оказывало благоприятное воздействие на мораль обеих сторон. Конвей
торопливо перекусил и сбежал, ибо начал сознавать, что ему тоже не хватает
благоприятного влияния. Его мысли обратились к Мэрчисон. Где она,
интересно, - на дежурстве, отдыхает или спит? Если спит, то ничего не
поделаешь, а если на дежурстве, то он может освободить ее на сегодня от
этой обязанности, а когда она сменится... Как ни странно, угрызения
совести по поводу задуманного служебного преступления Конвея почти не
мучили. В военное время, мелькнуло у него в голове, люди обращают гораздо
меньше внимания на профессиональную, да и на всякую прочую этику.
закончилась, так что злоупотреблять властью Конвею не пришлось. Тем же
нарочито веселым голосом, какой был у многих посетителей столовой, откуда
он удрал из-за неестественности обстановки, Конвей спросил девушку, не
занята ли она, предложил прогуляться и пробормотал какую-то банальность
насчет дела и потехи.
прибавила спокойнее: - Вы не... куда мы пойдем? Кругом сплошные развалины.
Мне надо переодеваться?
и так прелестно выглядите.
без проблем забираться и вылезать из скафандров, - на самом деле очень шла
Мэрчисон, но вид у девушки был крайне утомленный. Она расстегнула и сняла
широкий белый пояс с кармашками для инструментов, избавилась от шапочки и
сетки для волос, и Конвей чуть было не зарычал в голос, но поперхнулся,
ибо горло все-таки слегка побаливало. Мэрчисон рассмеялась, тряхнула
головой и потерла щеки, чтобы на них появился хоть какой-то румянец.
профессиональные темы было попросту невозможно. Во многих отделениях
госпиталя давление опустилось ниже критической отметки, поэтому рабочие
уровни были переполнены пациентами. На них не нашлось бы такого коридора,
который не был бы забит ранеными. Подобного поворота событий никто, к
сожалению, не предвидел, поскольку никто, опять же, не ожидал, что враг
применит оружие с ограниченной убойной силой. Если бы Империя использовала
атомные боеголовки, не было бы переполнения, ни, разумеется, самого
госпиталя. Конвей слушал рассуждения Мэрчисон едва ли вполуха, но ее,
похоже, это не особенно волновало. Может статься, она его не слушала
совсем. Когда они достигли рекреационного уровня, то увидели, что тот,
хоть и уцелел, значительно изменился. Поскольку центр тяжести госпиталя
располагался выше, та малая гравитация, которая здесь существовала, была
направлена теперь вверх, и все то, что находилось в свободном состоянии,
лепилось к потолку, где и создавало полупрозрачный хаос замутненной песком
воды и воздушных пузырей, а сквозь него проглядывало багровое
искусственное солнце.
описать словами. Алые губы чуть разошлись, белизна зубов казалась как бы
переливчатой, а большие глаза таинственно мерцали.
ресторану. Внизу проплывали верхушки деревьев, навстречу попадались клубы
пара, которые срывались с поверхности нагретой солнцем воды, на руках и на
лицах оседали капельки влаги. Конвей поймал Мэрчисон за руку, но скорости
их немного не совпадали, поэтому они начали вращаться вокруг собственного
центра тяжести. Конвей согнул локоть, притянул девушку к себе. Вращение
ускорилось. Он обнял Мэрчисон за талию. Она было уперлась, но вдруг
прильнула к нему всем телом и принялась жадно целовать. Он отвечал ей, а
пустынный пляж, утесы и багровое водяное небо оказывалось у них то над
головами, то под ногами.
он все равно не избежал бы головокружения - от поцелуя. Они приземлились
на утес и, смеясь, разжали объятия, а потом, цепляясь за искусственные
растения, взобрались к ресторану. В помещении царил полумрак, под
прозрачной крышей и балдахинами над многочисленными столиками висели
водяные шары, точно гроздья неведомых инопланетных плодов, которые
взрывались, стоило Конвею или Мэрчисон задеть ненароком тот или иной
столик, а задевали они их достаточно часто. И вскоре зал ресторана
заполнили сотни маленьких серебристых шариков, в которых отражались
попеременно то Конвей, то его спутница. Ни дать, ни взять, мир грез,
подумал Конвей, мир, в котором грезы становятся явью. В последнем можно
было не сомневаться, ибо разве рядом с ним не парила смуглокожая и
прекрасная медсестра Мэрчисон? Они аккуратно, чтобы не потревожить большие
водяные шары, сели за столик. Конвей, одной рукой держась за стул, другую
положил на ладонь Мэрчисон и сказал:
произносил в уме, но тут же запутался и пустился изрекать что попало. Она
такая красивая, сказал он, но она - глупышка, что осталась в госпитале. Он
любит ее, желает ее и был бы счастлив, если бы сумел за эти месяцы загнать
ее в уголок и добиться столь нужного ему "да". Но ему, сказал он, помешали
обстоятельства. Он постоянно думал о ней, даже тогда, когда оперировал
ТРЛХ, и именно эти мысли помогли ему продержаться до конца. А во время
бомбардировки он переживал за...
везде и всюду, и всякий раз, когда в нас попадали... Вы всегда знали, что
делать, и... и я боялась, что вы заработаетесь до смерти.
мной рядом диагност. О'Мара сказал, семь мнемограмм... Я... Я просила у
него дать мне хотя бы одну. Но он отказал, потому что, - она замялась, -
потому что, по его мнению, девушки допускают в себя - ну, в сознание, -
весьма избирательно.
считаются?
потолку и врезался лбом в большущий водяной шар. Тот выплеснул всю свою
воду ему в лицо. Конвей принялся отплевываться и размахивать руками, и тут
увидел _э_т_о_, грубый диссонанс в гармонии грез наяву. В углу полутемного
зала штабелем лежали ракеты без боеголовок. На полу их удерживали
специальные зажимы, а сверху была наброшена сеть - на случай, если зажимы
лопнут при взрыве. Конвей извернулся, отыскал край сети и раскинул ее в
воздухе подобием гамака.
прозвучало довольство хищника, наконец-то заманившего добычу в ловушку, но
так или иначе - Мэрчисон заколебалась. Ее ладонь, которую он сжимал в
своей руке, задрожала.
сторону. - Поверь, мне хочется того же, что и тебе. Но развлекаться в то
время, когда в госпитале столько раненых и они продолжают прибывать - это
эгоистично. Глупо, конечно, но я считаю, что сначала мы должны
позаботиться о других. Вот почему...
обязанностях.
голову ему на грудь. - Я вовсе не хотела обидеть тебя. Пожалуйста, не
сердись. Война... я не предполагала, что она так ужасна. Я боюсь, боюсь,
что тебя убьют, а я останусь одна! Пожалуйста, обними меня и... и скажи,
как мне быть...
искорки, Конвей догадался, что она плачет. Он никогда не представлял себе
Мэрчисон плачущей, а потому поспешил исполнить ее просьбу. Через какое-то
время он отстранил девушку от себя и проговорил:
пожалуй, я предпочту воздержаться от ответа. Пойдем, я провожу тебя.
тревоги, после которой доктора Конвея по коммуникатору пригласили подойти
к интеркому.
нидиан, которые решали, как лучше принять пациентов и разместить их в
госпитале, теперь помещался штаб обороны: двадцать мониторов бормотали
что-то в микрофоны, неотрывно глядя на экраны, которые показывали
имперские корабли в любом увеличении - от нулевого до пятидесятикратного.
На двух из трех главных экранов вражеские силы как будто прятались за
разнообразными линиями и прочими геометрическими фигурами: это
офицер-тактик пытался разработать план грядущего сражения. Третий экран
выдавал картинку с наружной обшивки госпиталя. Вот промелькнула падающей
звездой очередная ракета. Последовала неяркая вспышка, и поднялся
крохотный фонтанчик обломков. В помещении штаба раздался неожиданно
громкий металлический скрежет.
орудий, - проговорил Дермод. - Вероятно, уповают на то, что к началу
следующей атаки мы будем уже достаточно издерганы. А контратака приведет
Акунин Борис
Василенко Иван
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Андреев Николай