Джим Батчер

Могила в подарок

(Досье Дрездена - 3)

Jim Butcher. Grave Peril (2001)

Глава первая

Существуют причины, по которым я терпеть не могу ездить быстро. Ну, например, мой "Голубой Жучок", несчастный "Фольксваген", в котором я разъезжаю, начинает угрожающе дребезжать и подвывать на любой скорости, превышающей шестьдесят миль в час. И еще, отношения с техникой у меня самые напряженные. Все, что изготовлено после Второй Мировой войны, имеет обыкновение внезапно выходить из строя, стоит мне только приблизиться. В общем, когда я веду машину, как правило, я делаю это очень осторожно, с чувством и расстановкой.

Сегодня как раз было исключение из правил.

Шины "Жучка" протестующе взвизгнули, когда я свернул за угол, откровенно наплевав на установленный там знак "ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ ЗАПРЕЩЕН". Старая машинка взрычала зверем, словно чувствуя, что поставлено на карту, и с лязгом и ворчанием покатила дальше по улице.

- А быстрее нельзя? - поинтересовался Майкл. Это была не жалоба. Это был просто вопрос, заданный спокойным тоном.

- Только при попутном ветре или на спуске, - ответил я. - Далеко еще до больницы?

Сидевший рядом со мной здоровяк пожал плечами и мотнул головой. Он отличался шевелюрой пепельного цвета - черной с проседью - какую некоторые, похоже, наследуют едва ли не с рождения, хотя борода его все еще оставалось темно-каштановой, почти черной. Морщины - как от огорчений, так и от смеха - в изобилии избороздили его лицо. Широкие, жилистые руки покоились на коленях, упертых в торпедо.

- Не знаю точно, - признался он. - Мили две.

Я хмуро покосился в окошко "Жучка" на быстро темнеющее небо.

- Солнце почти село. Надеюсь, мы не слишком поздно.

- Мы делаем все, что в наших силах, - заверил меня Майкл. - С Божьей помощью мы приедем вовремя. Вы уверены в точности своего... - рот его брезгливо скривился, - "информатора"?

- Боб, конечно, раздолбай, но ошибается редко, - заверил я его, резко тормозя, чтобы не врезаться в мусоровоз. - Если он сказал, что призрак там, значит, он там.

- Да поможет нам Бог, - вздохнул Майкл и перекрестился. Я ощутил сгустившуюся вокруг него мощную, спокойную энергию - энергию веры. - Кстати, Гарри, мне хотелось поговорить с вами кое о чем.

- Только не приглашайте меня снова на мессу, - сказал я, сразу ощутив себя неуютно. - Вы же знаете, я все равно откажусь, - какой-то олух на красном "Торусе" подрезал меня, и мне пришлось обгонять его по боковой полосе. Правые колеса "Жучка" на мгновение оторвались от земли. - Козел! - рявкнул я ему в водительское окошко.

- Эта просьба тоже важна, - кивнул Майкл. - Но нет, я не об этом. Я хотел спросить, когда вы собираетесь жениться на мисс Родригез.

- Черт возьми, Майкл, - нахмурился я. - Вот уже битых две недели мы с вами гоняемся по всему городу, охотясь на всех духов и призраков, которым вдруг вздумалось повысовывать свои чертовы головы. Мы до сих пор не знаем, что поставило весь потусторонний мир на уши.

- Я знаю, Гарри, но...

- Вот сейчас, например, мы гоним к старой, сбрендившей карге в округе Кук, которая укокошит нас, если мы не соберемся как следует. А вы лезете ко мне с расспросами насчет моей личной жизни.

Майкл насупился.

- Но вы же спите с ней, так ведь?

- Не так часто, как хотелось бы, - буркнул я, перестраиваясь, чтобы обогнать рейсовый автобус.

Рыцарь вздохнул.

- Но вы ее любите? - спросил он.

- Майкл, - взмолился я. - Оставьте же меня в покое хоть ненадолго. Неужели без таких расспросов никак не обойтись?

- Вы ее любите? - настаивал он.

- Черт, я за рулем!

- Гарри, - улыбнулся он. - Вы любите эту девушку или нет? Такой простой вопрос.

- Поговорите с тем, кто в этом разбирается, - огрызнулся я, проносясь мимо сине-белой машины со скоростью, превышающей установленную миль на двадцать в час. Я успел еще заметить, как полицейский за рулем при виде моего "Жучка" вздрогнул и пролил кофе из стаканчика. Покосившись в зеркало заднего вида, я увидел, как ожили синие мигалки на крыше у его "Форда". - Черт, только этого еще не хватало. Теперь за нами еще и копы гонятся.

- На их счет не беспокойтесь, - заверил меня Майкл. - Просто ответьте на вопрос.

Я покосился на Майкла. Он смотрел на меня, выпятив мощную челюсть; серые глаза его сияли. Волосы свои он стриг коротко, на манер морской пехоты, однако позволял себе короткую, рыцарскую бородку.

- Пожалуй, да, - сказал я, помолчав. - Ну, да.

- Тогда чего же вы не скажете ей этого?

- Чего сказать? - не понял я.

- Гарри, - терпеливо настаивал Майкл, цепляясь за торпедо, чтобы не упасть на крутом повороте. - Ну не будьте же ребенком. Если вы любите женщину, так и скажите.

- Зачем? - удивился я.

- Вы ведь ей этого не говорили, нет? Ни разу?

Я смерил его сердитым взглядом.

- И что из этого? Она это и так знает. Какая тогда разница?

- Гарри Дрезден, - вздохнул он. - Уж кому, как не вам знать силу слов.

- Послушайте, но она ведь знает, - сказал я, перекидывая ногу на педаль тормоза, а потом обратно на педаль газа. - Я и открытку ей послал.

- Открытку? - переспросил Майкл.

- На пробу.

Он снова вздохнул.

- Я хочу слышать, как вы произнесете это своими словами.

- Что?

- Своими словами, - повторил он. - Если вы любите женщину, почему бы вам просто не сказать так?

- Я как-то не слишком часто говорю это, Майкл. Небо свидетель, да это... Ну, не получается у меня, ладно?

- Ясно, - сказал Майкл. - Вы ее не любите.

- Вы же знаете, что это не...

- Скажите это, Гарри.

- Если вы отстанете от меня, - взмолился я, выжимая педаль газа моего многострадального "Жучка" до отказа, - пусть будет так, - в зеркале заднего вида мерцала синяя мигалка; впрочем, копы застряли в потоке и не слишком приближались. Я испепелил Майкла взглядом. - Я люблю ее. Так сойдет?

Майкл просиял.

- Вот видите? Это единственное, что стоит между вами. Вы ведь не из тех, кто любит распространяться о своих чувствах. Или вглядываться в свою душу. Знаете, Гарри, время от времени вам нужно просто посмотреть в зеркало и поразмыслить над тем, что вы видите там.

- Не люблю зеркал, - проворчал я.

- Все равно, главное, чтобы вы сами поняли, что любите эту женщину. Я боялся, что после Элейн вы слишком замкнетесь и никогда...

Я вдруг не на шутку разозлился.

- Я не желаю говорить об Элейн, Майкл! Вообще. Если вы не можете без этого, выметайтесь из моей машины и дайте мне работать самостоятельно.

Майкл обиженно насупился - возможно, не столько из-за самой моей реакции, сколько из-за выбора выражений.

- Я говорю о Сьюзен, Гарри. Если вы любите ее, вы должны жениться на ней.

- Я волшебник. Мне некогда жениться.

- А я рыцарь, - отозвался на это Майкл. - И у меня есть время. Оно того стоит. Вы слишком много времени проводите в одиночестве. Это становится заметно.

Я нахмурился еще сильнее.

- Что вы хотите этим сказать?

- Вы напряжены. Раздражительны. И замыкаетесь все сильнее. Вам необходимо общаться с людьми, Гарри. Иначе слишком велик риск того, что вы собьетесь на темный путь.

- Майкл, - взорвался я. - Мне на фиг не нужна лекция. Мне на фиг не нужно, чтобы меня пытались обратить. Мне на фиг не нужны разговоры о том, чтобы я "отказался от сил зла, пока они не поглотили меня". Хватит. Все, что мне нужно - это ваша поддержка, пока я буду справляться с этой тварью.

В ветровом стекле показалась больница Кук-Каунти, и я, нарушая правила, развернулся через разделительную полосу, подгоняя "Голубого Жучка" к подъезду для машин "Скорой".

Не дожидаясь, пока машина остановится, Майкл отстегнул ремень безопасности, перегнулся через спинку и достал с заднего сиденья огромный, не меньше пяти футов в длину меч в черных ножнах. Потом выбрался из машины, пристегнул ножны на пояс, снова полез в салон за белым плащом с вышитым на груди с левой стороны красным крестом. Натренированным движением он облачился в плащ, застегнув его у шеи еще одним крестом, на этот раз серебряным. Это плоховато вязалось с его фланелевой рабочей рубахой, синими джинсами и бутсами на металлических подковках.

- Неужели хотя бы без плаща нельзя обойтись? - продолжал ворчать я, открывая дверь и с наслаждением вытягивая свои длинные ноги - сами понимаете, с моим ростом вести "Жучка" приходится, согнувшись в три погибели. Потом я забрал с заднего сиденья собственный инвентарь: новые жезл и посох, свежевырезанные, даже немного еще смолистые.

Майкл посмотрел на меня с нескрываемой обидой.

- Плащ, Гарри, такая же важная составляющая того, что я делаю, как меч. И потом, он уж не чуднее той куртки, что на вас.

Я опустил взгляд на свою черную куртку, замечательным образом хлопавшую на ветру. И уж мои черные джинсы и темная рубаха были тонны на полторы моднее его наряда.

- А что в ней такого?

- Ей место на съемках вестерна, - сказал Майкл. - Вы готовы?

Я еще раз испепелил его взглядом - на что он с улыбкой повернулся ко мне другой щекой - и мы зашагали к дверям. Позади, кварталах в двух от нас послышалась полицейская сирена.

- Едва успели.

- Раз так, поспешим, - кивнул Майкл. Он поддернул правый рукав плаща и положил руку на эфес меча. Потом склонил голову и перекрестился.

- Отче милосердный, - прошептал он. - Направь нас и оборони в битве с силами тьмы, - вокруг него снова сгустилось облако энергии, ощутимое примерно как вибрация музыки, проникающая к тебе сквозь толстую стену.

Я тряхнул головой и достал из кармана ветровки кожаный мешочек размером с мой кулак. Некоторое время я путался, что в какую руку взять; в конце концов посох, как и положено, оказался в левой руке, жезл - в правой, а мешочек болтался, зажатый в зубах.

- Солнце село, - процедил я, не разжимая зубов. - Нам пора.

И мы - рыцарь и чародей - бегом ворвались в служебный вход больницы округа Кук. Наше появление привлекло к себе не один взгляд: за моей спиной черным облаком эффектно развевалась ветровка, а белый плащ Майкла и вовсе превратился в крылья архангела, именем которого, собственно говоря, его и окрестили. Мы вихрем пронеслись по служебному вестибюлю и остановились на первом же пересечении сияющих стерильной чистотой больничных коридоров.

Я ухватил за рукав первого же пробегавшего мимо санитара. Тот зажмурился, потом уставился на меня - от фермерских бутсов и до всклокоченных черных волос. Он опасливо покосился на мои посох и жезл, и еще более опасливо - на амулет в виде серебряной пентаграммы, висевший у меня на груди. Судорожно сглотнув, он перевел взгляд на Майкла - высокого, широкоплечего, хранившего совершенно невозмутимый вид несмотря на белый плащ и меч на бедре.

- Ч-чем могу п-помочь? - поинтересовался он, пятясь от нас.

Я пригвоздил его к полу самой кровожадной из своих улыбок.

- Здрасте, - прошипел я, продолжая сжимать в зубах кожаный мешок. - Не подскажете ли вы нам, где здесь родильное отделение?

Глава вторая

Мы поднимались по пожарной лестнице. Майклу известно, как реагирует на меня современная техника, и уж меньше всего нам хотелось застрять в лифте и торчать там, пока призрак губит невинные жизни. Майкл шел первым, одной рукой опираясь на перила и положив вторую на эфес меча.

Я поспевал за ним, задыхаясь. У самой двери Майкл задержался и оглянулся на меня. Мне потребовалось еще две-три секунды, чтобы, пыхтя и отдуваясь, догнать его.

- Готовы? - спросил он меня.

- Пх-х-х-фуф, - ответил я и кивнул, так и не выпустив из зубов свой кожаный мешок. Потом выудил из кармана куртки белую свечу и коробок спичек. Чтобы зажечь свечу, мне пришлось прислонить жезл и посох к стене.

Майкл сморщил нос - свечка изрядно чадила - и толчком распахнул дверь. Держа в одной руке свечу, а в другой - жезл и посох, я последовал за ним. Взгляд мой перебегал со свечного пламени на окружение и обратно.

Все, что я видел пока - это обыкновенную больницу. Чистые стены, чистые полы, обилие кафеля и ламп дневного света. Лампы, правда, мерцали едва-едва, словно разом перегорели, так что в помещении царил полумрак. Длинные тени тянулись от стоящего у двери кресла-каталки и сгущались под на редкость неудобными на вид пластиковыми стульями, приставленными к стене в месте пересечения двух коридоров.

На четвертом этаже стояла могильная тишина. Ни голоса из радио или телевизора. Ни звонка внутреннего телефона. Ни шороха кондиционеров. Ничего.

Мы пересекли большой холл; шаги наши гулко раздавались в тишине несмотря на все наши старания ступать тише. Указатель на стене, украшенный ярким пластмассовым клоуном, гласил: "ДЕТСКОЕ И РОДИЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ", и стрелка на нем направляла в другой холл.

Я обошел Майкла и заглянул дальше. Холл заканчивался парой качающихся дверей. Здесь тоже стояла полная тишина. Казалось, в детском отделении никого нет.

Свет здесь не мерцал - он погас совсем. Здесь царила темнота. Отовсюду ко мне подступали тени и неопределенные формы. Я сделал шаг вперед, и огонек свечи уменьшился, превратившись в холодную, яркую точку голубого света.

Я, наконец, выплюнул мешок и сунул его себе в карман.

- Майкл, - прошипел я перехваченным от напряжения голосом. - Она здесь, - я повернулся, чтобы он тоже мог видеть свет.

Взгляд его скользнул по свече и снова уперся в темноту.

- Вера, Гарри, вера, - правая рука его потянулась к поясу и медленно, бесшумно потянула "Амораккиус" из ножен. Это его движение показалось мне несколько более ободряющим, нежели его слова. Полированная сталь широкого клинка чуть светилась, и, когда Майкл сделал шаг и остановился рядом со мной, воздух слегка завибрировал от скрытой в нем мощи - веры Майкла, которую древнее оружие усилило стократ.

- Куда делся персонал? - спросил он меня хриплым шепотом.

- Разбежался, наверное, - отвечал я так же тихо. - А может, на него наложены какие-то чары. Так или иначе, под ногами они не мешаются.

Я покосился на меч и на длинный, узкий желоб по всей длине лезвия. Возможно, это мне только мерещилось, но мне показалось, я вижу в глубине его что-то красное. Ржавчина, наверное, подумал я. Конечно, ржавчина.

Я поставил свечу на пол, и она продолжала светиться там маленькой, яркой точкой, обозначая присутствие потусторонних сил. Еще какое присутствие. Боб не сочинял, говоря, что дух Агаты Хэгглторн не отбрасывает двойной тени.

- Не вмешивайтесь, - сказал я Майклу. - Дайте мне минуту.

- Если то, что говорил ваш дух, правда, этот призрак опасен. Пустите меня первого. Так будет спокойнее.

Я мотнул головой в сторону светящегося клинка.

- Поверьте мне, призрак учует приближающийся меч прежде, чем вы успеете подойти к двери. Посмотрим, что смогу сделать я. Если я смогу развеять чары, вся эта история закончится, не успев начаться.

Я не стал дожидаться ответа. Вместо этого я перехватил жезл и посох левой рукой, а правой стиснул кожаную кошелку. Развязав стягивающий ее простой узел, я скользнул вперед, в темноту.

В несколько шагов я оказался у качающихся дверей и осторожно толкнул створку. Потом застыл, прислушиваясь.

Я услышал пение. Женский голос. Нежный. Симпатичный.

- Баю, крошка, баю-бай. Спи, малютка, засыпай...

Я оглянулся на Майкла, потом скользнул в дверь, в кромешную темноту. Я ничего не видел - но, в конце концов, чародей я или где? Я подумал о висевшей у меня на сердце пентаграмме, серебряном амулете, доставшемся мне в наследство от матери. Помятая бранзулетка, в щербинах и царапинах от долгого использования в целях, на которые ее никак не рассчитывали - и все же я продолжаю носить ее. Круг с заключенной в него пятиконечной звездой - символ моей магии, в которую я верю; пять стихий Вселенной, действующих в согласии под контролем человеческой воли.

Я сосредоточился на нем, послав в него толику моей энергии, и амулет засветился мягким, серебряно-голубым сиянием, волной прокатившимся передо мной. Он высветил упавший стул и парочку медсестер за столиком, застывших перед своими компьютерами. Они глубоко дышали, но не шевелились.

Негромкая, усыпляющая колыбельная не стихала. Зачарованный сон. Старо как мир. Девицы вырубились, хоть и находились здесь, и я не видел смысла расходовать энергию, пытаясь разрушить наложенное на них заклятие. Пение все продолжалось, и я вдруг сообразил, что тянусь к упавшему стулу, чтобы поставить его - иначе где мне найти удобное место, чтобы присесть на чуток?

Я застыл и напомнил себе, что с моей стороны было бы верхом идиотизма садиться под звуки этой потусторонней песни - даже на пару секунд. Чертовски тонко наведенная магия, но от этого не менее сильная. Даже зная, что ожидать, я едва не попался на крючок, избежав этого в самый последний момент.

Я обогнул стул и двинулся дальше, в комнату, полную вешалок с висевшими на них больничными халатами. Пение сделалось громче, хотя, как это и положено потусторонним звукам, местоположение его источника не поддавалось определению. Одна стена представляла собой прозрачную перегородку из плексигласа, а помещение за ней казалось одновременно теплым и стерильным.

Помещение это заполняли ряды маленьких стеклянных колыбелек на колесиках. Их крошечные обитатели в крошечных больничных рукавичках и шапочках на лысых головках спали и видели свои невинные младенческие сны.

Между ними двигался, видимый в сиянии моего магического света, источник пения.

Агата Хэгглторн умерла далеко не старой. Как и подобало женщине ее положения, она была одета в приличную по меркам Чикаго середины девятнадцатого века блузку с высоким воротничком и длинную, темную юбку. Я мог видеть сквозь нее, но во всех остальных отношениях она казалась настоящей, материальной. Лицо ее можно было бы назвать симпатичным, несмотря на некоторую костлявость, и правой рукой она прикрывала обрубок, которым заканчивалось ее левое запястье.

- Баю-баюшки, баю, не ложися на краю...

Черт, голос у нее был и правда завораживающий. В буквальном смысле этого слова. Энергия песни обволакивала слушателей, погружая их в глубокий сон. Позволь ей петь и дальше, и она нагонит на всех - и на сестер, и на младенцев - сон, от которого им никогда уже не проснуться, а власти припишут это избытку двуокиси углерода или еще какой-нибудь дряни, но никак не злобному призраку.

Я подкрался ближе. Запаса антипризрачного порошка у меня хватало в избытке, чтобы заморозить на месте Агату и еще дюжину подобных призраков, а потом Майкл разделался бы с ней без труда. Тут главное - не промахнуться.

Я пригнулся, покрепче сжал в правой руке мешок с антипризрачным порошком и на цыпочках подобрался к двери, которая вела в палату со спящими младенцами. Похоже, призрак пока не замечал меня - призраки вообще не отличаются избыточной наблюдательностью. Наверное, смерть заметно меняет подход к житейским проблемам.

Я вошел в палату, и голос Агаты Хэгглторн накатил на меня инъекцией наркотика, заставив меня на мгновение зажмуриться и зябко передернуть плечами. Мне приходилось изо всех сил концентрировать мысли на потоке магической энергии, струившейся из амулета-пентаграммы и освещавшей помещение.

- Придет серенький волчок...

Я облизнул пересохшие губы и задержался на мгновение, глядя, как она склоняется над одной из колыбелей-каталок. Она с нежностью улыбнулась и напела еще строчку на ухо младенцу.

- Баю-баюшки...

Все, дальше медлить нельзя. В идеальном мире мне полагалось бы просто высыпать порошок на призрака, и дело с концом. Беда только, мир далек от идеала, и призраки не обязаны подчиняться правилам реальности, так что поразить их каким-либо образом, пока они не поймут, что вы здесь, очень трудно, почти невозможно. Выходит, иного пути, нежели конфронтация, нет, и даже так, заставить их обратить свое внимание на вас можно, только произнеся вслух их истинное имя. Более того, большинство духов не слышат почти никого - чтобы они вас услышали, приходится прибегать к магии.

Я выпрямился во весь рост, зажав мешок в руке, и постарался вложить в голос всю свою волю:

- Агата Хэгглторн! - крикнул я.

Дух вздрогнул, словно мой голос донесся до нее едва-едва, издалека, и повернулся ко мне. Глаза ее округлились. Пение резко оборвалось.

- Кто вы? - спросила она. - И что делаете в моей детской?

Я постарался припомнить все подробности, которые рассказывал мне о призраках Боб.

- Это не твоя детская, Агата Хэгглторн. Со времени твоей смерти прошло больше ста лет. Ты не настоящая. Ты призрак, и ты мертва.

Дух смерил меня недоверчивым взглядом и улыбнулся холодной, презрительной улыбкой.

- Я могла бы сразу догадаться. Вас прислал Бенсон, верно? Бенсон всегда придумает что-нибудь жестокое, а потом обзывает меня юродивой. Юродивой! Он хочет лишить меня моей малышки.

- Бенсон Хэгглторн давным-давно умер, Агата Хэгглторн, - отвечал я, изготовившись к броску. - И твой ребенок тоже. И ты сама. Эти крошки не твои, ты не должна петь им или уносить их, - моя рука с мешком подалась вперед.

Призрак посмотрел на меня в полнейшем замешательстве. В этом вся сложность общения с материальными, по-настоящему опасными призраками. Они так похожи на людей. Кажется, будто они обладают чувствами, каким-то самосознанием. Однако они не живы - они все равно что окаменелый отпечаток, ископаемый скелет. Они похожи на оригинал, но это не оригинал.

Но я сочувствую даме, попавшей в беду. Всегда был таким. Это уязвимое место моего характера, этакая брешь в броне шириной в милю, а глубиной и вдвое больше. Я увидел на лице Агаты-призрака боль одиночества, и испытал к ней что-то вроде сочувствия. Я снова опустил руку. Как знать, если мне повезет, я мог бы уговорить ее уйти. Духи - они такие: доведи до них реальную ситуацию, в которой они оказались, и они испарятся.

- Мне очень жаль, Агата, - сказал я. - Но ты не та, какой себе представляешься. Ты призрак. Отражение. Настоящая Агата Хэгглторн умерла больше века назад.