Чтение 3–й страницы книги ~Белый Трибунал~

Внутри было поразительно темно. Воздух казался тяжелым и душным. Если здесь и были отверстия для воздуха, их явно не хватало. Но едва ли им грозила опасность задохнуться. Ехать было недалеко.

В Сердце Света, наверняка. Говорят, камеры пыток расположены в подвалах...

Но он этих подвалов не увидит, никто из носящих имя ЛиМарчборгов не увидит их, потому что разумные доводы отца наверняка убедят судей... Я вместе с сыновьями рассчитываю вернуться домой к утру, если не раньше... так сказал отец, а он никогда не нарушает слова.

Беспокоиться совершенно не о чем. Вполне себе интересное приключение, если разобраться. Будет о чем потом вспомнить. Друзья рот разинут, когда он им расскажет. Прямо завтра и расскажет.

Но пока что он сидел, втиснутый в угол ящика на колесах. В повозке не было рессор, ее трясло и подкидывало на мостовой. Тредэйн изо всех сил упирался ногами в пол, чтобы удержаться на месте. Глаза должны были уже привыкнуть к темноте, но мрак оставался непроницаемым. Он все равно что ослеп, но зато слух обострился. Правда, слушать было особенно нечего, никто не произнес ни слова. Мальчик был бы рад услышать голос отца, но Равнар ЛиМарчборг хранил молчание, и, конечно, не без причины. Лучше последовать его примеру. Справа часто, неровно дышал Зендин, и Тред на мгновенье задумался, почему брат не разделяет отцовской уверенности? Было ясно, что Зендин насмерть перепуган. Но ведь средний сын Равнара всегда отличался неуравновешенным характером, и его тревога не означает ровным счетом ничего особенного.

Однако паника заразительна. Он сам мог бы сорваться, если бы долго прислушивался к задыхающимся всхлипам брата, поэтому Тредэйн сосредоточился на другом, пытаясь на слух определить, куда их везут, но дребезжание повозки, стук подков о камни и топот сапог конвоя заглушали все звуки внешнего мира.

Дорога казалась бесконечной. Мальчик потерял представление, долго ли он сидит в темной коробке, жадно глотая воздух. Духота усиливалась, и он начал задыхаться, потерял ощущение времени и направления. Наконец изменение в движении повозки и скрип досок под колесами подсказали ему, что экипаж съехал с мостовой. Тред догадался, что они пересекают мост Пропащих Душ, связывавший западный берег реки с островом Лисе.

Повозка снова задребезжала по булыжнику дороги - они переехали через мост. Снова потянулись бесконечные минуты, и, наконец, повозка дернулась, останавливаясь. Заскрежетал отодвигаемый засов, и дверь распахнулась в туман. Перед ней маячили фигуры солдат. Четверо пленников выбралось на гранитный дворик, освещенный рассеянным светом фонарей. Тредэйн моргнул. Перед ним высилась твердыня Сердца Света, ее овеянные славой - или позором - шпили терялись во тьме. Он никогда не думал, что ему так близко придется увидеть святую святых Белого Трибунала. На беспристрастный взгляд старинная крепость-тюрьма была довольно красива; ее стены красного камня, темные кровли и глубокие сводчатые проемы окон производили впечатление сурового величия. Однако же Треду она показалась угрожающе мрачной. Впрочем, ему не дали как следует осмотреться. Плечи Солдат Света заслонили вид, и арестованных протолкнули в маленькую дверцу, внезапно открывшуюся в ближайшей стене.

Мальчик скосил глаза. Отец излучал спокойную уверенность. Не о чем беспокоиться. Лицо Зендина застыло в маске тщательно скрываемого отчаяния. Старший брат, Рав, держался собранно, его задумчивое бледное лицо было по обыкновению серьезно. Может, Рав чудак и книжный червь, но в храбрости ему не откажешь.

Сквозь неприметную дверь они попали в мрачный каменный зал с голыми каменными стенами, таким же голым каменным полом и почти без мебели, если не считать простого дубового стола и стула. За столом сидел скучающий чиновник, одетый в форму с эмблемой Белого Трибунала. Старший конвоя обменялся с ним несколькими тихими фразами, и чиновник открыл книгу записей. В это время прозвучал негромкий, но отчетливый голос Равнара ЛиМарчборга:

- Я вторично требую предъявления ордера, дающего право на мой арест и арест моих сыновей, один из которых несовершеннолетний. В случае если таковой ордер существует, я ссылаюсь на свое право ландграфа встретиться с лицом, подписавшим приказ. Я желаю увидеть его немедленно в присутствии вызванного мной законного защитника.

Чиновник скучающе посмотрел на него, слабо махнул рукой, и тут случилось самое ужасное. Солдаты Света увели Равнара ЛиМарчборга и двух его старших сыновей в одну сторону, а младшего двое стражников поволокли в другую.

Тредэйн заставил себя не сопротивляться и сжал зубы, чтобы не завопить. Отец вряд ли бы одобрил такое ребячество. Поэтому он, гордо выпрямившись, зашагал между двумя конвоирами, словно шел по собственной воле. Он позволил себе всего один взгляд через плечо и в последний раз увидел отца, Зендина и Рава, которые так же гордо, не позволив страже и прикоснуться к себе, уходили, скрываясь за сводчатой аркой. Они исчезли из виду, а Треда быстро провели через зал, затем по темному коридору и вверх по винтовой лестнице: вверх, бесконечно вверх...

Он догадывался, что его ведут в высокую центральную башню, к ее трехгранному шпилю. Но они остановились, не дойдя до самого верха, на круглой, скудно освещенной площадке, на которую выходило пять одинаковых дверей. Открыв одну из них, солдаты ловко освободили мальчика от наручников и втолкнули в темноту. Дверь за спиной захлопнулась, засов лег на место, и на мальчика обрушился мрак.

Тредэйн стоял, словно вмерз в глыбу черного льда. В ушах что-то странно стучало, и он не сразу догадался, что слышит ток собственной крови. Кроме этого - ни звука. Чутье подсказывало Треду, что он один в камере, но ему нужно было удостовериться.

- Есть здесь кто-нибудь? - Он не знал, долго ли простоял, прежде чем решился подать голос. Заговорить оказалось невыразимо трудно, и голос мальчика прозвучал по-детски тонко и слабо. Тредэйн выждал немного и повторил вопрос недавно прорезавшимся юношеским баском.

Как он и ожидал, ответа не последовало. Один. В темноте. Вытянув руки, мальчик пошарил перед собой.

Ничего. Никого. Ни звука не прозвучало в недрах темной камеры.

Кожей он ощутил легкий ветерок. Нос и легкие подсказывали ему, что воздух свежий. К мальчику постепенно возвращалось зрение, и вскоре он различил наверху перед собой чуть более светлое квадратное отверстие. Мальчик бросился к нему, потянулся вверх, и его пальцы сомкнулись на прутьях железной решетки. Он подтянулся и подставил лицо холодному ветру, силясь разглядеть хоть что-нибудь.

Один туман, подсвеченный кое-где жемчужно-желтым светом фонарей. Он не знал, на какую часть города выходит окно, да это было и неважно. Под веками стало горячо. Только не хватало расплакаться! Отец и братья не стали бы плакать.

Камеры пыток в подвалах...

Это было нелегко, но Тредэйн сумел сдержать слезы. Помогло воспоминание о спокойном лице отца. В конце концов, разве он не ЛиМарчборг? Отвернувшись от окна, мальчик широко развел руки в стороны и кончиками пальцев нащупал стены справа и слева. Он опустил руки и пошел вперед, считая шаги. Всего полдюжины по засыпанному соломой полу, и он наткнулся на дверь, зажатую тесно сошедшимися стенами. Его заперли в клиновидной камере немногим просторнее гроба. Непривычное чувство тесноты. Тред ощущал себя пойманным в капкан.

Его привела в себя боль в правой руке. Оказывается, он лупил кулаком в запертую дверь. Бесполезно. Мальчик с усилием разжал руку, и боль отступила.

Ничего не видно и не слышно, заняться тоже было нечем.

Спать.

Забыться. В первый раз за свою мальчишескую жизнь Тред почувствовал притягательность полного забытья. Только закрыть глаза, а когда он откроет их снова, отец и братья будут с ним и отведут его домой.

...вместе с сыновьями, дома, к утру, если не раньше.

Скоро. Совсем скоро. А пока спать.

Он лег на солому. Тонкая колючая подстилка не защищала от холода каменного пола. Кроме того, солома была сырой. И кишела паразитами, как он вскоре убедился. В гнилой соломе было полным-полно мелких кусачих тварей. Напрасно он отряхивался и пытался их изловить. Они были повсюду.

Правда, невидимые и неуловимые враги помогли хоть ненадолго отвлечься от куда более страшных мыслей. Ненадолго. Разум пересилил страдания тела, и мысли снова, упрямо, как стремящийся к дому голубь, обратились к недавнему кошмару. Вооруженные негодяи в доме ландграфа ЛиМарчборга. Их руки, крепко держащие Тредэйна. Оковы. И слова, невозможные слова:

...Колдовство... сношение со сверхъестественным... преступления против человечества... магические извращения...

Невероятно. Бред, кошмар, а потому, конечно, растает, как сон...

Конечно.

Мысли метались. Нет, убедился он, здесь ему не заснуть.

Но сознание, наконец, сдалось, потому что следующим, что он увидел, был слабый рассветный луч, проникший в окно и осветивший каменный чулан камеры и единственный предмет в ней - железное ведро в углу.

...Дома, с сыновьями, к утру...

Кожа мучительно зудела. Блохи устроили себе настоящий пир. Окатиться бы холодной водой, но воды нет. Неужели и отец с братьями в такой же камере? Может, их хоть не разлучили? Тред надеялся, что это так, надеялся, что никто из них не остался в одиночестве.

Мальчик осмотрелся. Впрочем, смотреть было не на что. Он подошел к окну, ухватился за решетку, подтянулся и разглядел сквозь утренний туман очень большой, очень белый двор у основания башни. Безупречно чистый квадрат.

К стене башни примыкала высокая платформа из белого же камня, украшенного черными геометрическими узорами. Как сцена. И на этой сцене - огромный чугунный котел на треножнике. Подпорки толщиной со стволы молодых деревьев. Мальчик сразу узнал этот двор, хотя никогда его не видел. Вот она, знаменитая площадь Сияния, обычно закрытая для публики. Вход на нее открывался только по случаю публичных Очищений, которые происходили, на его взгляд, слишком часто. Сейчас пустынный двор выглядел почти безобидным, если бы не этот гигантский котел.

Отведя глаза от этой зловещей детали, мальчик взглянул на город, просыпающийся под переливчатым шелковым покрывалом, тумана. То здесь, то там сквозь дымку пробивался тусклый свет фонарей. Маленькие светлячки, ползавшие по улицам - фонарщики. Скользящие по реке темные пятна - лодки и баржи. Дома и склады на ближнем берегу вырисовывались неровной, призрачной линией, дальний берег терялся в тумане. Далекий звон колокола разбил тишину, и отзвук человеческих голосов смутно разнесся в полупрозрачном сыром воздухе.

Все как обычно. Вокруг него, под ним - город Ли Фолез, оживающий с наступлением утра. Горожане берутся за привычные дела, занимаются будничными заботами и даже не догадываются о том, что случилось.

Тупое дурачье.

Как он ненавидел сейчас их всех за их неведение, спокойствие, беззаботную уверенность, за их спокойную жизнь, за их удачу.

Они не знают, что происходит у них прямо под носом, в этом Сердце Света. Не замечают преступления, не понимают опасности, или, подумать только, не хотят даже знать о происходящем до тех пор, пока к ним ночью не придут безмолвные Солдаты Света.

Бараны!

Окоченевшие руки до боли стиснули оконную решетку. Все равно там, внизу, смотреть не на что. Тред разжал пальцы и опустился на засыпанный грязной соломой пол.

Минуты ползли медленно. Он старался не думать об отце и братьях, но перед глазами стояли их лица, в ушах звучали их голоса. Он ничем не мог им помочь и не мог избавиться от чувства, что должен хоть что-то сделать...

Может, они так же беспокоятся о нем.

Думай о чем-нибудь другом.

О чем-нибудь, требующем сосредоточенности. Например, о комбинациях Чоркана. Но мысль о комбинациях Чоркана вызвала в памяти маленькую Гленниан ЛиТарнграв. Она говорила о них... неужели только вчера? Гленниан. Ее семья собиралась бежать из страха перед Белым Трибуналом. Интересно, успели они уехать? Выбрались ли из Ли Фолеза и сейчас в безопасности, или Джекс ЛиТарнграв как близкий друг Равнара ЛиМарчборга, тоже где-нибудь здесь, в Сердце Света?

Не хочется об этом думать.

Комбинации Чоркана. Тред сосредоточился, и на время все вопросы и страхи отступили.

Но его умственная самодисциплина была далека от совершенства. Сосредоточенность то и дело нарушалась и к полудню исчезла без следа, разрушенная скрежетом и звоном, доносящимся от двери камеры. Кто-то пришел!

Отец?

Вскочив на ноги, Тредэйн обернулся на звук. Внизу двери отворилось маленькое окошко. В камеру протолкнули поднос с кувшином, миской и ломтем черного хлеба. На мгновение появилась человеческая рука с грязными ногтями. Потом рука исчезла, и оконце закрылось.

В тот же миг Тред оказался на коленях перед дверью, колотя кулаком в закрывшийся ставень и зовя невидимого тюремщика.

Ответа не было. Тюремщик то ли был глух, то ли не желал его слышать, а быть может, и то и другое вместе. Поняв, что кричать бесполезно, мальчик обратил внимание на поднос. В кувшине оказалась вода, в миске - сероватая овсянка, а кусок хоть и черствого хлеба был солидного размера. Пленнику Сердца Света приходилось опасаться многого, но голодная смерть ему определенно не грозила.

Ничто на свете не способно отбить аппетит у тринадцатилетнего мальчишки. Тред в несколько секунд опустошил миску, глотнул воды и вгрызся в краюху, оставив от нее только пару корок. Корки он решил оставить на случай, если проголодается до обеда.

А может, к тому времени он уже будет на свободе, дома. Освобождение необъяснимо затягивалось, но наверняка уже скоро. А тем временем... чем бы заняться? Опять комбинациями Чоркана?

Ему не удалось сосредоточиться. Варианты комбинаций бессмысленно прыгали в голове. Несмотря на все усилия, сомнения и страхи возвращались. Одна за другой тянулись унылые минуты.

Где он?

Как видно, что-то усложнилось. Но это не надолго.

Комбинации Чоркана не помогали. Мысленно пожав плечами, мальчик встал и принялся мерить камеру шагами. Взад-вперед, всего несколько коротких шагов в каждую сторону. Каменные стены смыкаются со всех сторон. Он подошел к окну, подтянулся, выглянул сквозь решетку.

Туман немного рассеялся. Стали видны лодочки, скользившие по серебристой реке Фолез, дома на дальнем берегу, купол дворца дрефа и острый шпиль Дылды - самой высокой городской башни с часами. По улицам спешили прохожие, некоторые из них были совсем близко. Если закричать, его наверняка услышат.

Мальчик заставил себя оторваться от окна. Снова хотелось есть. Он жадно сжевал оставшиеся корки и сел, прижавшись спиной к влажной стене и приготовившись ждать.

Хромая, проходили часы. К тому времени, когда колокол Дылды объявил второй час дня, в животе у мальчика снова бурчало. Ему в первый раз пришло в голову, что утренний паек рассчитан на весь день до ужина.

Но к ужину его давно здесь не будет.

Тредэйн, как умел, развлекался умственными и физическими упражнениями, головоломками и шарадами, даже от скуки попробовал сплетать и завязывать в узелки грязную солому и мучительно пытался постигнуть искусство Гленниан ЛиТарнграв создавать мелодию из ничего. Но в нем не было музыки.

В окно доносился шум города, но звуки казались непривычно тихими. Тред не привык к одиночеству. Его всегда окружали люди: родные, друзья, слуги. Разговоры - разные, серьезные или легкомысленные, дружеские или сердитые, но всегда вокруг него звучали человеческие голоса. А теперь...

За окном стало темнеть, живот сводило судорогой, и незнакомый прежде страх тяжело давил, угрожая пробить выстроенную Тредом ненадежную защиту. И тут дверь наконец отворилась: тюремщик. Тяжеловесный громила с рябым лицом вырос на пороге.

- Пыдносыдро, - невнятно буркнул он. Тред недоумевающе уставился на него.

- Пыдносыдро - Не встретив понимания, тюремщик повторил с преувеличенной отчетливостью, выговаривая слова по слогам для то ли глухого, то ли тупоумного заключенного: - Под-нос и вед-ро. Давай ВЕДРО И ПОДНОС. Живо, не то получишь. Ты что, по-гециански не понимаешь?

Тред понимал по-гециански. Он быстро передал тюремщику указанные предметы. Только покончив с этим делом, он догадался спросить:

- Мой отец, ландграф ЛиМарчборг... где он? Что с ним? И что с моими братьями?

Поздно. Дверь с треском захлопнулась, и Тред сел, уставившись на нее и перебирая в голове все, что ему следовало сказать. Кто знает, когда теперь снова появится тюремщик... или хоть кто-нибудь. Он ничего не узнал, и еды не получил. Кажется, заключенных здесь кормили только раз в день. А все потому, что не хватило присутствия Духа воспользоваться представившейся возможностью.

Пока он сидел так, упрекая себя, дверь снова приоткрылась, и тюремщик вернул пустое ведро, содержимое которого, по-видимому, выплеснул в сточное отверстие, откуда оно стекло в отстойник, вонявший, как тайные злодеяния в глубинах Сердца Света.

Тред, решившийся не повторять ошибки, вскочил на ноги.

- Скажи, что сделали с моим отцом, - потребовал он.

Ответа не последовало, и тогда в нем загорелся гнев, подогретый страхом и голодом. Тюремщик привычно делал свое дело, не обращая внимания на шум, поднятый маленьким пленником, и не ожидал нападения. Тред, припомнив советы бесшабашного Зендина, с размаху ударил мужчину кулаком в челюсть и, когда голова мотнулась назад, резанул ребром ладони по открывшейся гортани.

Такой удар, нанесенный взрослым человеком, мог бы убить противника. Но Тред был еще мальчишкой, и тюремщик только сел на пол, ударившись копчиком о камень, и захрипел поврежденной глоткой. Тредэйн метнулся к двери, опрометью бросившись из камеры на площадку. Перед ним уже была винтовая лестница, уводящая из этого царства кошмара к живому миру, где была семья, друзья, свет, свобода...

Жизнь.

Совсем рядом. Но едва он поставил ногу на первую ступень, как его настиг оказавшийся на редкость живучим тюремщик. Здоровенная лапа обхватила Тредэйна за шею и втащила задыхавшегося мальчика в тесную камеру, откуда он тщетно пытался бежать.

Попытки отбиваться оказались смехотворно бессильны и только причиняли боль. Мальчишка не ровня крепкому мужчине.

Его швырнули на солому, от удара перехватило дыхание, и дверь снова захлопнулась.

Убить бы этого тюремщика, убить бы хоть кого-нибудь! Если бы он был старше, выше ростом, сильнее...

Слезы снова навернулись на глаза, и на этот раз он не сумел остановить их.

Солнце закатилось, и в камере стало холодно. Снова спустилась ночь, а он все еще был один.

...вернусь домой, вместе с сыновьями, к утру...

Равнар ЛиМарчборг ошибся, ошибся в первый раз на памяти Треда. Значит, отец тоже может ошибаться!

Мальчик дрожал. Осенний вечер был холоден, но ни страх, ни мучения тела не могли отогнать сон. Несмотря на отчаяние, голод и укусы насекомых, или наоборот - слишком измученный всем этим, Тредэйн мгновенно заснул.

Рано утром его разбудил лязг открывавшейся двери. В окошко протолкнули поднос, и ставень скользнул на место. С тюремщиком не поговоришь, да и что толку пытаться? На этот раз он распределил скудный паек так, чтобы хватило на весь день.

Он выберется отсюда еще до вечера, заверил себя Тредэйн.

В сумерках тюремщик вернулся, чтобы забрать поднос и ведро. Вопросов мальчика он не замечал. Может, и не слышал вовсе.

Третий день не принес перемен. И четвертый. И пятый, казалось, пройдет так же.

Вечером в мрачный склеп его камеры почти не пробивался свет, и Тред слушал, как дождь хлещет по крышам Сердца Света. Косые струи заносило в окно, и сырой ветер пробирал до костей. Мальчик сидел, обхватив руками колени и уронив голову.

За дверью послышался слабый шум, и он поднял взгляд. Тюремщик уже забрал "пыдносыдро", и не должен был возвращаться до самого утра.

Отец. Ждать пришлось долго, очень долго, но он наконец-то пришел.

Сердце заколотилось, Тред с трудом выпрямился.

Дверь отворилась, и крошечную камеру залил свет фонаря. Тредэйн зажмурился. Он успел разглядеть только неясные очертания трех человеческих фигур, но чутьем понял, что отца среди них нет. Один из них шагнул в камеру и прикрыл за собой дверь. Двое остальных остались на площадке.

Тщательно установив фонарь на чистом клочке пола, вошедший выпрямился и неторопливо повернулся, разглядывая пленника. Тред ответил ему таким же внимательным взглядом. Перед ним был высокий, очень худой человек, одетый в простой угольно-черный шерстяной костюм. Глаза мальчика остановились на лице вошедшего - узком, мертвенно-бледном, с длинным подбородком лице, обрамленном прямыми редкими седыми волосами. В тусклом свете его глубоко посаженные глаза казались прозрачными, как дождевые капли. Странное лицо, красивое и холодное, как айсберг. Красивое? Следовало бы сказать: уродливое, ну конечно, уродливое. Черные круги под глазами, слишком резкие черты, ввалившиеся щеки. Измученный старик. Но губы под тонким носом с высокой переносицей были красиво изогнуты, а голос, раздавшийся, когда разомкнулись эти губы, производил неизгладимое впечатление: звучный и глубокий, как колокольный звон, и обжигающий силой абсолютной веры.

- Ты очень похож на отца.

Звук этого голоса утвердил первое впечатление, и Тредэйн понял, кто стоит перед ним. Склонив голову, он вежливо и сдержанно ответил:

- Верховный судья ЛиГарвол.

Он надеялся, что приветствие прозвучит как надо и не выдаст его страха и трепета перед этим человеком. Только трудно сохранять нужный тон, когда во рту так сухо, когда стоишь перед главой Белого Трибунала, чья воля определяет судьбу обреченных. Трудно представить, что такой человек пришел для разговора с мальчишкой.

Словно отвечая на невысказанный вопрос, ЛиГарвол объявил:

- Я пришел предоставить тебе возможность помочь, если ты пожелаешь, своему городу, семье и себе самому.

- Где мой отец? - жадно спросил Тредэйн. - И братья? Что с ними?

- Они здесь, рядом.

- Невредимы?

- Не ты задаешь здесь вопросы.

- Когда я смогу их увидеть?

- Ты забываешься.

- Почему нас притащили сюда?

- Ты дурно воспитан. Следует заняться твоим обучением.

- Мы не сделали ничего дурного.

- Я готов допустить возможность, что лично ты невиновен. - Взгляд бесцветных глаз Гнаса ЛиГарвола словно проникал в мысли пленника. - И я дам тебе возможность убедить меня в этом.

- Как я могу вас убедить?

- Докажи, что ты - друг Белого Трибунала, и я готов, учитывая твою крайнюю молодость, счесть тебя чистым от заразы колдовства, осквернившей дом ЛиМарчборга.

- Просто смешно. Никакая зараза не оскверняла наш дом.

- Запомни, что я не терплю дерзости, и следи за своим языком.

- Вовсе не дерзость - отрицать клевету.

- Это более чем дерзость - это оскорбление моих суждений, оскорбление самого Белого Трибунала - отрицать очевидную истину. Послушай. Вина твоего отца полностью доказана. Благородный ландграф ЛиМарчборг вместе со своими старшими сыновьями и при потворстве своего друга, благородного ландграфа Джекса ЛиТарнграва, повинен в колдовстве, отвратительном в глазах Автонна.

- Это ложь!

- Я уже обладаю доказательствами более чем достаточными, чтобы оправдать Великое Испытание.

- Где эти доказательства? - Тред судорожно пытался сохранить самообладание или хотя бы его видимость. Слова "Великое Испытание" были понятны без объяснений и заставили его сердце забиться чаще, но он должен был показать себя достойным сыном своего отца. - Предоставлена ли отцу возможность ознакомиться с ними? Получил ли он очную ставку с обвинителями? Что говорит на это его защитник, ведь таковой имеется, не правда ли? Все это - его законные права, разве нет?

- А, - губы ЛиГарвола изогнулись в почти доброжелательной усмешке. - Ты истинный сын ЛиМарчборга. Я вижу это все яснее с каждой минутой. Ты унаследовал от него внешность, разум и гордый, несгибаемый нрав. И все же, быть может - я надеюсь на это - ты свободен от его нравственных уродств.

- У отца их нет!

- Он повинен в чудовищных преступлениях. Он и его сообщники вступили в сделку со Злотворными, заключив союз с врагами Автонна. Способен ли ты хоть отчасти постичь чудовищность этой измены?

- Он...

- Ты не понимаешь. Ты не умеешь распознавать колдунов, ты не способен уловить зловоние преждевременного распада, отравлявшее воздух вокруг тебя, почувствовать жар тайной ненависти, скрытой в сердцах преступников. Тебе это недоступно, и в твоем невежестве кроется опасность для всего нашего народа. - Пристальный взгляд верховного судьи на минуту обратился вовнутрь. - Эти люди нуждаются в поучении, - пробормотал он.

- Я знаю историю Колдовских Войн, - Тред заставил себя встретить взгляд прозрачных глаз. - Я знаю, какую разруху и опустошение они принесли, я знаю историю Юруна и других, и сколько несчастья они причинили, тоже. Я понимаю, почему колдовство - худшее из преступлений. Я узнал все это от своего отца, и потому я знаю, что он не может быть виновен.

- Твоя верность нашла дурное применение. Нам осталось только получить собственное признание ландграфа, прежде чем он предстанет перед судом.

- Мой отец не совершал преступлений, и он никогда не подпишет ложного признания.

- Никто не должен подписывать ложных признаний. Однако здесь, в Сердце Света, правда не может быть скрыта тьмой. - Глаза Гнаса ЛиГарвола светились, как камни Горнила. - Наши Вопрошающие одарены силой извлекать истину из самых темных и закоренелых сердец, из любых уст, какая бы печать ни лежала на них.

Тредэйн молчал.

- Это испытание, - продолжал ЛиГарвол, придавая своему голосу все большую глубину и теплоту, - в котором истина постепенно выходит на свет, часто оказывается долгим, часто мучительным, назидательным и неизменно успешным. В конце концов, твой отец откроет все, что пытался скрыть, - он сделает это с радостью и ничего не утаит.

Что они собираются с ним сделать?

- Этого потребуют от него мудрость и искусство Вопрошающих. Однако в твоих силах избавить отца от всего этого.

- О чем вы?..

- Показание, данное тобой, отпрыском мужского пола из рода ЛиМарчборгов, подтверждающее, что ты был свидетелем колдовских ритуалов, будет достаточным основанием для приговора. Без признания самого благородного ландграфа в этом случае можно будет обойтись.

Смысл этих слов не сразу дошел до Тредэйна. Наконец он медленно и отчетливо проговорил:

- Вы предлагаете мне помочь вам приговорить отца к казни за колдовство?

- Приговор, ожидающий твоего отца, уже ясен. Свидетельства против него, как я упомянул, очень сильны. В твоей помощи нет необходимости, но ты можешь спасти своего отца от значительных неудобств. Учитывая твою молодость и благородное происхождение, я дарую тебе возможность доказать свою веру и добропорядочность.

- Лживыми клятвами?

- Не испытывай моего терпения. Мы здесь взыскуем только истины. Подумай же. Напряги память. Несомненно, были случаи, когда ты был свидетелем сомнительных происшествий в отцовском доме. Ты что-то видел, слышал... чувствовал странные запахи... пугающие явления... причины которых в своей детской наивности не мог понять. Вспомни о них теперь, и все прояснится. Подумай. Довольно припомнить хоть один такой случай для спасения отца и собственной жизни.

Тред взглянул в глаза верховного судьи, ожидая увидеть в них коварство, злобу, что угодно в том же духе, но они горели искренностью, усомниться в которой было невозможно.

- Ничего подобного никогда не происходило, - сказал он в эти горящие бесцветные глаза и увидел, как изменилось лицо судьи.

- Я опоздал, - Гнас ЛиГарвол склонил голову. - Этот тоже потерян. Змееныш так же ядовит, как взрослая гадина.

- Верховный судья ЛиГарвол, пожалуйста, поверьте мне, отец невиновен, и братья тоже. Они...