Маргарет УЭЙС, Трейси ХИКМЭН

ДРАКОНЫ ОСЕННИХ СУМЕРЕК

ПЕСНЬ О ДРАКОНЕ

...Слушайте же эту Песнь,

Каждое слово которой, подобно дождинке,

Смывает прах веков и пыль домыслов

С величавой Легенды о Битве Драконов,

Легенды о том, как во дни юности мира,

Когда три луны поднимались над Кринном,

Мир содрогнулся от посвиста драконьих крыл.

И о том, как во дни тьмы, и ужаса,

Под черной луной,

Бесстрашный свет возгорелся в Соламнии:

Явился истинный Рыцарь.

Воззвав к Богам, он выковал сияющее Копье -

И пронзил им самую душу Темных Драконов,

Изгнав их черную тень

С посветлевших берегов Кринна.

Это был Хума, Соламнийский Рыцарь,

Прозванный Носителем Света.

У подножия гор, в священной тиши храма,

Собрал он Кователей Копий

И принял в себя их мощь, круша извечное Зло,

Вгоняя его назад в драконью глотку Тьмы.

И Паладайн, великий Бог Добра, сиял за его плечом,

Наполняя силой десницу.

Так Хума изгнал Владычицу Тьмы и все Войско Ужаса

Назад в Бездну,

В бессолнечный мир,

В царство смерти,

В Ничто,

Откуда не долетают проклятья.

Так, в громе и грохоте, окончился Век Мечтаний

И наступил Век Силы,

Когда в пределах Востока возвеличился Истар -

Королевство света и правды,

Чьи золотые и белые минареты

Возносились к солнечной славе,

Знаменуя уход Зла.

Сиял он,

Словно праматерь добра,

Словно метеор в небесах Справедливости.

Но Король-Жрец Истара все искал пятен на солнце.

Деревья в ночи виделись ему когтистыми демонами,

Реки под луной - густыми потоками крови.

Он хотел пройти путем Хумы

И тоже воззвать к Богам,

Чтобы изгнать из мира последнюю тень греха.

Святой была его цель.

Но Боги отвратили от мира свое лицо.

И настал час смерти и ужаса,

Когда огненная гора упала с небес,

Нацеленная в сердце Истара.

Город взорвался, словно череп в огне

Плодоносные долины вздулись горами,

Моря хлынули в разверстые могилы гор

Сухими пустынями сделались ложа морей,

Дороги Кринна стали дорогами мертвых.

Таково было начало Века Отчаяния,

Когда узлом связались дороем,

Когда ветры завыли в костях пустых городов,

А людей приютили горы, и пустоши

Древние Боги более не слышали их.

Вотще простирали мы руки к пустому серому небу,

Призывая новых Богов.

Нет нам ответа.

Равнодушно молчит Небо...

СТАРЕЦ

Тика Вейлан со вздохом выпрямила спину и повела плечами, пытаясь
размять прихваченные судорогой мышцы. Бросив тряпку в ведро, она обвела
комнату взглядом.

Содержать старую гостиницу в порядке делалось все трудней. Как ни
ухаживай, как любовно ни полируй вощеную мебель - на поверхности старинных
столов появлялись все новые трещины, а посетитель, садясь на скамью,
рисковал схлопотать занозу пониже спины. Что говорить, "Последнему
Приюту", верно, далеко было до тех новомодных гостиниц, которые, насколько
слышала Тика, появились в Гавани. Но зато как здесь было уютно! Громадное
дерево, на чьих могучих ветвях было построено здание, казалось, ласково
обнимало его. Стены дома были до того искусно вписаны в естественные
изгибы ствола, что глаз не мог различить, где потрудилась природа, а где -
человеческая рука. Полированная стойка бара выгибалась изящной волной,
опираясь на выступы живых ветвей. Цветные оконные стекла разбрасывали по
комнате веселые блики...

Тени становились короче: близился полдень, скоро придет время
открывать заведение. Тика огляделась еще раз, теперь уже с довольной
улыбкой. Столы были чисто вымыты и натерты до блеска, оставалось только
пройтись тряпочкой по полу. Тика принялась переставлять тяжелые деревянные
скамьи, и в это время из кухни появился Отик, сопровождаемый облаком
душистого пара.

- Еще один бодрящий денек! - сказал он. - И в смысле дела, и в смысле
погоды!

Подобрав пухлый животик, он протиснулся за стойку и, весело
насвистывая, принялся расставлять кружки.

- Я бы предпочла погоду потеплей, зато дела - без запарки, - ответила
Тика, таща увесистую скамейку. - Я вчера ноги по колено стоптала, и хоть
бы кто спасибо сказал, про чаевые я уж молчу! Такие все мрачные, прямо
страшно смотреть. И знай подскакивают на всякий чих, точно ужаленные.
Честное слово, стоило мне уронить кружку, как Ретарк выхватил меч!

- Подумаешь! - фыркнул Отик. - Ретарк - стражник утехинских
Искателей, а у этой публики вечно душа не па месте. Поди-ка поработай у
фанатика вроде Хедерика, сама станешь такой же...

- Тихо ты, - остерегла его Тика.

Отик только пожал плечами:

- Пока Высокий Теократ еще не приспособился летать, ему нас не
подслушать. Скрипучие ступеньки выдадут его прежде, чем он разберет, о чем
мы болтаем! - По Тика заметила, что голос он все-таки понизил. Он
продолжал: - Помяни мое слово, девочка, наши, утехинские, не долго будут
терпеть подобное безобразие. Это же надо, людей хватают и тащат неизвестно
куда! Ох, времена!.. - Отик покачал головой, но потом лицо его
просветлело: - Зато дела идут замечательно...

- Пока он не надумал нас закрыть, - хмуро отозвалась Тика. Схватила
швабру и принялась мыть пол.

- Даже Теократам нужно наполнять чем-то желудок, а также отмывать
глотку от серы и огня, которые они извергают во время проповедей, -
засмеялся Отик. - Каждый день задвигать людям про Новых Богов - небось
жажда замучит. То-то он, как вечер - так к нам...

Тика оставила швабру и наклонилась поближе, поставив локти на стойку.

- Отик, - сказала она серьезно и тихо. - Ходят ведь и другие слухи...
люди говорят о войне! О том, что на севере собираются какие-то армии! По
городу слоняются непонятные типы в надвинутых капюшонах. Их все время
видят с Высоким Теократом, они его о чем-то расспрашивают...

Отик с любовью взглянул на свою девятнадцатилетнюю собеседницу и
ласково потрепал ее по щеке. Он старался заменить ей отца - с тех самых
пор, как ее родитель таинственным образом исчез.

- Война? Еще чего! - фыркнул он и легонько дернул Тику за рыжие
кудри. - Со времени Катаклизма только и слышно - "война" да "война".
Болтовня, девочка, обычная болтовня. Может, сам Теократ ее и подогревает,
чтобы народ не отбивался от рук...

И тут дверь растворилась.

Тика и Отик испуганно вздрогнули и разом повернулись к двери. Ни он,
ни она не слыхали скрипа ступеней, что само по себе превосходило всякое
разумение! "Последний Приют", как и все здания Утехи, был выстроен высоко
на ветвях раскидистого валлина; единственным во всем городе исключением
была кузница. Горожане подались на деревья очень давно, еще в эпоху
безвременья и ужаса, последовавшую за Катаклизмом. Прошло время, но Утеха
так и осталась висячим городом, одним из немногих истинных чудес, еще
сохранявшихся на Кринне. Прочные деревянные мостки соединяли между собой
жилые дома и общественные заведения - повседневная жизнь пятисот жителей
шла своим чередом высоко над землей. "Последний Приют", самое крупное во
всей Утехе строение, висело в сорока футах над землей. Снизу к нему вела
лестница, обвивавшая узловатый ствол древнего валлина. Отик был совершенно