Чтение 16–й страницы книги ~Глубинные течения~

- Я тут произвел необходимые расчеты, - продолжил он, обведя рукой
гору бумаг на столе. Я подошел поближе.

- За основу вычислений я взял свойства гранулированной скальной
породы. Стоит отметить, что я рассматриваю плотность камня, а также
электростатические и химические связи в нем как функцию площади
поверхности. Я подставил данные в известную формулу, описывающую
изменения в геологических структурах под воздействием внешних факторов.

Я никак не мог вникнуть в его каракули.

- Оказалось, что в Море Пыли имеют место процессы более сложные, чем
предполагалось ранее, - Десперандум разгорячился. - При определенных
условиях, которые невозможно воспроизвести на поверхности, пыль
оказывается спрессована до плотности камня, причем образования принимают
вид длинных и плоских горизонтальных полос. Эти пласты крайне
нестабильны, они постоянно перемещаются и разрушаются. Но их вполне
хватает на то, чтоб остановить глубиномер, а их края - острые и твердые,
как кремень. Они разрежут все что угодно.

- Вон оно что... - наконец до меня дошло, что бумаги, на которые я
все это время пялился, сплошь усеяны цифирью без малейшего намека на
вычисления. Я видел несколько знаков умножения тут и там, пару больших
интегралов, но они никак не соотносились со всем остальным. Никаких
результатов и в помине нет, только разрозненные числа - большие числа,
миллионы и миллиарды, словно каждый разряд увеличивал значимость
записей, помогая их создателю крепче уцепиться за реальность.
Бессмысленные, случайные наброски.

- Именно, - подытожил Десперандум. - Есть также косвенные
доказательства. Не исключено, что подобный феномен служит причиной
необычайно сильных течений. Представь, что случается, когда барьер между
разнотемпературными слоями внезапно исчезает. Возникшая турбулентность
способна породить даже бурю.

- Звучит убедительно, - заверил я. Мы с капитаном обменялись
недоверчивыми взглядами.

Глубоко заполночь я проснулся от шепота шагов по лестнице. Никто
другой не мог так ступать - только Далуза.

Открыв глаза, я почти ничего не увидел: темнота, заполнявшая камбуз,
клубилась неясными фиолетовыми пятнами, да сквозь открытый люк
заглядывала еле различимая звездочка.

Ночи в Море холодные: пыль держит тепло хуже, чем вода. Я поежился и
натянул свое старое шерстяное одеяло до подбородка.

- Далуза, - позвал я, удивившись звуку собственного голоса.

- Я ненадолго, - отозвалась она. Я услышал, как она приблизилась ко
мне. Похоже, она видела в темноте лучше меня - или чувствовала тепло,
или ей хватало света одной-единственной звезды. Как бы там ни было, она
легко добралась до моего матраса, поправила одеяло и устроилась рядом,
примостив голову у меня на плече. Сквозь тонкую преграду я ощутил жар и
невесомость ее тела.

Сердце заколотилось, и я постарался отвлечься:

- Как тебе сегодняшнее представление с измерением глубины?

- Старый спектакль, - пробормотала она, забираясь на меня и
просовывая руку под одеяло. Мне отчаянно захотелось дернуть Пламени, но
я не сдавался:

- О чем ты?

- Я же с ним третий рейс. Он это проделывал раз двадцать, и всякий
раз беcтолку.

Иной раз по полдня убивает - но двух одинаковых измерений еще не
случалось.

- В каждом рейсе?

- Ага. Сменит всю команду, кроме меня, и снова за старое.

Я расхохотался так, что Далуза чуть не свалилась. А что мне еще
оставалось - или посмеяться, или напиться. Учитывая мое положение,
уместен был лишь первый вариант.

- Пора бы ему завязать с этим. Чего он уперся?

Далуза потянулась, и я не увидел, а почувствовал, как ее лицо застыло
в паре дюймов над моим. Ее горячее, нездешне-пряное дыхание коснулось
моих губ.

- А ты не думал, что, возможно, капитан не в своем уме?

Мне показалось, что я уже слышал нечто подобное.

- Только не говори мне, что у него мания.

- Но ведь так оно и есть, - удивилась она. - Ты же знаешь, что у
глубоких стариков тяга к смерти непреодолима, хотят они того или нет. Но
считается, что можно продолжать жить, если у тебя есть цель, столь
значительная, что каждая клеточка твоего тела знает о ней и живет ради
нее. Я потянулся обнять ее, но наткнулся на расправленные крылья,
тянувшиеся по бокам до самой поясницы. Пришлось сомкнуть руки у нее на
ягодицах.

- Этого и хочет Десперандум, - продолжала Далуза, делая вид, что
ничего не заметила. - Жить, жить и жить. Но себя не перехитришь. Когда
воюешь сам с собой, от пораженья не уйти.

Я раздвинул колени, чтобы Далузе было удобнее. Она ткнулась
подбородком мне в грудь и прошептала:

- Я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю. - Это по-прежнему было правдой.

Некоторое время мы молчали.

- Я слышу, как в тебе кровь ходит, - сказала она.

На несколько минут я совершенно потерялся, а затем меня заполнила
доселе неведомая, пугающая смесь вожделения и гнева, нашедшая выход в
боли - я до хруста сжал локоть Далузы, и ее сдавленный крик прозвучал
для меня музыкой. В тот же миг я осознал дикость своих действий и
выпустил ее. Она чуть отстранилась и тихонько всхлипнула.

- Я не получил от этого удовольствия, - выговорил я, придя в себя. -
Ни малейшего...

Мои признания оборвались на полуслове - Далуза двинула меня в живот,
вложив в удар всю силу своих летательных мышц. Я захлебнулся, а перед
глазами заплясали красные сполохи.

- Так лучше? - участливо поинтересовалась она.

Я сжал кулак, намереваясь как следует врезать ей, но вдруг понял, что
мне действительно стало легче. Впервые я получил удовольствие от боли.

- Ты чуть не убила меня, - сказал я.

- Прости, - виновато отозвалась она, - но ты же первый начал. Я
решила, что тебе хочется именно этого. Пожалуйста, не сердись. Я
задумался.

- Мы разные, - наконец сказал я. - Не думай, что я собираюсь страдать
вместе с тобой. Я не вскрою себе вены, Далуза, ни сейчас, ни потом. Если
тебе это не нравится - лучше нам сразу разбежаться.

- Там видно будет, - прошептала она, и ее густые волосы защекотали
мое лицо.

Глава 10

Летучие рыбы

Следующие несколько дней я почти безвылазно провел на камбузе. Немало
времени потратил на изучение особенностей сушняцкой кухни, предвкушая,
как по возвращении ошарашу друзей каким-нибудь замысловатым туземным
блюдом. Кончилось тем, что Далуза, прибираясь, ненароком смахнула в кан
с почти готовым обедом банку какой-то пряности, по виду напоминавшей
сушеную редиску. Едва отведав этого неожиданного произведения, я часа
два не мог перебить вяжущий вкус во рту, от которого буквально сводило
челюсти. Естественное желание - выплеснуть отраву за борт - мне в
последний момент удалось побороть. Матросы не проявили ни малейшего
недовольства и, по обыкновению, вычистили тарелки до блеска. Если бы на
Сушняке росли деревья, я бы обязательно попробовал подсунуть им опилки.
Ветер ушел - мы приблизились к экватору. Полоса почти полного штиля
протянулась в обе стороны до самых стен кратера. Здесь пролегала граница
двух воздушных течений, определявших климат Сушняка. Воздух стал чище,
открыв взгляду дрожащую в жарком мареве поверхность пыли. Стоило
прищуриться, и начинало казаться, что "Выпад" покоится в бескрайнем море
ртути. Небо, непривычно синее над головой, ближе к горизонту приобретало
пурпурный оттенок, а низкая гряда утесов далеко на западе казалась
фиолетовой. Нам пришлось поднять все до единого паруса, даже на самом
верху, где реи не толще ручки метлы, полоскали крохотные брам-лиселя.
Едва уловимое дуновение толкало нас вперед, и корабль нехотя подминал
милю за милей. Я просто плавился под маской, приходилось постоянно
встряхивать головой, чтобы пот не застилал глаза. Команда не испытывала
подобных неудобств - брови у местных куда гуще моих. Спрятавшись в тени,
я рассеянно водил взглядом по пыли, все еще во власти принятого по утру
Пламени. В этом есть своя прелесть, думал я, и даже принялся было
слагать поэму о том, что видел. Впрочем, вскоре мне это наскучило.

Далуза вернулась с облета и скользнула надо мной; слабый ветерок
коснулся моих волос. Я махнул в ответ. Мне пришло в голову, что она
по-своему загорела - на солнце ее кожа становится все бледнее. Что же, в
этом смысла больше, чем в том, как загораю я сам. Все-таки белая
поверхность лучше отражает свет. Я осторожно выглянул из своего укрытия
и с облегчением убедился, что Мерфига поблизости нет. Отчего-то мне
представилось, что он околачивается неподалеку, наблюдает.

Попробовать, что ли, подружиться с ним? Он хваткий малый, пусть с
заскоками, но голова у него варит. Если представить, что Десперандум
пойдет вразнос, от помощников-подпевал и тупорылой матросни толку не
дождешься. Они скорее отравят собственную мать, чем осквернят свои души
помыслом о бунте. Калотрик тоже не в счет. С тех пор, как я не позволил
ему заначить часть Пламени, мы на ножах - в очередной раз я убедился в