесал в затылке, неумышленно раздавив нескольких любимых блох.

- А зачем?

- Ощущение, будто ты взлетаешь.

- Ты что-то не дальше от земли, чем я, - заметил я. - К тому же, еще
и коротышка.

Таракан с отвращением фыркнул.

- Не твоего ума дело, парень, - сказал он. - Сие - лишь для
Художников, Философов и Метафизиков (хотя Философов с Метафизиками тоже
еще не изобрели). Взгляни-ка, вот моя последняя новинка!

К ближней стене пещеры прилип здоровенный комок медвежьего жира, в
центр которого попал кусок бизоньей "лепешки". А все это добро было
окружено красно-зелено-коричневой гнилью фруктов. Пахло произведение еще
хуже, чем выглядело.

- Э-э... интересно... - промямлил я.

- Шедевр, детка, - гордо сообщил Таракан. - Я назвал его: "Душа
Человека"!

- Э-э... "Туша Человека"? Подходяще...

- Нет-нет! Душа, не туша!

- Но, Таракан, ведь произношение по буквам еще не изобрели.

- Извини, забыл.

- Но так или иначе, - стараясь его приободрить, согласился я, -
выглядит все равно Мастерски (что бы там оно ни значило).

- Спасибо детка, - хмуро произнес Таракан.

- В чем дело. Таракан? - поинтересовался я, ибо выглядел он
действительно скверно.

- Целую неделю мы ничегошеньки не ели.

- Так отчего ж ты не вышел и не убил медведя или кого-нибудь там еще?
- удивился я.

- Я не имею права терять времени на охоту, - с негодованием
воскликнул Таракан. - Я живу ради Искусства!

- Скорее всего, ты умрешь ради Искусства, - ответил я.

- К тому же, - очень слабым голосом добавил Таракан, - я довольно
скверный охотник. Я погиб бы с голоду, даже если бы днями напролет
выслеживал медведя. А, скорее, сам медведь настиг бы меня. Так что, по
крайней мере, сейчас я голодаю по Здравомыслию.

Должен признать, звучало разумно. Таракан, во-первых, ужасно
близорук, а, во-вторых, поразительно тощ. Всего девяносто фунтов хилизны.

- Ммммммм... - заметил я.

- Ммммммм - что? - полюбопытствовал Таракан.

- Ну, ты ведь знаешь старика Муравьеда? Он вообще не способен
охотиться. Поэтому изготовляет наконечники для копий и меняет их на
медведей. Может, и ты бы...

- Влезать в бизнес? - завопил Таракан. - Заделаться буржуа? Прекрати,
пожалуйста! Я - Художник.

И неуверенно добавил:

- И кроме того, я же не умею делать наконечники для копий.

- Ммммммм...

- Знаю! - воскликнул я. - Ты будешь продавать свои творения.

- Остынь, детка, - сказал Таракан. - С чего вдруг кто-то захочет
менять еду на живопись?

- Ну потому... э-э... а...

- Полагаю, мне придется умереть с голоду.

- Постой-ка, - пришло мне в голову. - А если я уговорю кого-нибудь
поменять пищу на твое художество, отдашь ли ты мне часть еды, ну, скажем,
одного медведя из каждых десяти?

- Будь спок! - заверил Таракан: - Я-то что здесь теряю?

- Тогда по рукам?

- По рукам, приятель.

Так я изобрел Десятипроцентное Отчисление.

Потом я отправился навестить Павлина. Его пещера - вся заваленная
крашенными в розовый цвет лосиными шкурами, чучелами броненосцев,
засушенными пурпурными вьюнками, - считалась самой изысканной на горе. По
какой-то неведомой мне причине, женщины самых подкаблучных мужчин давали
Павлину медведей за то, чтобы он устроил подобное и в их жилищах.

Павлин и сам-то был довольно странным типом. Одевался он в плотно
облегающую тело шкуру саблезубого тигра, выкрашенную в ярко голубой цвет.

- Приветик, сладенький мой, - поздоровался Павлин, когда я зашел в
его пещеру.

- Здорово, Павлин, - смущенно ответил я. - Слыхал про Таракана?

- Таракана? - взвизгнул Павлин. - Тот грязный, грязный мужик? Тот
самый битник в поистине омерзительной пещере?

- Точно, он, - согласился я. - Художник Таракан. Очень хороший
Художник, знаешь ли.

- Ну и что ты скажешь про это ужасное, ужасное существо?

- Видишь ли, твой приятель Какаду...

- Ну пожалуйста, миленький! - опять завизжал Павлин. - Не упоминай
при мне эту скотину Какаду! Мы с Какаду разошлись. Не понимаю, что такого
я в нем находил! Он просто отвратительный мясник!

Какаду был... ну как его там... в общем приятелем Павлина... Раньше.
Они... ну так сказать... изобрели кое-что друг с другом. Никто,
собственно, так толком и не понял, что, но после этого открытия мы
организовали Полицию Нравов.

- Да, - пробормотал я. - Но тем не менее, Какаду платит Таракану
двадцать медведей за то, чтобы тот разукрасил ему пещеру. Он сказал, что
имея в своей пещере Оригинал Таракана, сделает твою пещеру похожей на...
э-э... Настоящую Нору Ленивца, детка. Да, думаю, не ошибся, именно так он
и сказал.

- Ооооооо! - завопил Павлин. - Ооооооо!

И принялся прыгать по пещере, колошматя маленькими кулачками по
стенам.

- Чудовище! Настоящая скотина! Ооооооо! Это ужасно! Что мне делать,
сладенький мой, что делать?

- Ладно, - предложил я. - Таракан - мой двоюродный брат, сам знаешь,
и я могу как-то повлиять на него. Полагаю, я мог бы убедить его
разукрасить твою пещеру вместо пещеры Какаду. Особенно если ты дашь
тридцать медведей вместо двадцати...

- О, ты мог бы, миленький? Действительно?

- Ну, не знаю, вообще-то ты мне нравишься. Павлин, однако с другой
стороны...

- Очень, очень, очень прошу!

Я тяжело вздохнул.

- Ладно, Павлин, - сказал я. - Ты меня уговорил.

Итак, Павлин получил Оригинал Таракана за тридцать медведей. На
следующей неделе я отправился навестить Какаду и рассказал ему ту же
историю. Но с него я содрал уже сорок медведей. Сорок да тридцать -
семьдесят, что в итоге дает мне семь. Не так уж скверно за пару-то часов
работы. Но мне лучше быть поосторожнее, а то вдруг кто-нибудь изобретет
Подоходный Налог.

Я видел Таракана на прошлой неделе. Неблагодарный. Он перебрался в
самую большую пещеру на Западной Склоне горы. У него появилась
превосходная новая шкура леопарда и три новых женщины. Он даже изобрел
гаванские сигары, чтобы курить что-нибудь дорогое.

К несчастью, он обнаружил, что больше не нуждается во мне для своих
сделок. Он ломит цену по восемьдесят медведей за картину. Я, словно
последний болван, пренебрег изобретением Возобновляемого Контракта с
Исключительными Правами. Видимо, невозможно изобрести все.

Таракан сделался совершенно невыносимым. Теперь он произносит слово
"искусство" с маленькой буквы, в "Медведи" - с большой. Он стал первым
мещанином.

Как вам нравится моя леопардовая шкура? А, может, желаете одну из