Чтение 4–й страницы книги ~День триффидов~

поиски и нашел другой путь. Это была узкая служебная лестница, которая
вывела меня во двор через черный ход.

Возможно, эта часть рассказа не совсем удалась мне. Все было так
неожиданно и так потрясло меня, что какое-то время я сознательно старался
не вспоминать подробности. А тогда у меня было такое чувство, будто это
кошмар, от которого я отчаянно, но тщетно пытаюсь пробудиться. Выходя во
двор, я все еще не решался поверить в то, что видел.

Но в одном-то я был уверен совершенно. Реальность или кошмар, а мне
хотелось выпить, как никогда в жизни.

В переулке за воротами не было ни души, однако почти напротив
оказался кабачок. Я и сейчас помню, как он назывался: "Герой Аламейна". На
железных крючьях над приоткрытой дверью висела вывеска с очень похожим
изображением виконта Монтгомери.

Я ринулся прямо туда.

Когда я вошел в общий бар, меня на миг охватило покойное ощущение
обыденности. Бар был прозаичен и знаком, как все бары.

Но хотя в этом помещении не было никого, что-то несомненно,
происходило в задней комнате. Я услыхал тяжелое дыхание. Хлопнула пробка.
Пауза. Затем голос произнес:

- Джин, будь он неладен! К черту!

Зазвенело разбитое стекло. Послышался сдавленных смешок.

- Зеркало, кажись. На что теперь зеркала?

Хлопнула другая пробка.

- Опять проклятый джин, - обиженно сказал голос. - К черту джин!

На этот раз бутылка угодила во что-то мягкое, стукнулась об пол и
покатилась, с бульканьем разливая содержимое.

- Эй! - позвал я. - Я бы хотел выпить.

Наступила тишина. Затем голос осторожно осведомился:

- Это кто там?

- Я из больницы. Я хотел бы выпить?

- Что-то не припоминаю вашего голоса. Вы зрячий?

- Да, - ответил я.

- Тогда лезьте через бар, доктор, ради бога, и найдите мне бутылку
виски.

- В таких делах я доктор, это верно, - сказал я.

Я перелез через бар и вошел в заднюю комнату. Там стоял пузатый
краснолицый человек с седыми моржовыми усами, одетый в брюки и сорочку без
воротничка. Он был изрядно пьян. Кажется, он раздумывал, открывать ли
бутылку, которую он держал в руке, или запустить ею мне в голову.

- А ежели вы не доктор, то кто вы? - спросил он подозрительно.

- Я был пациентом... но выпить я хочу, как любой доктор, - ответил я
и добавил: - У вас опять джин.

- Опять! Вот сволочь, - сказал он и отшвырнул бутылку. Она с веселым
звоном вылетела в окно.

Я взял с полки бутылку виски, откупорил ее и вручил ему вместе со
стаканом. Себе я налил порцию крепкого бренди, долив немного содовой,
затем еще одну порцию. После этого дрожь в руках несколько унялась.

Я взглянул на своего собутыльника. Он пил виски, не разбавляя, прямо
из горлышка.

- Вы напьетесь, - сказал я.

Он остановился и повернул ко мне голову. Я мог бы поклясться, что его
глаза видят меня.

- Напьюсь, сказали тоже! - произнес он презрительно. - Да я уже пьян,
черт подери!

Он был настолько прав, что я не стал спорить. Секунду подумав, он
объявил:

- Я должен стать еще пьянее. Гораздо пьянее. - Он придвинулся ко мне.
- Знаете что? Я ослеп. Слепой, понимаете? Как летучая мышь. И все слепые,
как летучие мыши. Кроме вас. Почему вы не слепой, как летучая мышь?

- Не знаю, - сказал я.

- Это все проклятая комета, разрази ее... Это она все наделала.
Зеленые падучие звезды... и все теперь слепые, как мыши. Вы видели зеленые
звезды?

- Нет, - признался я.

В том-то и дело. Вы их не видели и потому не ослепли. Все другие их
видели, - он выразительно помотал рукой, - и все ослепли, как мыши.
Сволочная комета, вот что я скажу.

Я налил себе третью порцию бренди. Мне стало казаться, что в его
словах что-то есть.

- Все ослепли? - повторил я.

- Ну да! Все. Наверно, все в мире. Кроме вас, - добавил он подумав.

- Почему вы знаете?

- Да очень просто. Вы вот прислушайтесь, - предложил он.

Мы стояли рядом, опершись на бар в темном кабачке, и слушали. Ничего
не было слышно - ничего, кроме шороха грязной газеты, которую ветер гнал
по пустой улице. И эта тишина включала в себя все, что было здесь забыто
тысячу лет назад, а то и больше.

- Поняли? - сказал он - Это само собой ясно.

- Да, - сказал я медленно. - Да. Теперь я понимаю.

Я решил, что пора идти. Я не знал куда. Но мне нужно было узнать как
можно больше о том, что происходит.

- Вы здесь хозяин? - спросил я.

- Ну и что из этого? - сказал он, словно оправдываясь.

- Да ничего, просто я должен уплатить за три двойных бренди.

- А, плюньте вы.

- Но послушайте...

- Плюньте, вам говорят. И знаете почему? Потому что, на кой дьявол
мертвецу деньги? А я ведь мертвец... все равно, что мертвец. Вот только
выпью немного еще.

Для своих лет он выглядел весьма крепким мужчиной, и я сказал ему об
этом.

- Зачем жить, если ты слепой, как мышь? - злобно отозвался он. - Моя
жена так мне и сказала. И она была права... только она храбрее, чем я.
Когда она узнала, что детишки тоже ослепли, она что сделала? Легла с ними
с постель и открыла газ. Понятно? Только у меня духу не хватило с ними
остаться. Жена у меня была храбрая, не то что я. Ничего, я тоже стану
смелее. Я скоро вернусь к ним - вот только напьюсь как следует.

Что я мог ему сказать? Все, что я говорил, только злило его. В конце
концов он ощупью нашел лестницу и скрылся наверху с бутылкой в руке. Я не
пытался ни остановить его, ни следовать за ним. Я стоял и смотрел, как он
уходит. Я вышел на безмолвную улицу.

2. ПОЯВЛЕНИЕ ТРИФФИДОВ

Это рассказ о событиях моей личной жизни. В нем упоминается огромное
количество вещей, исчезнувших навсегда, и я не могу вести его иначе, чем
употребляя слова, которыми мы имели обыкновение обозначать эти исчезнувшие
вещи, так что они должны остаться в рассказе. А чтобы была понятна общая
обстановка, мне придется вернуться к более давним временам, чем день, с
которого я начал.

Когда я был ребенком, наша семья - отец, мать и я - жила в южном
пригороде Лондона. У нас был маленький дом, который отец содержал
ежедневным добросовестным высиживанием за конторкой в департаменте
государственных сборов, и маленький сад, где отец работал еще более
добросовестно каждое лето. Мало что отличало нас от десяти или двенадцати
миллионов других людей, населявших тогда Лондон и его окрестности.

Отец был одним из тех виртуозов, которые способны в один миг получить
сумму целой колонки чисел - даже в тогдашних нелепых денежных единицах, -
и потому, вполне естественно, по его мнению, меня ждала карьера
бухгалтера. В результате моя неспособность дважды получить одинаковую
сумму одних и тех же слагаемых представлялась отцу явлением загадочным и
досадным. И мои преподаватели, пытавшиеся доказать мне, что ответы в
математике получаются логически, а не путем некоего мистического
вдохновения, один за другим отступались от меня в уверенности, что я не
способен к вычислениям. Отец, читая мои школьные табели, мрачнел, хотя во
всех других отношениях, кроме математики, табели выглядели вполне
прилично. Думаю, его мысль следовала таким путем: нет способности к числам
- нет понятия в финансах - нет денег.

- Право, не знаю, что с тобой будет. Что бы ты сам хотел делать? -
спрашивал он.

И лет до тринадцати или четырнадцати я, сознавая полную свою
никчемность, уныло качал головой и признавался, что не знаю.

Тогда отец тоже качал головой.

Для него мир резко делился на людей за конторками, занимавшихся
умственной работой, и людей без конторок, умственной работой не
занимавшихся и потому неумытых. Как он ухитрился сохранить такие
воззрения, которые успели устареть за целый век до него, я не знаю, но они
насквозь пропитали годы моего детства, и я только много позже осознал, что
неумение обращаться с числами совсем не обязательно обрекает меня на жизнь
дворника или судомойки. Мне в голову не приходило, что карьеру мне может
обеспечить предмет, который интересовал меня больше всего, а отец тоже
либо не замечал, либо не обращал внимания на то, что мои отметки по
биологии всегда были хорошими.

По-настоящему эта проблема была решена для нас появлением триффидов.
Но триффиды сделали для меня гораздо больше. Они обеспечили меня
профессией и дали возможность жить в достатке. Правда, несколько раз они