становилось яснее и понятнее, когда мы начинали размышлять все вместе.
понимать многое из того, что пытался втолковать мне Аксель, но что раньше
было для меня почти пустым звуком. Но все это еще в большей степени
вынуждало нас таиться и быть постоянно начеку - я чувствовал, что от этого
ощущения мне уже не избавиться никогда. Было очень трудно все время
помнить, что можно говорить, а что нет. Стоило огромного труда промолчать,
слушая безграмотные разглагольствования старших, выслушивая нелепейшие
объяснения самых простых и очевидных вещей, делать те или иные вычисления,
зная, что есть другой способ добиться того же результата, гораздо более
легкий и удобный...
недоуменно хмурились, когда у кого-то из нас вырывалась непроизвольная
реплика, словцо... Но подобных ошибок с нашей стороны становилось все
меньше и меньше, потому что чувствительность к опасности росла в нас с
каждым днем. И так вот, находясь в постоянном напряжении, всегда начеку,
мы прожили шесть лет, не вызвав ни у кого прямых подозрений. Может быть,
так продолжалось бы и дальше, если бы в один прекрасный день мы не
обнаружили, что нас уже не восемь, а девять.
сестренка - Петра. Она была такой обычной, такой _н_о_р_м_а_л_ь_н_о_й_,
что никому и в голову не могло прийти, что она - одна из нас. Прелестная,
жизнерадостная девчушка с золотистыми локонами... Я и теперь легко могу
представить ее себе такой: чистенькая, всегда нарядная, ни секунды не
сидящая на месте, носящаяся по двору и таскающая за собой косоглазую куклу
- самую свою любимую, хотя и довольно уродливую игрушку. Она и сама была,
как игрушка, чудная, забавная игрушка, как и все дети, немного капризная,
с мгновенными переходами от слез к смеху, от обид к радости. Я очень любил
ее, да и все, даже отец, готовы были в любой момент оторваться от дел,
чтобы приласкать ее. И никогда бы мне в голову не пришла мысль о какой-то
ее необычности, если бы однажды...
пятеро работников с нашей фермы. Я остановился передохнуть и протянул свою
косу соседу, желая поменяться с ним, как вдруг меня ударило... Никогда мне
не доводилось испытывать ничего похожего. Всего секунду назад я, не
торопясь, выпустил из рук косу и с удовольствием потянулся, а в следующий
момент что-то физически ударило меня, словно внутри головы что-то
взорвалось. Я буквально пошатнулся от этого удара. Потом пришла боль -
сильная боль, неудержимо, помимо моей воли толкающая меня вперед, причем в
первые несколько мгновений я даже не думал, идти мне или нет - я просто
подчинился этой, зовущей и толкающей меня вперед, боли. Под удивленными
взглядами всех, кто был со мной рядом, я стремительно пересек поле и
побежал. Я не отдавал себе отчета в том, почему я бегу именно в этом
направлении - через овраг, вдоль забора, вниз к пастбищу и к реке...
реке, поле Ангуса Мортона с тропинкой, рассекающей его посередине, которая
вела к мостику... По этой тропинке неслась, как сумасшедшая, Розалинда. Я
спустился к реке и побежал вниз по течению - туда, где было много глубоких
омутов. Что-то по-прежнему неудержимо толкало меня вперед, хотя сознание
мое отказывалось понимать, куда и зачем я бегу. Река в этом месте дважды
образовывала небольшие заводи. Я подбежал ко второй и с разбегу нырнул в
нее. Через секунду я оказался лицом к лицу с Петрой, которая бултыхалась в
воде, уцепившись за растущий на берегу возле самого краешка реки куст.
Куст еле-еле держался на земле остатками корней, еще минута - и он
сорвался бы в воду. Сделав несколько взмахов руками, я подплыл к Петре и
обхватил ее под мышками.
прошла. Я вытащил Петру из воды и усадил на берегу. Только тогда я
оглянулся и увидел рядом с собой Розалинду. Лицо ее выражало сильнейшую
тревогу, и она глядела на меня с немым вопросом.
трясущуюся руку ко лбу. - Кто мог так сделать?
уже ровно. Ничего страшного с ней как будто не случилось. Розалинда
подошла к нам и тоже наклонилась над Петрой. Мы молча глядели на вымокшее
платье девчушки и потемневшие от воды кудряшки. Потом мы отвели глаза от
Петры и поглядели друг на друга.
одна из нас.
пальцев по лбу. Потом она покачала головой и посмотрела на меня очень
внимательно: в глазах ее еще отражалась боль от испытанного только что
удара.
нас, но... не такая. Никто из нас не сумел бы так приказать. Она... Она
что-то большее, чем мы...
голову мчался по полю, кто-то видел Розалинду, выскочившую из дому, как на
пожар. Я взял Петру на руки, чтобы отнести домой. Один из наших
работников, с которым я был на косовице, озадаченно смотрел на меня,
пытаясь что-то сообразить.
слышал ни звука, а ведь был рядом с тобой.
крайнее изумление.
Да она же орала, как будто ее режут! Ее и глухой бы услыхал миль за
десять!
твердили свое, и нам как будто поверили. Я не стал продолжать этот
разговор и постарался как можно скорее уйти.
О_ч_и_щ_е_н_и_е_. Только на этот раз, когда нож сверкнул в правой руке
отца, левой рукой он держал не теленка, не Софи, а... Петру! Я проснулся в
холодном поту...
мысленно. Я ужасно хотел объяснить ей, как важно, чтобы она держала свое
умение передавать мысли в секрете и ничем себя не выдала. Я старался
долго, но у меня ничего не выходило: никакого контакта у нас с ней не
возникало. Ко мне присоединились все наши, старались терпеливо, но
безрезультатно. Я хотел было предупредить Петру обычными словами, просто
поговорить с ней, но Розалинда была против.
- сказала Розалинда. - Если она сейчас не отвечает нам и вообще никак не
р_е_а_г_и_р_у_е_т_, то, по-моему, она просто не понимает, что с ней
произошло... И не помнит. Поймите, в этом случае ее нельзя посвящать в
нашу тайну! Не надо! Ей всего шесть лет, и подвергать ребенка такому риску
просто нечестно!
следить за каждым своим словом, даже когда ты уже привык к этому. Мы
решили отложить разговор с Петрой, пока какой-нибудь случай не сделает
этот разговор неизбежным или пока она не подрастет настолько, чтобы
понять, о чем мы хотим ее предупредить. Пока же мы решили время от времени
пробовать _г_о_в_о_р_и_т_ь_ с ней, и если нам так и не удастся установить
с ней контакт, пусть все идет своим чередом.
том, чем и как они живут. То, что раньше казалось забавной игрой, пусть
немного опасной, но все же игрой, превратилось для нас в хождение по краю
пропасти. Мы твердо знали: для того, чтобы выжить, мы должны ничем не
отличаться от остальных - есть, пить, разговаривать и вообще жить
точь-в-точь, как они. Мы были наделены особым чувством, которое, как
говорил Мишель, можно было бы назвать счастливым даром, но для нас, в
мире, где мы родились, оно было скорее проклятием. Самый тупой и
ограниченный человек в округе был счастливее нас - ведь он был таким, как
все. Мы же были _д_р_у_г_и_м_и_ и поэтому были обречены на вечное
молчание, скрытность, ложь. Бесперспективность такого существования,
невозможность делать то, что было назначено нам природой, вынужденное
молчание, когда мы могли бы сказать гораздо больше, чем другие, - все это
особенно сильно действовало на Мишеля.
бессмысленность такой жизни, всю невозможность какого бы то ни было
выхода, и поэтому ему было гораздо тяжелее, чем нам. Что касается меня, то
нынешнее положение дел меня вполне устраивало. Я лишь изредка начинал
ощущать всю нелепость нашего прозябания, но когда эти мысли приходили мне
в голову, их тут же гасило обостренное чувство опасности, которое с
возрастом стало частью моей натуры. В особенности это чувство обострилось
после одного самого обычного летнего дня, примерно за год до истории с
Петрой.
полей, всего же в районе выжгли в тот сезон около тридцати пяти. За
последние двадцать пять лет никто не помнил такого количества отклонений у
Ковальчук Вера
Никитин Юрий
Махров Алексей
Василенко Иван
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей