Стенли ВЕЙНБАУМ
МАРСИАНСКАЯ ОДИССЕЯ
каюта "Ареса".
будто суп хлебаешь! - И он взглянул на марсианский ландшафт за стеклом,
плоский и унылый в свете ближайшей луны.
Лерой и астроном Гаррисон, он же капитан экспедиции. Дик Ярвис был химик
этого знаменитого экипажа экспедиции "Арес", того самого, члены которого
первыми из всех людей ступили на почву ее таинственного соседа - планеты
Марс. Конечно, это было давным-давно, всего около двадцати лет спустя
после того, как этот сумасшедший американец Догени ценой собственной жизни
решил проблему ядерного двигателя, а не менее сумасшедший Кардоза с
помощью такого двигателя добрался до Луны. Эти четверо с "Ареса" были
настоящие первопроходцы. Если не считать полудюжины экспедиций на Луну и
злополучного полета де Ланси в сторону заманчивой Венеры, этим людям
первым пришлось ощутить гравитацию, отличную от земной, и, уж разумеется,
им первым удалось вырваться за пределы трассы Земля-Луна. И они заслужили
это счастье, если учесть все трудности и неудобства, которые им пришлось
перенести: месяцы, проведенные в камере акклиматизации на Земле, когда они
привыкали дышать в атмосфере, сходной с разреженной атмосферой Марса,
затем вызов пространству в крохотной ракете с примитивным двигателем
двадцать первого столетья, и самое главное - встреча с абсолютно
неизвестным миром.
обожженный морозом. И снова довольно вздохнул.
произошло, или нет? Ты отправляешься честь честью в подсобной ракете, мы о
тебе целых десять дней ничего не знаем, и вот наконец Путц извлекает тебя
из какой-то идиотской муравьиной кучи, а за приятеля у тебя какой-то
дурацкий страус. А ну, голубчик, шпарь!
- означает ковори, расскасофай. Играй свой пластинка.
проиграю свою пластинку.
северном направлении, затем взобрался в свою душегубку и отправился к югу.
Помнишь, капитан, приказ был не приземляться, а только разведать, где что
есть интересного. Я включил обе камеры и шлепал на приличной высоте, так
около двух тысяч футов. Во-первых, так больше обзор у камер, ну и, кроме
этого, в этом вакууме, который почему-то здесь называют атмосферой, если
лететь ниже, двигатели поднимают ужасную пылищу.
лучше сохранил. Она бы окупила твою эту прогулочку. Помнишь, как публика
ломилась на первые фильмы, снятые на Луне?
я уже сказал, шлепал я довольно быстро. Как вы и предполагали, при
скорости выше ста миль в час подъемная сила плоскости крыльев в этой
атмосфере невелика, и мне пришлось подключить аварийный двигатель.
Однако достаточной, что бы разобрать, что я лечу точно над такой же серой
равниной, как та, что мы изучали целую неделю после высадки. Такая же
пузырчатая растительность и такой же вечный серый ковер этих ползучих
растений - животных, которые Лерой зовет биоподами. В общем, я летел и
каждый час, по инструкции, сообщал свое местонахождения, хотя понятия не
имел, слышите вы меня, или нет.
равнина сменилась чем-то вроде плато, сплошь пустыня и оранжевый песок. Я
прикинул, что мы были правы, когда предположи, что эта серая равнина, -
Киммерийское море, а тогда эта оранжевая пустыня - то, что мы называем
Ксантус. Если это так, то через пару сотен миль должна была появиться еще
одна серая равнина, море Хрониум, а затем еще одна пустыня, Тайль I или
II. И так оно и было.
пробурчал капитан, - давай ближе к делу.
пересек канал!
городами.
Путц не видел. - Он потер свой зудящий нос и продолжал: - Я знал, что в
это время года светло бывает шестнадцать часов, так что через восемь часов
- отсюда восемьсот миль- я решил возвращаться. Я был еще над Тайлем I или
II, не знаю, но не больше чем милях в двадцати пяти от границы пустыни. И
именно в этом месте драгоценный мотор Путца отказал.
прямо в песок. И нос разбил об иллюминатор! - И он горестно потер
пострадавший орган.
осведомился Путц. - Иногда свинец тает вторичная радиация...
во всяком случае, не больше десяти раз! Кроме того, от удара сплющило
шасси и смяло аварийный двигатель. Даже если бы мне удалось запустить
двигатель - что дальше? Выхлоп прямо из дна. Да через десять миль пол бы
подо мной расплавился! - Он снова потер нос. - Счастье, что фунт здесь
весит только семь унций, а то бы меня в лепешку расшибло.
серьесно.
равно было нельзя. Ничего серьезного, только мне нужно было или ждать,
пока меня найдут, или пытаться идти обратно пешком восемьсот миль, а до
отлета только двадцать дней! Сорок миль в день! Ну, - заключил он, - я
предпочел не сидеть на месте. Шансов, что найдут, столько же, зато при
деле.
лямки и привязал на спину бак с водой, взял обойму и револьвер, часть
продуктов из неприкосновенного запаса и отправился.
пять. Кроме того, мои собственные двести десять фунтов на Марсе весят
только семьдесят, так что вместе с баком на пять фунтов меньше, чем я
обычно вешу на Земле. Я как раз на это и рассчитывал, когда решил делать в
день по сорок миль. Да и, конечно, я захватил спальный термомешок, ночи-то
на Марсе прямо зимние.
можно пройти не меньше двадцати миль. Это было довольно-таки утомительно -
топать по пустыне с грузом, а вокруг никого и ничего, даже ползучих
лероевских биоподов. Примерно через час я добрался до канала - просто
сухая канава футов четыреста шириной, прямая как рельс.
вроде как лужайка. Только когда я подошел поближе, лужайка уползла из-под
ног.
маленькая такая былинка с палец длиной и две тонкие суставчатые ножки.
живая трава расступалась передо мной, а потом смыкалась. А потом я опять
очутился в оранжевой пустыне Тайль. Я все топал и топал и отчаянно ругал
песок, из-за которого так трудно было двигаться, и, между прочим, Карл,
твой идиотский двигатель. Как раз перед сумерками я добрался до края
пустыни и стал рассматривать это серое море Хрониум, которое лежало внизу.
И я знал, что мне предстоит пройти еще семьдесят миль по нему, а затем
миль двести через Ксантус, а затем, наверное, еще столько же через
Киммерийское море. Думаете, приятно? И я стал ругать вас всех за то, что
вы меня не находите!
можно спуститься со скалы, граничащей с морем. Я нашел удобный спуск. Море
Хрониум - точно такое же место, как и вот это, - дурацкие растения без
листьев и куча ползучих тварей. Я только взглянул на них и вытащил свой
спальный мешок. До этого мне, понимаете, не приходилось видеть в этом
полумертвом мире ничего такого, из-за чего можно было бы беспокоиться, ну
ничего опасного.
совсем собрался в него залезть, когда вдруг услышал какой-то дикий