Императора говорить со своим народом в Амфитеатре. Большая арена стала
заполняться людьми перед восходом солнца, и сейчас, за несколько минут до
полудня, она была забита так, что негде яблоку упасть. Единственное
открытое место было в центре арены и ведущей к ней лестницы, по краям
которой выстроилась императорская гвардия. Это свободное пространство
можно было считать открытым лишь отчасти. Его заполняли статуи из мрамора,
золота и бронзы, а в центре стоял высокий гранитный обелиск, уходящий в
небо своим острым шпилем. Вокруг него теснилась видессианская знать,
чиновники в пышных и нелепых одеждах, соответствующих занимаемой
должности, высшие жрецы в голубых плащах, отряды солдат из каждого уголка
мира, служившие Империи. Среди них был и Скаурус со своей манипулой. Его
отряд находился у самого рострума, с которого Император собирался
обратиться к народу.
как окружающие их статуи. Казалось, однако, что вся воинская дисциплина
мира не в силах согнать с их лиц неприязнь. Почетное место, занятое
римлянами, всегда было их местом, и они не слишком обрадовались, когда их
оттеснили вновь прибывшие наемники - люди, которые даже не умеют правильно
приветствовать Императора.
Новость о чародейских кознях и нападении Авшара на Скауруса, о смертельной
западне, которую Авшар устроил для него и акритай, пронеслась по городу,
как огонь по сухому лесу. Погоня за чужеземцем, которую видел вчера Марк,
была только началом волнений. Многие видессиане решили, что, если Казд
нанес удар в их собственной столице, то Фос дал им право отомстить любому
казду или даже любому чужеземцу, если уж на то пошло. Почти все подданные
Казда, которые находились в Видессосе, были купцами или торговцами, они
жили здесь еще с тех времен, когда западный сосед Империи назывался
Макураном. Они ненавидели захватнические набеги своих правителей больше,
чем сами видессиане. Но их чувства не имели никакого значения для толпы,
кричавшей "Смерть Казду!" и не задававшей никаких вопросов своим жертвам.
Чтобы утихомирить вспышки бунта, потребовались солдаты - видессианские
солдаты. Хорошо зная свой народ, Император был уверен, что один вид
чужеземных наемников, пытающихся успокоить видессиан, только добавит масла
в огонь Поэтому римляне, халога, каморы и намдалени оставались в своих
казармах, пока Комнос и его акритай наводили в городе порядок.
друга.
было достаточно времени, чтобы отточить свое мастерство на практике.
в римскую казарму, чтобы получить от римлян информацию о том, как был
схвачен наемный убийца, посланный Авшаром. Другой писец, более высокого
ранга, попросил Марка описать по минутам, что произошло с ним и тем
кочевником, а также рассказать об Авшаре и заклинаниях, которые казд
использовал в оружейной кладовой. Когда трибун-поинтересовался, к чему все
эти допросы, писец пожал плечами и коротко ответил:
вошли через Императорские Ворота. За ними последовала еще одна пара слуг и
еще одна - пока двенадцать белых зонтиков не проплыли по узкому коридору,
охраняемому отрядом акритай. Раденос Ворцез гордился тем, что по званию
ему полагалось двое слуг с зонтиками. Императора обслуживали двенадцать
таких слуг.
ворот вышел Император. Марк почувствовал, что арена дрожит под его ногами.
Шум стоял оглушительный. Его можно было только ощущать всей кожей, уши уже
отказывались воспринимать его.
разыгралось воображение, но ему показалось, что толпа отнюдь не
приветствовала его появление.
рангу он был даже выше премьер-министра, и таким образом его место было
между Сфранцезом и императорской семьей. Слушая приветственные возгласы
толпы, толстый старый жрец так и расцвел, словно сирень на летнем
солнышке. Его острые глаза лучились в довольной улыбке, обе руки поднялись
в благословляющем жесте. Пока он шел мимо гудящего роя людей, многие
пытались прикоснуться к краю его одежды, и ему пришлось несколько раз
останавливаться, чтобы оторвать от себя чьи-то руки.
казался чем-то вроде младшего брата. Он был близок к простому люду. Если
бы Севастократор устроил драку в таверне или начал бы приставать к
служанкам, ему пришлось бы оплачивать счет, как всякому другому, несмотря
на его положение. Но Туризин, не несущий на себе бремени ответственности и
власти, умел наслаждаться свободой в полной мере. Он медленно ехал на
лошади с видом человека, облеченного высокой, но порядком надоевшей ему
властью и желающего закончить церемонию как можно скорее.
перед отцом. Она шла, гордо подняв голову, и, глядя на Принцессу, можно
было подумать, что в Амфитеатре никого нет, что она здесь совершенно одна.
В ту минуту, как и на банкете, от нее исходила спокойная гордость. Марк не
мог понять, было ли это ее природным достоинством, застенчивостью или
простым равнодушием. Лицом к лицу с собеседником она выглядела гораздо
более раскованной.
Императора он понял, что ошибся. Шум причинял уже настоящую боль, как
будто кто-то сверлил его голову тупым сверлом.
сотрясаемой социальными бурями. Долгие поколения правителей не закрепили
права его семьи на трон - он был всего лишь захватившим власть
военачальником, более удачливым, чем его предшественник. Правительство
Маврикиоса раздирали распри, многие из знати были настроены против него и
делали все, чтобы остановить любые преобразования, способные ослабить их
собственные позиции.
время народ пришел к нему. С каждым его шагом шум в Амфитеатре поднимался
все выше, словно волны, вздымаемые ветром. Все вскочили с мест и громко
кричали. Несколько трубачей сопровождали Императора, но в таком грохоте
они не могли услышать даже друг друга. Следом за Севастосом, Патриархом и
членами своей семьи, император вошел в самый центр Амфитеатра. Каждый из
отрядов приветствовал его появление. Каморы и видессиане подняли луки,
халога - боевые топоры и, наконец, римляне и намдалени взметнули в воздух
копья.
тот легко понял. Хищные мысли Туризина были просты - он хотел воевать с
Каздом, а Скаурус проложил ему путь, и потому Марк высоко поднялся в его
глазах.
унес его слова, и Марк не расслышал их. Сообразив это, Император с досадой
пожал плечами и продолжил свой путь к роструму. Гаврас задержался на
несколько секунд, пока его свита, носители зонтов и прочие не подошли
ближе.
лихорадочно начал соображать: то ли Нейпос и его коллеги-чародеи что-то
сотворили с толпой, то ли уши его, наконец, не выдержали и сдались.
Тишина, звенящая до боли, воцарилась в Амфитеатре. Она нарушалась только
звоном крови в ушах и далеким протяжным криком продавца рыбы: "Свежие
кальмары!"
постепенно усаживались на длинные скамьи. Римлянин подумал, что нечего и
надеяться, будто речь Императора услышат все присутствующие, но он ничего
не знал о чудесах акустики, созданных видессианскими мастерами в этом
Амфитеатре. Из центра арены можно было говорить так, что все, как бы
далеко они ни находились, могли слышать голос.
вспомнив, что примерно теми же словами и он начинал свою речь на лесной
поляне в Галлии. - Я вырос среди солдат, - продолжал Маврикиос, - и провел
всю свою жизнь в армии. Я научился ценить солдатскую честность и
откровенность. За красивыми речами далеко ходить не надо, - он махнул
рукой в сторону своих чиновников. Толпа удовлетворенно хмыкнула.
поежился. Но Император не стал развивать сваю мысль. Он знал, что ему
необходимо добиться полного единства в этой разобщенной стране и потому
заговорил о том, что было всем ясно и понятно.
хорошо питаемся, защищены флотом и могучими стенами. Большинство из нас
живет в этом городе давно. Вы пустили здесь корни, вы не можете
пожаловаться на свою жизнь.
в трущобах Видессоса. "Ни один Император, - подумал трибун, - даже такой,
как Маврикиос, не сможет знать о всех бедах своей страны. Но кое-что ему
все же известно". Император продолжал:
семьдесят лет яд Казда сочится в наши земли. Он сжигает наши поля, убивает
наших крестьян, захватывает и морит голодом наши деревни и города,
оскверняет жилища нашего бога. Мы сражались с приверженцами Скотоса везде,
где только могли. Но они как саранча: на место каждой издохшей твари
рождаются две новых. Их посол сплел свою паутину в самом Видессосе. Авшар
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Березин Федор
Посняков Андрей
Белоусов Валерий
Орловский Гай Юлий