старуха красивую девушку. Да, духов надо бояться. Все равно,
сам тоже станешь духом.
хуже вас ходил в церковь. В иных местах Библии больше смысла,
чем вы, христиане, думаете. Разве там не сказано, что Он -- Бог
живых? Так оно и есть. Может, ваш Бог и есть, это не важно.
Сейчас вы не понимаете -- ничего, еще поймете! Вы ведь не
знаете, как тонок внешний пласт, этот слой, который мы зовем
жизнью. Представьте себе, что Вселенная -- огромнейший шар в
тоненькой корочке. Только речь не о пространстве, а о времени.
Корочка и в лучших местах не толще семидесяти лет. Мы родимся
на ней и всю жизнь сквозь нее просачиваемся, туда, во
внутреннюю тьму, в истинную Вселенную. Умерли -- и все, мы там.
Если ваш Бог и существует, Он не внутри шара. Он снаружи, как
Луна. Когда мы попадаем вовнутрь, Он больше не знает о нас. Он
не следует туда за нами. Вы скажете, что Он вне времени -- и
утешитесь! Но ведь это значит, что Он снаружи, на свету, на
воздухе. А мы-то живем во времени. Мы "движемся вместе со
временем". Значит, с Его точки зрения мы движемся прочь, туда,
куда Он не ходил и не пойдет. Вот и все, что у нас есть и
будет. Может быть, в так называемой жизни есть Бог, может быть
-- нет. Нам что за дело? Мы-то в ней совсем ненадолго.
была такой, мы -- часть Вселенной -- чувствовали бы себя вполне
уютно. А если мы удивляемся, негодуем...
разумен только на поверхности. Разум никак не связан с тем, что
есть. Самые обычные ученые, вот хотя бы я сам, уже обнаружили
это. Неужели вы не видите, в чем смысл этих разговоров о
недействительности нашей логики, об искривленном пространстве,
о неопределенности в атоме? Конечно, они не говорят прямо, но
они еще при жизни догадались о том, о чем узнают все умершие.
Реальность не разумна, не едина, не равна себе, у нее нет ни
одного из тех качеств, в которые вы верите. Можно сказать,
реальности вообще нет. "Реальность" и "нереальность", "истина"
и "ложь" -- это все на поверхности. Надавите -- и они
провалятся.
говорить об этом?
том, что ни в чем нет смысла. Почему привидения пугают нас?
Потому, что они -- привидения. Им больше нечем заняться.
мир, или любую постройку, зависит от того, где он стоит.
сказал Уэстон. -- То, что вы любите, -- снаружи. Например,
планета -- Переландра или Земля. Или красивое тело. Все цвета и
формы -- только снаружи, там, где еще нет этого. А что внутри?
Тьма, жара, гниль, духота, вонь.
выше, рыбы еле двигались.
поверхности, и дела нет до нас. Вас еще не тащили туда,
вовнутрь. У меня был сон, только я еще не знал, что это правда.
Мне снилось, что я умер. Лежу себе в больничной палате, вокруг
лилии, лицо подкрасили, все чин-чином. И тут пришел человек,
весь в лохмотьях, словно бродяга, только это не одежда, а плоть
висит клочьями. Встал в ногах кровати, и ненавидит меня.
"Ну-ну, -- говорит. -- Ну, ну. Думаешь, ты очень красивый? Еще
бы, на чистенькой простыночке, гроб готовый блестит!.. Ничего,
я тоже так начинал, все мы с этого начали. Погоди, увидишь, во
что ты превратишься".
него внимания. -- Я раньше думал, это чепуха. Нет, не чепуха,
все верно. Заметьте, всякие красоты о смерти идут от преданий
или от философов. Опыт обнаруживает совсем другое. Из брюха у
медиума выползает эндоплазма -- мерзкие, скользкие пленки -- и
складывается в огромные бессмысленные лица. Самописка пишет и
пишет всякий вздор.
обернувшись к собеседнику. Нудный, назойливый голос выговаривал
слова то так отчетливо, что нельзя было не прислушаться, то так
невнятно, что слух поневоле напрягался, пытаясь их разобрать.
Он просто сводил Рэнсома с ума.
сердиться. Пожалейте меня. Это ужасно, Рэнсом, ужасно. Вы
ничего не понимаете. Глубоко-глубоко, под всей толщей мира.
Похоронены заживо. Пытаетесь думать -- ничего не выходит.
Голову отняли... никак не вспомнить, какая там жизнь на
поверхности. Одно ясно: в ней с самого начала смысла не было.
такое смерть? Бог свидетель, я бы с радостью помог вам, если б
знал, как. Объясните мне. Где вы были эти дни?
появился новый звук. Морс сильно волновалось, ветер крепчал.
Вдруг Уэстон протянул руку и вцепился в руку Рэнсома.
Нас убьют! Убьют и сунут во тьму! Рэнсом, вы же обещали помочь!
Не отдавайте меня им!
вопило и визжало так, что заглушило все звуки, а он очень хотел
понять, что же означает новый шум, вмешавшийся в свист ветра и
грохот волн.
не слышите? Там земля, скалы! Глядите сюда... нет, направо! Мы
разобьемся в лепешку! Господи, вот она, тьма!
такого ужаса. Он боялся смерти, боялся перепуганного спутника,
вообще всего боялся. Во тьме наступившей ночи мелькнуло облако
светящейся пены. Она летела прямо вверх -- там волна
разбивалась о прибрежные скалы. Низко над головой, невидимые во
тьме, с тревожным криком пронеслись птицы.
Соберитесь с духом! Все, что вы говорили -- вздор. Помолитесь,
как ребенок, если не умеете молиться, как мужчина. Покайтесь.
Возьмите меня за руку. Сейчас на Земле гибнут тысячи безусых
мальчишек. А мы -- ничего, справимся!
чем он хотел бы.
Рэн-сом. Уэстон уже обеими руками сжимал его руку.
Крепкие руки сдавили его, вырвали из седла, и вцепившись повыше
щиколоток, поволокли куда-то. Напрасно цеплялся он за скользкое
тело рыбы. Море сомкнулось над его головой, а Враг тянул все
глубже, в теплую глубь, и дальше, туда, где холодно.
могу". Какие-то холодные твари скользили над его истерзанным
телом. Он решил больше не сдерживать дыхание, он хотел открыть
рот, вдохнуть и умереть, но воля не повиновалась ему. Не только
грудь -- виски лопались. Бороться он не мог, руки не
дотягивались до Врага, сковавшего ему ноги. Он понял, что они
всплывают, но не обрадовался -- ведь он не дотянет до
поверхности. Перед лицом смерти ушли мысли о будущей жизни.
Бессмысленно, ничего не чувствуя, он думал. как о чужом: "Вот
человек умирает". Вдруг в уши его ворвался нестерпимый шум,
грохот, плеск. Рот открылся сам собой, он снова дышал. В
кромешной тьме, полной отголосков, он ухватился за какой-то
утес и стал отчаянно брыкаться, чтобы сбросить того, кто все
еще пытался держать его ноги. Он снова был свободен и снова
дрался вслепую, по пояс в воде на каменистом берегу, где острые
камни ранили ноги и локти. Во тьме слышались проклятия -- то
его, то Уэстона, вопли, глухие удары, хриплые вздохи. Наконец
он подмял врага. Он сдавил его коленями, и услышал, как
хрустнули ребра. Руками он сжал его горло. Враг рвал ему
ногтями руки, но он держал его. Однажды только ему пришлось
сдавить так человеческую плоть, но тогда он прижимал товарищу
артерию, чтобы спасти, а не чтобы убить. Это длилось
бесконечно. Враг уже не шевелился, а он все сжимал и сжимал его
горло. Даже уверившись, что тот не дышит, Рэнсом остался сидеть
у него на груди, и руки его, ослабив хватку, по-прежнему
покоились на горле врага. Он сам едва не потерял сознание, но
Куликов Роман
Афанасьев Роман
Белогорский Евгений
Аникина Наталья
Андреев Николай
Афанасьев Роман