Джин ВУЛЬФ

ПЯТАЯ ГОЛОВА ЦЕРБЕРА

Когда я был маленьким, мы с братом Дэвидом всегда должны были
отправляться спать вовремя, независимо от того, хотели мы или нет.
Особенно летом нужно было идти в постель до захода солнца, а поскольку
наша спальня находилась в восточном крыле дома и имела большое окно,
выходившее на главный двор, то есть на запад, резкий розоватый свет
вливался в это окно часами, а мы лежали, не в силах сомкнуть глаза, и
таращились на отцовскую калеку-обезьянку, прилепленную к подоконнику, или
тихонько разговаривали, рассказывая друг другу разные истории.

Наша спальня находилась на самом верхнем этаже дома, но окно было
забрано решеткой и открывать его нам строго запрещалось. Я думаю, это было
сделано из-за того, что боялись нападения бандитов, которые могли
появиться в одно дождливое утро - это была единственная часть дня, когда
можно было взобраться на крышу, где находился наш старый рекреационный
огород, - спустить линь и, таким образом, добраться до нашей комнаты.

Целью такого преступника - должен сказать, необычайно отважного вора
- конечно же не было похитить нас. Дети, как мальчики, так и девочки, были
необычайно дешевы в Порт-Мимизоне. Мне говорили, что мой отец, который
когда-то занимался торговлей детьми, бросил это дело из-за невыгодности.

Но независимо от того, была это правда или нет, каждый или почти
каждый знал какого-либо человека, который мог достать ребенка по любой
цене, конечно, в пределах разумного.

Торговцы, в основном, интересовались детьми бедняков и тех, кто не
заботится о воспитании своих чад. Если вы, например, хотели маленькую
темнокожую или рыжую девчонку, худенькую или полную, а может быть,
мальчика-блондина, как Дэвида, или бледного темноволосого паренька, как я,
вы могли получить искомое в течение нескольких часов.

В отличие от широко распространенного мнения о негодяях и методах их
работы, они не стали бы держать нас с Дэвидом в плену и требовать выкупа,
хотя отец и слыл в округе богачом. И этому было только одно объяснение. То
небольшое число лиц, знавших о нашем существовании, знали так же или им
дали понять, что отец не дорожит нами. Не могу сказать, было ли это
правдой. Во всяком случае, я верил в это, хотя отец не давал нам ни
малейшего повода.

Решетка на нашем окне - я пишу это в моей старой спальне - была
выкована в виде переплетающихся ветвей вербы, хотя прутья были чересчур
прямые и симметричные, чтобы нельзя было открыть окно.

Летом решетка зарастала вившимся серебристым растением, которое
ползло по стенам со двора наверх. Я всегда хотел, чтобы этот вьюнок
полностью закрыл окно, которое не позволяло нам спать. Однако, Дэвид
постоянно отрывал ветки или целиком кусок ствола и мастерил из них что-то
вроде свирели. Его игра на этом инструменте становилась раз от разу все
умелее и громче, и в конце концов, достигла ушей нашего учителя мистера
Миллиона.

Мистер Миллион въезжал в нашу комнату среди абсолютной тишины. Его
широкие колеса легко скользили по неровной поверхности пола, но Дэвид
притворялся спящим.

Свирель к этому времени уже лежала под подушкой, в одеяле или под
периной, но мистер Миллион всегда находил ее.

До вчерашнего дня я не мог представить себе, что он делал с этими
маленькими игрушками после конфискации, хотя часто, когда мы не выходили
из дому из-за бури или метели, убивал время, пытаясь понять, что же он с
ними делает.

Сломать или выбросить их через решетку на лежавшее внизу патио
полностью противоречило его характеру. Мистер Миллион ничего специально не
ломал и не выбрасывал.

Я припомнил его усталое выражение лица, с каким он добывал маленькие
свирели из тайников Дэвида - тогда его лицо очень напоминало лицо моего
отца, - а также как он поворачивался и выезжал из комнаты. Но что же он
делал с ними?

Итак, как я уже говорил, я очень часто задумывался над этим - это
дело было как раз из тех обычных дел, которые добавляли мне уверенности в
себе. Он разговаривал со мной здесь, когда я работал, а когда он выходил,
мой взгляд лениво скользил вслед за его плавными движениями и мне
казалось, будто чего-то тут не хватает, чего-то такого, что я помнил с тех
счастливых дней своего раннего детства, а теперь забыл. Я закрыл глаза и
попробовал представить, как это выглядело, исключая всякие сомнения и
всевозможные попытки разгадать то, что я "должен" был знать. Я понял, что
отсутствующим элементом был короткий блеск металла над головой мистера
Миллиона.

Когда я это понял, то было уже ясно, что он вызывался резким
движением его руки вверх, как при отдаче чести. Я долго не мог отгадать
причин этого движения. Я мог только допустить, что поскольку это было, то
должно исчезнуть через некоторое время. Я пытался припомнить, не было ли в
коридоре возле нашей спальни чего-то такого, что существовало в далеком
прошлом, а сейчас исчезло, какая-то завеса или поле, аппаратура, которую
нужно было выключать, или что-то в этом роде, что вынуждало его делать
такое движение. Ничего не было.

Я вышел в коридор и тщательно осмотрел пол, стараясь отыскать
неизвестно какие следы, потом перешел на стены, мебель, начал отрывать
старые шуршащие обои, вытягивая шею, чтобы осмотреть потолок. В конце
концов, через час я увидел то, чего не видел раньше, тысячи раз проходя
здесь. Как и все двери этого очень старого дома, дверь имела массивную
раму, и одна из частей ее, а именно верхняя, выходила из стены,
образовывая над дверью узенькую полоску. Я вытащил в коридор кресло и
взобрался на него. Полочка была покрыта толстым слоем пыли, на ней лежали
все сорок семь свирелей моего брата, а также другие предметы, которые были
когда-то отобраны у нас. Многие из них я помнил, но некоторые так и не
нашли места в моей памяти.

Маленькое желтое птичье яйцо... Очевидно, пичужка свила гнездо в
ветвях нашего вьюнка, а Дэвид или я вытащили его, но мистер Миллион, в
свою очередь, отобрал его у нас. Это вполне возможно, но как было на самом
деле, я уже не помнил.

Была там кукла, сделанная из меха какого-то зверька, а также ключ,
вызвавший чудесное воспоминание. Это был один из тех больших, прекрасных
ключей, которые продавались каждый год.

Их владельцы могли входить в некоторые залы городской библиотеки в
часы ее работы. Мистер Миллион конфисковал его, решив, что мы начали
играть им после года пользования, когда он уже потерял свою ценность.

У отца была большая личная библиотека.

Сейчас она принадлежит мне, но в детстве мы не имели права входить
туда.

Очень смутно припоминаю, как стоял когда-то перед ее огромными
резными дверями. Дверь раскрылась, и я увидел какую-то обезьянку, сидевшую
на плече отца и прижавшуюся к его лицу.

Отец был в черной рубашке с цветным галстуком. Позади него я заметил
множество разноцветных корешков книг и журналов, а из-за двери
лаборатории, расположенной в глубине библиотеки, шел сладковатый запах
формальдегида.

Сейчас уже не помню, как это случилось: постучал я в ту дверь или это
сделал кто-то другой, но когда дверь закрылась, надо мной склонилась
женщина в розовом, которая показалась мне очень красивой.

Когда ее лицо очутилось на уровне моего, она заверила меня, что отец
сам написал все эти книжки, которые я только что видел, и, в общем, я ей
поверил.

Как я уже говорил, нам с братом не разрешалось входить в библиотеку.
Однако, когда мы немного подросли, мистер Миллион брал нас с собой и не
менее двух раз в неделю мы посещали городскую библиотеку. Это была почти
единственная причина, по которой мы уходили за пределы дома, а поскольку
мой учитель не любил покидать свое металлическое кресло и менять его на
кресло в нашей машине, которая едва выдерживала его вес, то эти экскурсии
проходили пешком.

Очень долго мои познания о городе ограничивались дорогой до
библиотеки: триста метров по улице Селтамбанке, на которой находился наш
дом, потом вправо по Рю де'Астикст до невольничьего рынка, а там уже
метров через сто и библиотека. Ребенок всегда наблюдательнее взрослого и
преимущественно концентрирует внимание на том, на что взрослые его никогда
не обратят, а на весьма невероятные события всегда реагирует спокойно. Мы
с братом интересовались поддельными антиками, которыми торговали на Рю
де'Астикст, и часто бывали огорчены, когда мистер Миллион не соглашался
задержаться хотя бы на час на невольничьем рынке.

Рынок был небольшой, так как Порт Мимизон не являлся важным центром
этого промысла.

Аукционеры часто бывали в хороших отношениях с предметом своего
бизнеса, когда встречались с ним по нескольку раз подряд по мере того, как
очередные владельцы сдавали невольников снова на аукцион. Мистер Миллион
иногда присматривался к аукционам, а мы в это время жевали тосты, которые
он покупал нам тут же в киоске. Там были глуповато улыбавшиеся мужчины с
ногами, покрытыми узловатыми мускулами, были закованные в цепи гладиаторы
с затуманенными наркотиком глазами, были повара, горничные и сотни других.

Библиотека являлась гораздо большим зданием, чем требовалось. В
давние времена там размещались правительственные учреждения. Парк, который
когда-то ее окружал, пришел в запустение. К двери вела узкая тропинка.
Когда входишь в зал, то внешняя убогость уступает место внутреннему
великолепию. Главное место библиотекаря находилось непосредственно под