Джон ВАРЛИ

НАВЯЗЧИВОСТЬ ЗРЕНИЯ

Шел год четвертого так называемого "отсутствия спада". Я недавно
оказался в рядах безработных. Президент сообщил мне, что мне нечего
бояться, кроме самого страха. На этот раз я поверил ему на слово и решил
налегке отправиться в Калифорнию.

Я был не единственным. Последние двадцать лет, с начала семидесятых,
мировая экономика извивалась, как уж на сковородке. Мы пребывали в цикле
бум-обвал, который, похоже, был бесконечным. Он полностью уничтожил у всей
страны то чувство безопасности, которое она с таким трудом выработала в те
золотые годы, которые настали после тридцатых. Люди привыкли к тому, что в
этом году они могут быть богачами, а в следующем - стоять в очереди за
бесплатной похлебкой. Я стоял в этих очередях в 81-м, и, снова, в 88-м. На
этот раз я решил воспользоваться своей свободой от табельных часов для
того, чтобы увидеть мир. У меня была мысль зайцем добраться до Японии. Мне
было сорок семь, и другого шанса проявить безответственность могло и не
представиться.

Кончалось лето. Когда я на шоссе поднимал руку с просьбой подвезти,
легко было позабыть, что там, в Чикаго, происходили хлебные бунты. По
ночам я спал, не залезая в спальный мешок, видел звезды и слушал сверчков.

Должно быть, большую часть пути от Чикаго до Де Мойна я прошел
пешком. После нескольких дней ужасных кровавых мозолей мои ноги огрубели.
Подвозили редко - из-за конкуренции других и, отчасти, из-за тогдашней
обстановки. Местные жители не слишком горели желанием подвозить
"городских", которые, как им приходилось слышать, были по большей части
обезумевшими от голода потенциальными массовыми убийцами. Однажды меня
избили, и приказали никогда не появляться в Шеффилде, штат Иллинойс.

Но постепенно я научился жизни странника. В дорогу я пустился с
небольшим запасом консервов, выданных соцобеспечением, а к тому времени
как они закончились, обнаружил, что на многих фермах, что попадались на
пути, можно поработать за еду.

Иногда работа была тяжелой, иногда - лишь ее видимостью, когда в
людях проявлялось глубоко укоренившееся чувство, что ничто не должно
доставаться даром. Несколько раз кормили даром, за семейным столом; вокруг
сидели внуки, а дедушки и бабушки рассказывали часто повторяемые истории о
том, как это было в Большой кризис 29-го, когда люди не боялись помогать
тем, кому не повезло. Я обнаружил, что чем старше был человек, тем
вероятнее, что я встречу у него сочувствие. Это один из многих фокусов,
каким я научился. А большинство пожилых людей дадут вам что угодно, если
вы просто будете сидеть и слушать их. В этом я достиг больших успехов.

К западу от Де-Мойна начали подвозить; затем, по мере приближения к
лагерям беженцев в Китайском Поясе, снова сделалось хуже. Вспомните, что
после катастрофы, когда реактор в Омахе сделался расплавленной массой
урана и плутония, которая начала свой путь вглубь, направляясь в Китай,
оставляя за собой след шириной шестьсот километров с наветренной стороны,
прошло всего пять лет. Большинство обитателей Канзас-Сити, штат Миссури,
все еще жило в деревянных и жестяных хибарках, ожидая, пока можно будет
вернуться в город.

Беженцы были трагичны. Изначальная солидарность людей перед лицом
серьезной катастрофы давно уже растворилась, превратившись в разочарование
и летаргию перемещенных лиц. Большинству из них предстояло до конца жизни
периодически попадать в больницы. Что еще хуже, местные жители ненавидели
их, боялись, и не хотели с ними знаться. Они были париями, нечистыми. Их
детей избегали. Каждый лагерь обозначался номером, но местное население
все их называло Гейгертаунами.

Я сделал основательный крюк к Литтл-Року - для того, чтобы не
пересекать Пояс, хотя теперь это было безопасно, если не не задерживаешься
на одном месте. Национальная гвардия выдала мне знак парии - дозиметр - и
я странствовал от одного Гейгертауна к другому. Как только я делал первый
шаг, люди становились до боли дружелюбными, и я редко спал под открытым
небом. В общественных столовых кормили даром.

Оказавшись в Литтл-Роке, я обнаружил, что нежелание подвозить
пришельцев, которые могут быть осквернены "радиационной болезнью",
выветрилось - и я быстро пересек Арканзас, Оклахому и Техас. Я немного
работал - то здесь, то там, но по большей части отрезки пути были
длинными. Техас я видел лишь из окна автомобиля.

К тому времени, когда я достиг Нью-Мексико, я немного устал и решил
некоторое время попутешествовать пешком. К тому времени Калифорния
интересовала меня меньше, чем само путешествие.

Я оставил дороги и пошел прямиком - там, где не было оград, чтобы
остановить меня, и открыл, что даже в Нью-Мексико нелегко скрыться от
признаков цивилизации.

В 60-е Таос был центром экспериментов по альтернативным вариантам
образа жизни. В то время среди окружающих его холмов было создано много
коммун и кооперативов. Большинство из них разваливалось через несколько
месяцев или лет, но несколько выжило. Позже, похоже, любую группу с новой
теорией о том, как следует жить и стремлением испытать ее, притягивала эта
часть Нью-Мексико. В результате местность была усеяна кое-как построенными
ветряными мельницами, солнечными нагревателями, геодезическими вышками,
групповыми браками, нудистами, философами, теоретиками, мессиями,
отшельниками и нередко попросту психами.

Таос был великолепен. Я мог пристать к одной из коммун и оставаться в
ней на день или на неделю, питаясь рисом, выращенным без искусственных
удобрений и козьим молоком. Когда мне надоедала одна, несколько часов
пешего хода в любом направлении приводили меня к другой. Там мне могли
предложить принять участие в вечерних молитвах и песнопениях или обрядовой
оргии. У некоторых групп были чистенькие хлева с автоматическими доильными
аппаратами - для коровьих стад. У других не было даже самых убогих уборных
- они просто присаживались на корточки. В некоторых члены одевались
наподобие монахинь или пенсильванских квакеров старых времен. В других
местах они ходили голыми, сбривали все волосы на теле и раскрашивали его в
пурпурный цвет. Были группы, состоявшие лишь из мужчин и лишь из женщин. В
большинстве первых меня уговаривали остаться на ночь, во вторых реакция
могла меняться от возможности ночлега и приятной беседы до встречи с
ружьем у колючей изгороди.

Я пытался не выносить суждений. Эти люди - все они - делали нечто
важное. Они подвергали испытанию такие варианты жизни, недоступные людям в
Чикаго. Для меня это было удивительным. Я считал, что Чикаго неизбежен,
как понос.

Это не означает, что все они добивались успеха. По сравнению с
некоторыми из них Чикаго выглядел как Шангри-Ла [земной рай; по имени
места действия романа Джеймса Хилтона "Затерянный горизонт"]. Была одна
группа, которая, похоже, считала, что вернуться к природе означает спать в
свином навозе и есть такое, к чему не прикоснулся бы и ястреб-стервятник.
Многие явно были обречены. Они должны были оставить после себя кучу пустых
развалюх и память о холере.

Так что рая здесь вовсе не было. Но были и успехи. Одно-два поселения
были основаны в 1963-64 и росло в них уже третье поколение. Меня
разочаровало то, что по большей части это были такие, чей образ жизни
наименее отличался от общепринятых норм, хотя некоторые различия
потрясали. Я думаю, что наиболее радикальные эксперименты менее всего
могли дать плоды.

Я оставался там в течение зимы. Никто не удивлялся, увидев меня во
второй раз. Похоже, в Таос съехалось много людей, которые скитались по
нему туда-сюда. Я редко оставался в одном месте дольше трех дней и всегда
участвовал в труде. Я подружился со многими и приобрел много навыков,
которые могли бы мне пригодиться, оставайся я в стороне от дорог. Я
подумывал, не осесть ли в одной из общин насовсем. Когда я не смог принять
решение, мне сказали, что спешить некуда: я могу посетить Калифорнию и
вернуться обратно. Похоже, они были уверены, что я вернусь.

Поэтому, когда пришла весна, я по холмам направился на запад.
Дорогами я не пользовался и спал под открытым небом. Я надолго оставался в
очередной коммуне, до тех пор, пока они не стали попадаться реже, а затем
исчезли вовсе. Местность сделалась менее красивой, чем прежде.

Наконец, через три дня неспешного пути от последней коммуны, я
подошел к стене.

В 1964-м в Соединенных Штатах разразилась эпидемия краснухи. Это одна
из самых безобидных заразных болезней. Единственный случай, когда она
представляет опасность - для женщин в течение первых четырех месяцев
беременности. Она передается плоду, у которого обычно возникают
осложнения; в их число входят глухота, слепота и мозговые нарушения.

В то старое время - когда аборты еще не были легко доступны, с этим
ничего нельзя было поделать. Многие беременные женщины заражались
краснухой и рожали. За год появилось пять тысяч слепоглухих детей. Обычно
в Соединенных Штатах их рождалось сто сорок.

В 1970-м пяти тысячам потенциальных Хелен Келлер [Хелен Келлер
(1880-1968) - американская писательница и педагог; слепоглухая; Энн
Салливен - ее учительница] исполнилось шесть лет. Вскоре поняли, что
достаточного количества Энн Салливен для них не найдется. До этого
слепоглухих детей можно было отправить в один из немногих специальных
приютов.

Возникла проблема. Не всякий может управиться со слепоглухим
ребенком. Вы не можете приказать им умолкнуть, когда они стонут; не можете
убедить их, сказать, что их стоны сводят вас с ума. У некоторых родителей,