его впереди, розоватый и такой слабый, что тьма не
расступалась. Рэнсом не мог даже понять, пять футов осталось до
него или пять миль. Он поспешил вперед. Слава Богу, ручей вел
именно туда.
пятно света. Светлый круг лежал в центре темного глубокого
озера. Войдя в воду, Рэнсом поглядел наверх. Прямо сверху шел
свет, теперь явственно алый. Здесь он был достаточно ярок,
чтобы осветить то, что рядом, и когда глаза привыкли к свету,
Рэнсом увидел, что выходит свет из туннеля, соединявшего дыру в
потолке с какой-то пещерой наверху. Он видел неровные стенки
туннеля, покрытые противным студенистым мхом. На голову капала
теплая вода. Вода -- теплая, свет -- алый... Значит, верхняя
пещера освещена подземным огнем. Читатель не поймет, да и
Рэнсом не понял, почему он тут же решил перебраться в верхнюю
пещеру. Наверное, он просто истосковался по свету. Освещенный
туннель вернул миру перспективу и расстояние, и это одно
освобождало, словно ты вышел из темницы. Свет вернул ощущение
пространства, без которого мы едва ли вправе называть тело
своим. Он просто не мог вернуться в жуткую пустоту, в мир мрака
и тьмы, мир без размера и пространства, где он так долго
блуждал. А может, он немного надеялся, что преследователь
отстанет от него, если он выберется к свету.
Даже подпрыгнув, он едва касался свисавшей оттуда бахромы.
Наконец он придумал дикий план. Свет позволил ему разглядеть
вокруг камни, и он принялся нагромождать их один на другой. Он
работал лихорадочно, несколько раз приходилось все
переделывать. Наконец он кончил и стоял, мокрый, на вершине
своей пирамиды. Теперь оставалось рискнуть. Обеими руками он
ухватил бахрому над головой, в надежде, что она выдержит, и как
можно быстрее подтянулся вверх. Бахрома не оборвалась. Он
забрался в туннель, упершись спиной в одну стену, ногами -- в
другую, как альпинист в "дымоходе". Густой мох защищал его от
царапин. Вскоре он понял, что стены неровны и можно взбираться
по ним, как по обычной горе.
-- думал Рэнсом, но он уже достиг конца.
пещеру, настолько освещенную пламенем, что казалось, будто она
-- из красной глины. Слева пол скользил вниз, справа поднимался
до обрыва, за которым была пламенная бездна. В середине пещеры
текла неглубокая, но широкая речка. Потолка Рэнсом не видел, а
стены, уходя во тьму, извивались, словно корни березы.
обжигала) и добрался до обрыва. Огонь уходил на тысячи футов
вглубь, и он не видел другой стороны расселины, где этот огонь
бушевал. Глаза его могли выдержать свет не больше секунды.
Когда он отвернулся, пещера показалась ему темной. Жара
измучила его. Он отошел и сел спиной к огню, пытаясь собраться
с мыслями.
неотвратимо, словно танки шли на толпу, он увидел себя именно
так, как видел Уэстон. Он увидел, что прожил жизнь в иллюзии, в
обмане. Проклятые души правы. Прелесть Переландры, невинность
Королевы, муки святых и доброта обычных людей -- только
мнимость. То, что мы именуем мирозданием, -- только оболочка,
так, с четверть мили, а под ней на тысячи и тысячи миль --
тьма, молчание, адский огонь, и так до самой сердцевины, где и
таится реальность -- бессмыслица, хаос, всесильная глупость,
которой безразличны все души, против которой тщетны усилия. Что
бы ни преследовало его, сейчас оно появится в этой темной
влажной дыре, из мерзкого туннеля, и он, Рэнсом, умрет. Он стал
смотреть на отверстие, через которое вошел. И тут... "Так я и
думал", -- пробормотал он.
выползало человеческое тело. Люди не двигаются так; то был
Нелюдь. Сломанная нога волочилась по полу, нижняя челюсть
отвисла, как у покойника, но он пытался встать на ноги. Прямо
за ним у входа в туннель возникло что-то еще. Сперва --
какие-то ветки; потом -- семь или восемь странно расположенных
огней, вроде созвездия; потом -- какая-то разлезшаяся трубка,
отражавшая огонь, словно полированное дерево. Рэнсом
содрогнулся, когда понял, что ветки -- это длинные тонкие
щупальца, огни -- глаза скрытой панцирем головы, а бесформенная
колбаса -- винное толстое тело. За этим появились совсем уж
жуткие вещи: угловатые членистые ноги и второе тело, и третье.
Да, эта штука состояла из трех частей, соединенных узкими
перемычками; три части, связанные друг с другом, придавали ему
такой вид, словно его переехали в нескольких местах. Огромное,
многоногое, бесформенное чудище расположилось прямо сзади
Нелюдя, и страшные тени слились воедино на стене пещеры.
ползучую тварь вызвал откуда-то Нелюдь, а недавние мысли наслал
на него Враг. Значит, его мыслями можно вот так распоряжаться?
Тут он не столько испугался, сколько разъярился, и обнаружил,
что встает, подходит к Нелюдю, орет по-английски, как это ни
глупо: "Да я не потерплю! Вон из моей головы! Это моя голова,
не твоя! Вон!". Он кричал и уже поднял большой острый камень,
подобранный у реки. "Рэнсом, -- квакал Нелюдь, -- погодите...
Мы оба в ловушке..." -- но Рэнсом уже бросился на него.
есть аминь! -- произнес Рэнсом, изо всей силы обрушивая камень
на голову врага. Тот упал легко, как карандаш. Лицо его сразу
же разбилось, никто его не узнал бы, но Рэнсом на него не
взглянул и обернулся к чудищу. Чудища не было. Было просто
существо странного вида, но отвращение исчезло, и Рэнсом уже не
мог понять, как это он возненавидел эту тварь только за то, что
у нее больше глаз и ног, чем у него самого. Детское отвращение
к насекомым и пресмыкающимся ушло, просто исчезло, как исчезает
скверная музыка, стоит только выключить радио. Видимо, все, с
самого начала, было наваждением. С ним как-то случилось так --
в Кембридже он сидел у окна, писал, и вдруг ему почудилось, что
по бумаге ползет многоногое, пестрое, мерзкое существо.
Поглядев еще раз, он понял, что это увядший листок,
потревоженный ветром; и тут же те самые изгибы, которые
показались ему отвратительными, стали красивы. Вот и сейчас
перед ним стояло странное, но совершенно безобидное существо.
Его приманил Нелюдь, и оно, не зная, что делать, неуверенно
шевелило щупальцами. Наконец, разочаровавшись в том, что видит,
оно с трудом развернулось и стало спускаться через отверстие в
полу. Когда мимо Рэнсома проползла последняя часть трехчленного
тела, он едва не рассмеялся и подумал: "Живой трамвай".
было головы, но рисковать не стоило. Ухватив неподвижное тело
за щиколотки, он дотащил его до обрыва и, чуть передохнув,
сбросил в огонь. Черный силуэт взметнулся над огнем -- и все
кончилось.
думал он. -- А может, отсюда есть выход... или нету. Но сегодня
я больше и шагу не пройду. Даже если умру здесь. Нет и нет. Я
устал -- и слава Богу". Через секунду он уснул.
хотя голова у него кружилась от усталости и голода. Правда,
сперва он еще долго лежал и даже лениво препирался с самим
собой, стоит ли идти дальше. Как он решился идти, он не помнил.
От всего пути в памяти остались лишь обрывки. Вдоль огня вела
длинная галерея, там было страшное место, где прорывался пар:
какой-то из многих водопадов здесь сливался с огнем. Дальше
были огромные, слабо освещенные залы, полные неведомых камней
-- они отражали свет, сверкали, дразнили, обманывали, словно он
кружился с карманным фонариком в зеркальном зале. Ему
показалось (или примерещилось), что он миновал зал, созданный
скорее искусством, чем природой. Там стояло два трона и два
стула, слишком большие для людей. Если он и видел этот зал, то
так и не понял, зачем он создан. Он прошел темный туннель, в
котором гудел ветер, осыпавший его песком. Снова была тьма, и
своды, и сквозняки и наконец гладкий пол, освещенный холодным
зеленым спетом. Там ему показалось, что он видит вдалеке
четырех огромных жуков. Издали они были маленькие, как комары.
Двигались они парами и везли повозку, а в ней стояла закутанная
фигура, неподвижная, высокая, стройная. С невыносимой величавой
медлительностью карета миновала его и скрылась. Да, подземелье
этого мира -- не для человека; но для чего-то оно создано? И
Рэнсом подумал: если люди проникнут сюда, может возродиться
старый обычай ублаготворять местные божества, неведомых
обитателей, не оскорбляя Бога, а мудро и вежливо прося прощения
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Трубников Александр
Андреев Николай