Чтение 69–й страницы книги ~Маг-целитель~

Он поддержал ее и, взяв за плечи, отвернул от меня. Лицо у Жильбера было
такое, будто он всеми силами пытался чтото осмыслить.

- Отведи их к шлюпке, - распорядился герцог, обратившись к Винсентио. -
Пусть отплывут. Наблюдай за шлюпкой, пока она не скроется из глаз.

Винсентио кивнул, и его отряд сомкнулся, скрыв от меня моих товарищей.

Собственно, я даже не сумел бросить на них прощальный взгляд. Герцог взял
меня под локоть и повел по перекидному мосту в замок.

- Ну, пошли. - сказал он, - приступим к Испытанию.

- Конечно, - отозвался я, чувствуя, как весь немею. Ну что ж, по крайней
мере в голосе герцога не было злорадства. На мой взгляд, это означало, что
он не садист - стало быть, могло бы быть и хуже.

Могло ли?

В тот самый миг, когда мы миновали широкие ворота и вошли во двор замка,
в стороне мелькнула тень, и мне показалось, что это фигурка Гремлина, но я
понадеялся, что ошибся. Гораздо больше мне хотелось бы, чтобы сейчас он был
рядом с Анжеликой и всеми остальными. Мне-то он вряд ли чем поможет, а вот
товарищей, пожалуй, смог бы уберечь от плена.

Но все равно было немного приятно сознавать, что я не одинок.

И потом, что же за Испытание мне все-таки предстояло? Я на ходу
поглядывал на герцога, на его астрологическую мантию, змееобразный посох.
Как пить дать черная магия не забрала его целиком на свою сторону. Может
быть, он и пользовался какими-то ее приемами, но пока не отдался ей весь,
без остатка. Играл в древнюю, как мир, игру. Думал получить от Дьявола все,
что хочет, ничего ему не отдавая.

Я резко остановился, потрясенный до глубины души.

А я сам разве не этим занимался?

Да нет, нет, конечно. Должна быть разница. Определенно, должна.

Да, вот она в чем: я не пытался воспользоваться силой Дьявола. Да и
Божьей силой не пытался, если уж на то пошло. Правда, последнее у меня
получалось не слишком успешно. Все-таки одного-другого святого я на помощь
призывал и время от времени обращался с молитвой ко Всевышнему. Так что
эквилибрист в этом плане из меня получился никудышный. Возможно, герцог меня
в этом превзошел?

А может быть, он никакой не эквилибрист, а добрый волшебник, который
просто нацепил на себя символы черной магии?

И они его, эти символы, сильно искушали. Ну, очень сильно.

***

Aерцог отвел меня к одной из бойниц, чтобы я своими глазами увидел
отплывающую лодку. Правда, я с огромным трудом разглядел в лодке черные
точки - головы моих друзей, но все же разглядел. Герцог, как ни крути,
оказался верен своему слову. Друзья мои были целы и невредимы.

- А теперь пошли, - проговорил герцог и повел меня вниз по лестнице.

Вниз, вниз, вниз...

Мы миновали темницы, спустились еще ниже и наконец остановились в круге
света, отбрасываемого факелом. Прямо перед нами на полу лежала каменная
плита - высотой мне до колена, длиной в шесть футов и шириной в четыре. Я со
страхом посмотрел на плиту и решил, что для алтаря она слишком низка. Этой
мыслью я себя и тешил, покуда крестьяне снимали с меня рубаху и привязывали
к плите.

Глава 23

Герцог стукнул посохом по полу. Звук от удара получился оглушительным,
совершенно не отвечающим размерам посоха. Затем он поднял посох над головой
и принялся вертеть им и что-то выкрикивать. Постепенно его восклицания
приобрели определенный ритм и перешли в песнопение. Я сдвинул брови,
сосредоточился... Мне надо было понять, о чем эта песнь. Но языка, на
котором распевал герцог, я прежде не слышал. Какой-то древний язык, чем-то
напоминающий латынь.

Латынь! Стоило мне понять это, и я тут же начал различать отдельные слоги
и слова. Вот прозвучало слово "солнце", потом - "жара", а ведь в этом был
смысл... а потом последовало слово "вода" или производное от него. А потом
число пять! А после него - что? Слово "дни", что ли? Но при чем тут
отрицательная частица? При чем?

Герцог завершил песнопение, вновь ударил по полу посохом, и его
прислужники-крестьяне повторили куплет. Стены подземелья сотрясались от их
голосов. А патом они умолкли, и стало тихо-тихо. Герцог выкрикнул последнюю
строчку, постукивая в такт посохом.

На последнем ударе камни подземелья ответили взрывом, полыхнул
ослепительный белый свет. Он рос, расползался, заполнял темницу...

То было солнце.

Я зажмурил глаза, но даже сквозь закрытые веки видел пляшущие круги и
точки. Я дал глазам свыкнуться с алым свечением и чуть-чуть приоткрыл их.

Я по-прежнему был привязан к плите, однако кругом на многие мили
простирались пески. Жара волнами наплывала на меня. Небо казалось мне
начищенной до блеска монетой, бьющей по глазам безжалостной синевой. На небе
- ни облачка. Пекло стояло такое, будто меня поджаривали в духовке. Мог
поклясться - я чувствовал, как подо мной греется камень. Я весь покрылся
потом.

И тут неожиданно до меня дошел смысл произнесенных герцогом слов "пять
дней". Мне суждено было пробыть пять дней привязанным к этому камню. Пять
дней! Сто двадцать часов! А отрицательная частица относилась к воде.

В страхе я понял, что Фриссон был прав. Хочешь не хочешь, а надо мне было
самому творить чудеса. Как это ни называй - жизнью ли по законам
галлюцинации, или добровольной сдачей... словом, как угодно... но только я
должен был сотворить чудо. Сотворить или умереть.

И при этом желательно не привлекать на помощь ни алые, ни добрые силы.

Я попытался припомнить какой-нибудь стишок, с помощью которого можно было
бы усмирить мои потовыделительные железы. Мне ведь надо было экономить
каждую унцию воды, хранившейся в моем теле. Но тут я вспомнил, что если не
буду потеть, то сдохну за час.

Решения нужны, решения!

Предстоял очень долгий день.

***

Oо есть это я решил, что день будет долгий. Между тем солнце стояло
чертовски близко к зениту. Язык мой превратился в кусок высохшей дубленой
кожи - кожи, на которой уже можно было бы писать стишки. Сколько же времени
прошло? Час? Или меньше?

Какая разница? Все равно мне не дожить до конца дня. А потом еще не
меньше суток мое тело будет тут валяться. Нужна вода или какой-то напиток.
Чего бы я только сейчас не отдал за колу...

Ого! Ну, правильно. Надо было вспомнить рекламные стишки? Ну-ка, ну-ка...

Разве их забудешь?

Да, но смогу ли я их произнести, вот вопрос!

Я попробовал разжать губы и обнаружил, что не могу. Я отчаянно надувал
щеки, пытаясь выжать хоть каплю слюны, но ничего не получалось. Страх
сковывал меня все сильнее, но я прогонял его и продолжал надувать и сдувать
щеки...

Вдруг резкая боль пронзила нижнюю губу. Вот черт! Она треснула. Я
почувствовал вкус крови...

Кровь.

Это же жидкость!

Я придвинул кончик распухшего языка как можно ближе к губам, изо всех сил
надавил... губы разжались. Я вдохнул поглубже...

И кровь высохла.

Быстро, пока рот мой снова не запечатало, я выкрикнул:

Ты уже с десяток раз

Мог бы, друг, от жажды сдохнуть,

Но спасение твое - "Спрайт"!

Не дай себе засохнуть!

Что-то легло в ладонь. Что-то холодное и влажное: Я облегченно вздохнул и
попробовал поднести к губам то, что сжимала рука...

А рука... не двигалась.

Она была привязана к камню выше моей головы. Я с трудом совладал с гневом
и проговорил:

Мы сегодня очень злы,

В этом нет сомненья.

Развяжитесь все узлы

И переплетенья!

От болезненных рывков в запястьях и лодыжках мне стало дурно. Я строго
приструнил желудок. Что такого-то? Это ведь просто веревки развязывались,
больше ничего. Ну, то есть я на это надеялся. На всякий случай,
исключительно в целях эксперимента, я поднял руку с банкой содовой...

Рука поднялась. И тут же упала - ее словно бы кололо тысячами раскаленных
иголочек.

Я застонал. Нет, я просто обязан донести до губ эту банку! Я снова поднял
руку, но, для того чтобы банка добралась до моих губ, пришлось изрядно
помучиться. Наконец мои зубы клацнули по алюминию.

Алюминий. И никакой тебе водички.

Я забыл, что банку еще надо открыть.

Секунду я лежал, проклиная собственную глупость. Затем издавая стоны и
корчась от боли в плечах и груди, я ухитрился-таки упереться в камень