спине.
кельт громко рассмеялись, забыв свои ссоры.
Виридовикс и, припав к бочонку, сделал большой глоток.
тех, кто знал о падении Резаины, и тех, кто еще не знал об этом. Волны
нетерпения пробегали по первой группе, хотя едва ли кто-нибудь мог
сказать, чего, собственно, ждет. Остальные сидели спокойно, как на любом
другом офицерском совете, когда ничего особенного ожидать не приходится. В
течение первых десяти минут казалось, что так оно и будет.
палатку видессианского лейтенанта с длинной козлиной бородкой и
испуганными глазами.
пальцами по столу. У него были куда более срочные и важные дела, чем этот
трясущийся юнец, что бы он там ни натворил.
взглядом заставил его замолчать и обратил взор на старшего стражника.
присутствии своих солдат нанес Вашему Величеству злобное и грязное
оскорбление. - Голос солдата, обвинявшего Монотэса, был лишен всякого
выражения.
лицами, а Туризин насторожился. Намдалени, каморы и римляне понимали
свободу выражений как нечто само собой разумеющееся, но здесь была
Империя, старое государство, переполненное правилами, строго
регламентирующими отношение к членам императорской фамилии. Даже такой не
вполне традиционный император, как Туризин, не мог потерпеть неуважения к
своей высокой особе без того, чтобы не упасть в глазах подданных. Марк
сочувствовал испуганному молодому офицеру, но знал, что не осмелится
вмешаться в решение этого совета.
его тоне слышалась официальность, принятая при дворе.
способны, - это осадить Видессос, что вы трусливый шакал, евнух с сердцем
курицы и человек с рыком льва и душой мыши. Это его собственные слова,
сказанные им, по-видимому, в состоянии сильного опьянения.- При последних
словах в тоне гвардейца проскользнула наконец нотка человечности.
казалось, становился все меньше и меньше прямо на глазах.
усмехнулся.
Императора не было похоже на прелюдию к суровому приговору. Искренне
заинтересованный, Гаврас спросил:
стало бледным, как шелк-сырец. Он глубоко вздохнул и вдруг выпалил: -
Худшего мне было бы не придумать, даже если бы я выпил море вина!
весело улыбнулся и закашлялся, чтобы скрыть разбиравший его смех.
несколько тычков по заднице и гоняйте, пока винные пары не улетучатся из
его башки. Я трусливая мышь, а? - фыркнул Император, вытирая выступившие
от смеха слезы. - Ну, убирайся отсюда, живо. Чего ты здесь торчишь? -
обратился он к бормотавшему слова благодарности Монотэсу.
выполз из палатки.
каморов ввалился в палатку, Туризин бросил на него яростный взгляд,
нисколько, впрочем, не смутивший кочевника. Гнев оседлого человека не
много стоил в его глазах - даже если тот и был Императором.
Гаврас и тут же, оборвав сам себя, выпалил. - Предлагаю передвинуть
палатки к стенам и начать штурм города через два дня.
Скаурус еще никогда не видел, чтобы командиры Туризина так возмущались.
перекрывая все вопли, гремел голос Сотэрика.
Дагобера.
намдалени слышалось только холодное любопытство. Он глядел на Туризина
так, словно перед ним был трудный текст, описывающий древние деяния Фоса.
Филипп, однако недовольные крики сидящих вокруг офицеров заглушили его
голос, в котором прозвучала легкая неприязнь - для профессионального
солдата информация означала иногда жизнь. Намдалени наемники по призванию,
слишком часто попадали впросак из-за своей неосведомленности. Скаурус
понимал неодобрение старшего центуриона, как понимал и то, почему солдаты
Княжества порой не знали о происходящих вокруг событиях. В глазах
видессиан они были не только еретиками, но и людьми, готовыми напасть на
Империю, если ситуация будет подходящей. Неудивительно, что новости так
медленно доходили до них.
наиболее опасен, когда контролирует свой гнев, насторожился.
взглядом, словно орел, глядящий на бегущего далеко внизу волчонка. Сотэрик
дрогнул и отвел глаза. Трибун невольно восхитился силой духа своего
шурина, если не его здравым смыслом.
просидели здесь, ничего не делая и ожидая, пока осажденные подохнут с
голоду? Чего ради сейчас тебе вдруг приспичило лезть на стены? Из-за того,
что какой-то щенок недостаточно почтительно отозвался о своем Императоре,
ты готов начать этот дурацкий штурм и угробить свою армию? Это настоящий
идиотизм, я тебе скажу.
Баанес Ономагулос, испытывавший к намдалени застарелую неприязнь, которая
поборола даже его неоднозначные чувства к Туризину.
Сотэрик говорил таким тоном с Маврикиосом Гаврасом в присутствии Туризина,
младший брат Императора наверняка бы взорвался. Но сейчас дерзкая речь
намдалени была обращена к нему самому, и Туризин ответил серьезно и прямо,
как делал это прежде его старший брат.
Сотэрик, сын Дости, - сказал Император. Сотэрик, казалось, был ошеломлен,
услышав свое полное имя. Вспомнив, как старший Гаврас точно так же назвал
когда-то и его самого, Скаурус понял, что Туризин позаимствовал еще один
из приемов Маврикиоса.
Голос его звучал устало и нетерпеливо, и молодой намдалени, чувствительный
к насмешкам, которые были неотъемлемой частью характера и речи видессиан,
прикусил губу в раздражении и замешательстве.
с_м_о_ж_е_м_ ли мы это сделать? - с трудом выдавил он.
не смогли еще одолеть эти стены штурмом. Все сидящие за столом и так
хорошо знали это.
- я не знаю, удастся нам его взять или нет, но боюсь, что в любом случае
штурм этот будет дорого стоить Княжеству. Ведь мы платим своей кровью,
Туризин.
солдат офицер наемников не имеет более ничего для продажи.
всякое терпение. - Забирай своих намдалени и уходи домой, если не можешь
отработать жалованье. Ты говоришь, что платишь кровью? Я плачу вдвойне,
наемник, потому что каждый человек, который падает по обе стороны стены,
враг он или союзник, уменьшает мою силу, ведь я Император Видессоса и все
люди этой страны - мои подданные. Ну иди, убирайся отсюда! Меня тошнит от
одного твоего вида!
намдалени сейчас уйдет из палатки. Сотэрик в самом деле отодвинул свой
стул и начал подниматься с места, но Аптранд взглядом остановил его. В
горячих и гневных словах Туризина была правда, ускользавшая от него
раньше, и он остался, чтобы поразмыслить над этим.
молчания Аптранд, отдал салют и вышел вместе с Сотэриком.
выходили из палатки, переговариваясь и судача, как записные сплетницы. Уже
у выхода Марк встретился взглядом с Туризином, который все еще обсуждал
что-то с адмиралом Бурафосом. В глазах Императора светилось нескрываемое
Русанов Владислав
Акунин Борис
Маккефри Энн
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Майер Стефани