Маргарет УЭЙС, Трейси ХИКМЭН

ДРАКОНЫ ВЕСЕННЕГО РАССВЕТА

ПРОЛОГ

...Знай, Китиара: не было вовеки

Печальнее и безнадежней дней.

Тень облаков по городу крадется,

Бросая тень страданья и сомненья

На улицы и на мою страницу.

Как долго не решался я раскрыть

Уста и сердце и сказать тебе:

В разлуке

Еще прекрасней стала ты - и смертоносней.

Как запах орхидей в ночи безлунной,

Как кровь в волнах, где кроется акула, -

Сжигает страсть четыре наших чувства,

Уберегая вкус. Так пасть акулы

Рвет собственную плоть, уже не в силах

Кровавый пир прервать. И, сознавая это,

Я все же славлю ночи исступленье

И поединок страсти, что венчает

Лишь перемирие - до новой ночи.

Мне выхода не хочется искать

Из сладостной ловушки. Я готов

Раскрыть объятья мраку и...

...Но свет,

Свет, Китиара! Солнца луч

Рассыпал блестки по каменьям улиц,

Ночным дождем умытым. Пленка масла

Из уличных светильников, угасших

При наступленье радостного утра,

Горит на лужах радугой... И пусть

Вновь буря надвигается на город,

Неся с собою тьму, - я вспоминаю

О Стурме, о Лоране и о прочих,

Но все-таки живей всего о Стурме -

Ведь он провидит солнце и в тумане,

И сквозь нагроможденья туч... Могу ль я

Их бросить?!

...Потому-то в тень,

Но не в твою тень, Китиара! - в сумрак,

Восхода солнца чающий с надеждой,

Под крылья бури, мчащейся по кругу,

Я ухожу...

ВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

"Смотри-ка, Берем! Тропинка! Странно, правда? Сколько мы с тобой
охотимся в здешних лесах - и никогда ее не видали..."

"А по-моему, ничего особенно странного. Сгорели какие-нибудь кусты,
вот она и открылась. Подумаешь, звериная тропка..."

"Давай посмотрим, что там? Если это вправду звериная тропка, может,
нам попадется олень! А то целый день ходим - и все без толку. До чего не
люблю возвращаться домой с пустыми руками!"

Не дожидаясь моего ответа, она сворачивает на тропинку. Я пожимаю
плечами и иду следом за нею. И правда, почему бы не побродить еще в такой
хороший денек? Наконец-то лютая зимняя стужа уступила теплу. Солнце
ласково греет шею и плечи. Легко шагать по лесам, опустошенным пожаром. Ни
тебе плюща, лезущего под ноги, ни колючих кустов, царапающих одежду...
Наверное, лес загорелся от молнии: не иначе, все та чудовищная гроза, что
бушевала здесь прошлой осенью...

Тропа, однако, тянется и тянется бей конца и начинает надоедать мне.
Сестра ошиблась: тропу протоптали не звери. Человеческая это тропа. И
старинная к тому же. Так что не будет у нас нынче на ужин свежего мяса...

Все-таки идем дальше. Солнце высоко стоит в небе. Я устал и
проголодался. Кругом не видно ни единого живого существа.

"Пошли домой, сестренка! Тут ничего нет!"

Она останавливается и вздыхает. Ей тоже жарко; я вижу, что она устала
и отчаялась. Какая она худенькая! Слишком много работает - ей приходится
делать и женские дела, и мужские. Вот и сегодня она охотится в лесу вместо
того, чтобы сидеть дома и выслушивать нежные признания ухажеров. Она
кажется мне красивой. Люди говорят, будто мы с ней похожи, но я-то знаю,
что это не так. Просто мы с ней гораздо ближе друг другу, чем иные братья
и сестры. Нам с ней поневоле приходится держаться друг за дружку: больно
тяжела жизнь...

"Похоже, ты прав. Берем, - говорит она. - Ни следа не видать... Хотя
погоди, братик! Что это?.. Там, впереди!"

Тут и я замечаю впереди какое-то трепещущее сияние, разноцветную
радугу, пляшущую в воздухе, - ни дать ни взять все самоцветы Кринна
сложили в корзинку и позабыли на залитой солнцем поляне.

У сестры округляются глаза:

"Врата Радуги!.."

"Ха-ха! Что за девчоночьи глупости!"

Я смеюсь, однако бегу следом за ней. Ее нелегко догнать: я, конечно,
гораздо выше и сильнее ее, зато она проворна, как олененок.

И вот мы выбегаем на поляну. Если молния в самом деле поразила лес,
должно быть, громовая стрела ударила именно сюда. Земля кругом разворочена
и сожжена. Передо мной развалины какого-то здания: изломанные колонны
торчат из обугленной земли, точно перебитые кости, выпирающие из тронутой
тлением плоти. Тяжелая, давящая тишина висит над поляной. Ничто не растет
здесь - и не росло вот уже множество весен. Я хочу бежать прочь... но не
могу.

Ибо перед моими глазами - великолепное, прекрасное зрелище. Оно
прекрасней всего, что я видел в своей жизни, всего, о чем мечтал. Передо
мной - обломок колонны, сплошь усыпанный драгоценными камнями! Я ничего не
смыслю в камнях, но вижу с первого взгляда, что им поистине нет цены. Меня
охватывает дрожь. Я спешу вперед и, встав на колени перед обломком,
принимаюсь очищать его от грязи и пыли.

Сестра опускается на колени подле меня.

"Смотри, Берем! Разве не чудо? В таком жутком месте - и такие
прекрасные камни... - Она оглядывается кругом, и я чувствую, что ее тоже
начинает трясти. - Как ты думаешь, что здесь было раньше? - продолжает
она. - Я чувствую что-то такое торжественное... священное... но и злое...
До Катаклизма здесь, наверное, был храм! Храм темных Богов. Берем!.. Что
ты делаешь?"

Я вытаскиваю свой охотничий нож и начинаю помаленьку выколупывать
один из камней, искрящийся зеленым сиянием. Он величиной с мой кулак, а
блестит ярче, чем солнце в зелени листьев. Податливая известка легко
крошится под ножом...

"Остановись, Берем! - пронзительно вскрикивает сестра. - Это... это
же святотатство! Это место посвящено какому-то Богу! Не смей!.."

Камень под моей рукой холоден, как и полагается камню, но я чувствую
исходящий из него зеленый огонь. Я не обращаю внимания на протесты сестры:

"Ты сама только что говорила, будто это Врата Радуги. Смотри, так оно
и есть! Легенда гласит, будто тот, кто пробежит под радугой, найдет горшок
золота. Вот и мы нашли клад. Чего ты боишься? Если здесь и вправду некогда
жил какой-нибудь Бог, так он, поди, давным-давно сбежал. Тут нет ничего,
кроме мусора! Если бы этот храм был нужен Богам, они, верно, позаботились
бы о нем. Да и не обеднеют они, если я приберу камешек-другой..."

"Берем!.."

В ее голосе звучит страх. Девочка испугалась. Глупая девчонка. Право,
она начинает меня раздражать. Я почти высвободил камень. Он уже
шатается...

"Послушай, Джесла! - Меня трясет от возбуждения, я едва могу
говорить. - Нам с тобой не на что жить - после такой-то зимы, про пожар я
уж молчу! Ты только подумай, сколько денег принесет нам на гаргатской
ярмарки один этот камень! Мы сможем уехать отсюда! Мы станем жить в
городе... может, даже в Палантасе! Ты столько мечтала взглянуть на
тамошние чудеса..."

"Нет! Берем, не смей! Это святотатство! Я запрещаю тебе!"

Ее голос строг и суров. Я еще не видел ее такой. На какой-то миг меня
охватывает сомнение... Я отодвигаюсь прочь - прочь от сломанной колонны с
ее радугой самоцветов. Я тоже начинаю чувствовать нечто темное и пугающее,
некую тень, которая витает над этой поляной... Но камни слишком прекрасны.
Они так сверкают и переливаются на солнце. Нет, говорю я себе. Здесь
больше не живет никакой Бог. Никакой Бог не охраняет эти руины. Никакой
Бог не хватится самоцвета - одного-единственного самоцвета, - вделанного в
обломок колонны, валяющийся на всеми забытой поляне...

И я вновь нагибаюсь, чтобы поддеть камешек концом ножа и вытащить
его. Как прекрасна его глубокая зелень! Как весеннее солнце, льющееся
сквозь молодую листву...

"Берем! Остановись!.."

Она хватает меня за руку. Ее ногти впиваются в мое тело. Мне больно.
Я свирепею... И, как это часто бывает со мной в мгновения ярости, глаза