Чтение 21–й страницы книги ~Сумеречные Врата~

В вечном мраке Святыни ДжиПайндру дни и ночи неразличимы. КриНаид-сын, одинокий среди безмолвных теней, не замечал и не считал уходящих дней и часов. Одинокое путешествие сквозь пустоту нельзя было ни описать, ни измерить временем. Оно должно было завершиться успехом - или же полным исчезновением, вершиной самоотречения. Все его усилия были направлены только на одно: найти Отца, который не мог покинуть своего первенца здесь, в Исподнем мире. КриНаид отыщет его, коснется безграничной мощи Сияния, и тогда настанет конец его прозябанию. Мир придет в порядок, больше он не допустит того коварно подкрадывающегося разложения, которое, по мнению жреца, началось, когда первый вонарец ступил на землю Авескии.

Приход первого корабля лишенных касты мучнолицых чужеземцев два столетия назад не внушал опасений. То были купцы - обычные охотники за наживой, которые хотели всего лишь выгодной торговли между Авескией и своим родным Вонаром. Их было так мало, что никто - даже Сознающий Сияния - не заподозрил тогда, к чему приведет это столкновение. Год за годом влияние и власть чужаков росли - поначалу так медленно, что никто и не замечал, как они набирают силу. Затем несколько важных договоров с близорукими и алчными правителями, и наконец - введение военных частей и окончательное превращение вонарцев из скромных поселенцев в признанных хозяев страны.

И все эти годы КриНаид спокойно пребывал в сердце ДжиПайндру, не снисходя до того, чтобы замечать мелкую рябь на мутной поверхности Исподнего мира. Поглощенный постижением сути Сияния, он бы и не заметил перемен, если бы они не начали сказываться на самом храме. Дерзкие вонарцы осмелились вмешаться в дела Сынов, и поток преклонения и жертв, столь необходимых для благополучия Аона, сильно обмелел. Именно этим прежде всего объяснялось бедственное положение Отца.

Первому Жрецу следовало быть бдительнее. Он давно должен был заметить угрозу и разобраться с пришельцами. Он проявил рассеянность и безответственность, однако еще не поздно исправить ошибку. И КриНаид собирался заняться этим при первой возможности. Осталось только уловить заблудший разум Отца.

А это оказалось нелегким делом.

Он так долго блуждал в безликой пустыне, тщетно взывая к Отцу, что отклик едва не застал его врасплох.

Только что он был один в Святыне, и вот темнота ожила. Отец пробудился и был с ним, рядом. Не совсем тот, что прежде, но Он вернулся. КриНаид, утопая в зыбучих песках пустоты, ухватился за протянувшуюся к нему тонкую живую нить со всей силой отчаянья, словно надеялся навсегда связать себя с Отцом.

- Великий, - голос его звучал сейчас почти по-человечески. Он помедлил минуту, овладевая собой, и продолжил более подобающим тоном: - Услышь меня, Аон-отец.

Первенец.

Отец помнил. Радость КриНаида была почти болезненной.

- Взываю к тебе, Отец, - торопливо заговорил он, не зная, долго ли продлится просветление. - Наполни меня силой Сияния. Даруй мне Сознание. Дай мне Полноту, дабы я мог исполнить Твою волю.

Объясни.

Чудо! Изумление было так велико, что талисманы, сверкающие на одежде первого жреца, на миг погасли. Отец в сознании, собран, снова обрел свою несравненную проницательность. Хоть на мгновение он казался собой - победоносным, всесильным, всеобъемлющим.

Бог Аон не потерян.

КриНаид отгородился от потока чувств, который грозил свести на нет всю его сосредоточенность. Позже отец и сын смогут порадоваться новой встрече, но подаренное ему сейчас драгоценное мгновение нельзя потратить зря.

- Настало время изгнать безбожных вонарцев, кои ненавистны душе твоей, из этой исподней земли Авескии. Смертные, поклоняющиеся и служащие тебе, готовы. Нужен только знак, доступный их пониманию, и они восстанут, чтобы уничтожить, людей запада. Наполни меня силой Отец, зажги во мне чистое Сияние, и само небо разразится грозой по твоей воле.

Сейчас?

Час настал.

Убить?

- До последнего бледнокожего младенца, сосущего молоко из груди Лишенной Касты. Избавившись от них, очистив землю, мы начнем заново. Ожидается великое Обновление. Ты восстанешь в прежнем величии. Ты дашь жизнь новой расе Сынов Твоих, кои разнесут славу Твою за пределы Авескии, и положат начало новому поклонению Тебе во всем мире. Первый смертный сосуд уже готов. Это женщина древнего и могучего рода, достойная дать жизнь первому из твоих новых детей. Уже теперь она ожидает Восславления. - КриНаид помедлил. Совладает ли даже в эту минуту просветления разум отца с таким потоком слов?

Однако его опасения оказались напрасными.

Убей.

Отец ухватил самую суть дела. И начал действовать.

КриНаид открылся, и сила верхнего измерения хлынула в него, захлестнула и снова вернула ему единение с отцом. Теперь он был полон, пылал внутренним светом, как было предназначено ему изначально. Вся жизнь между такими мгновениями была лишь жалким прозябанием.

Он объял взглядом весь город и окрестные земли. Он проницал прошлое и настоящее, знал живых и мертвых, явное и тайное. Все было открыто его мысленному взгляду. КриНаид собрал мысль и волю воедино, и невидимое Сияние истекло из него и хлынуло сквозь ночь к намеченной им цели. Плоть Исподнего мира была до смешного податливой. Он изменял ее своей волей, изощряясь сверх необходимого из чистой радости творения, и, пока длилось это мгновение, в душе его царил покой и мир.

Закат давно погас, когда небо над Малым Ширином полыхнуло огнем. Сперва в темной вышине загорелась лишь красная искра, словно далекая гневная звезда. Никто в ЗуЛайсе, кроме нескольких горожан, привыкших наблюдать за небесными явлениями, не заметил ее. Только братство астромагов сразу обратило внимание на новую звезду, да еще Свидетели Рождений. Но большинство горожан пока оставались в неведении.

Однако через час, когда красная искра разрослась до величины лунного диска, в ЗуЛайсе не осталось живой души, которая не заметила бы знамения. Чудо быстро набирало силу. Диск разрастался, его края стали зыбкими, а поверхность засветилась живым огнем - и вдруг взорвался, разбросав по небосводу огненные сполохи. Кровавые полосы расплывались в светящиеся облака, пылая, как знамение божьего гнева, прямо над вонарской резиденцией. Из огненного сердца тучи по всему городу разносились медные удары гонга.

Небесное знамение было понятно без объяснений. Вся ЗуЛайса узнала долгожданный знак. Копившаяся долгие годы ненависть вспыхнула при виде этого знака, и крики людей заглушили удары гонга.

Из бесчисленных тайников, словно по волшебству, возникало оружие всех видов и образцов. Свет факелов заливал улицы, полные мятежных толп - беспорядочных, буйных, но единых в своей цели. Прежде всего ярость их обратилась на отдельные жилища вонарцев и разбросанные по городу вонарские лавки и мастерские. И то, и другое быстро сровняли с землей. Несколько вонарцев, пытавшихся укрыться в чуланах и кладовках, были разорваны в клочья, вместе со слугами-туземцами, неосторожно сохранившими верность прежним хозяевам. Центральный вокзал, этот оазис запада в авескийской части города, с его кирпичными стенами, мраморными полами и черепичной крышей, гореть отказывался. Зато из деревянных скамей, плетеных опахал и бумажных документов получился отличный костер. На этом костре и зажарили трудолюбивого вонарца-управляющего, засидевшегося допоздна в своем кабинете, и зрители восторженно приветствовали предсмертную агонию Высокочтимого. Но все это были мелочи, и они не приносили желанного удовлетворения. Между тем главный виновник божественного гнева был отмечен багровым сиянием, и вскоре потоки зулайсанцев со всех концов города устремились к Малому Ширину. Тысячи людей под знаменами, несущими знак уштры, маршировали, выкликая имена богов Ирруле.

Ничто не задерживало их продвижения. Они текли неудержимо, как реки лавы, и только у границы западных кварталов столкнулись с сопротивлением. Полдюжины переулков, ведущих в Малый Ширин, оказались перегорожены баррикадами, за которыми засели солдаты Второго Кандерулезского. На главной дороге, у Сумеречных Врат, ожидал отряд удвоенной силы.

За Вратами по бульвару Хавиллак стремились к резиденции десятки пешеходов, повозок и фози. При виде ускользающей добычи верные исполнились бешенства. Толпа завыла по-звериному, и какой-то фанатик разрядил пистолет вслед бегущим. Измученные ожиданием солдаты тут же открыли огонь, и вой толпы достиг ярости урагана. Мятежники отшатнулись. Визг, вопли, град летящих камней и пуль. Множество горожан, вооруженных мушкетами, укрылись по подворотням и из этого укрытия начали спокойный, прицельный обстрел Врат.

Та же сцена, правда, в меньшем масштабе, повторялась по всему периметру Малого Ширина. Какое-то время солдатам удавалось сдерживать толпу. Они могли бы продержаться так не один день, потому что туземные части проявили единодушную верность присяге.

Однако баррикада на проспекте Конституции не устояла. Здесь кандерулезский взвод, укомплектованный чистокровными зулайсанцами из твердокаменной касты Отступающих, вышел из повиновения вонарскому капитану и отказался стрелять в толпу. Несколько минут солдаты сохраняли холодное молчание среди восторженных воплей толпы и угрожающих криков офицеров. Затем орущие горожане бросились на штурм, и баррикада мгновенно была сметена. Капитан и младшие офицеры с криком исчезли в волнах людского моря, и мятежники по проспекту Конституции мимо садов Нириенны выплеснулись на проспект Республики, подступив к резиденции.

Ворота стояли распахнутыми настежь, чтобы впустить отставших беженцев. Последние фози въезжали во двор между двумя шеренгами вооруженной охраны. Солдаты стояли, как статуи, омытые багровым сиянием облаков, собравшихся над их головами. Когда толпа мятежников с ревом покатилась по проспекту, статуи обрели жизнь. По приказу офицера они открыли огонь. Надвигающаяся волна хаоса замедлила движение, но не остановилась. Вооруженные мушкетами, карабинами и пистолетами мятежники ответили беспорядочными выстрелами. Несколько солдат упали, но оборона не дрогнула.

Только после того, как последний из перепуганных жителей скрылся за воротами, был дан приказ отступать, но слишком поздно, потому что прилив докатился до подножия стен и поглотил солдат, а ворота резиденции захлопнулись.

Грохот закрывшихся створок перекрыл рев толпы, выстрелы и подобно грому звучащий с вышины гонг. Солдаты, оказавшиеся в ловушке на проспекте Республики, прожили недолго. Затем зулайсанцы повернули назад, на помощь своим собратьям у Сумеречных Врат, на улице Севань и у Арки Равенства. Баррикады, атакованные с тыла, были захвачены без труда. Горожане ворвались в Малый Ширин, и, почти не задерживаясь для грабежа, потекли по улицам прямо к резиденции.

Тяжелые ворота оказались заперты и наделено забаррикадированы. Толпа разбилась об эту преграду, а вооруженные бунтовщики осыпали толстые доски бессильными мушкетными пулями. В ответ заговорили пушки, и толпа подалась назад.

Позже, под предводительством более благоразумных и хладнокровных горожан, мятежники заняли соседние здания и устроили в них огневые позиции. Задолго до того, как восходящее солнце превратило яростное сияние облаков в тлеющую на просветлевшем небе тусклую дымку, резиденция оказалась в осаде.

- Второй секретарь Шивокс в этом году побывал в Ширине, - громко сообщила собравшимся за столом Цизетта в'Эрист. - Проехал по всему Поясу, слушал в опере самого Гвидесерчио, певшего в "Несчастном Улоре", посетил национальный театр и обедал в Незхилле. Все повидал!

Присутствующие изобразили на лицах подобающее восхищение.

- И еще он осмотрел Академию Живописи, - продолжала просвещать общество Цизетта, - и сшил костюм у портного с улицы Риквенуар.

- Ах, Ширин! - вздохнула Тиффтиф во Чаумелль. - Искусство, культура... изысканность!

Цивилизация! - подытожил Ниен во Чаумелль.

Квисс в'Икве и его жена старательно закивали головами.

Ренилл тем временем вплотную занялся супом из кролика со спаржей. Они всемером занимали один из маленьких столиков столовой для персонала резиденции. Обедали в три смены, и притом в зале не оставалось ни одного свободного места. Резиденция была забита до отказа. Питание было простым и скудным, так что дальновидным счастливчикам, которые захватили с собой консервы или иные припасы, горячо завидовали. Дядюшка Ниен и Тиффтиф оказались, надо отдать им должное, среди дальновидных.

- Как тяжело должно быть светскому человеку существование в такой дыре, как ЗуЛайса, - сладкий голосок Цизетты прорезал гул застольной болтовни. - Какое это испытание для того, кто повидал мир. Даже я, глупая провинциалочка, способна оценить это. Второй секретарь Шивокс, вы настоящий патриот!

Она восхваляла Шивокса в течение всего обеда, и не без успеха, судя по благодарности в глазах второго секретаря. Всего год назад разыгрывающийся на его глазах спектакль разозлил бы Ренилла. Несомненно, на то и рассчитывала Цизетта. Но нынче вечером он смотрел на происходящее с холодной веселостью, переходящей в скуку. Его утомляло ее показное воодушевление, жесты, улыбки и ужимки. Бело-розовое личико с ямочками на щеках уплывало куда-то, а на его месте вставало другое, тонко выточенное лицо с кожей цвета слоновой кости. Джатонди. Она далеко от ЗуЛайсы, в безопасности во дворце УудПрай. За это время она, надо надеяться, помирилась со своей наводящей страх матушкой, и все беды, которые он навлек на девушку, закончились.

А если нет? Гочалла была в бешенстве. Способна ли она наказать дочь, повредить ей? Приказать избить плетью, морить голодом, выгнать на улицу без гроша в кармане?

Тогда она, может быть, пришла бы в резиденцию.

Недостойная мысль. Хотел бы он видеть ее сейчас здесь, в резиденции? В такое время лучше ей оставаться во дворце. А гнев гочаллы? Ну, старушка в конце концов успокоится. Покричит, погрозится, но никогда не дойдет до того чтобы причинить вред Джатонди. Сколько она ни шумит, а в глубине души, - может, сама того не желая - все-таки любит дочь.

Надеюсь.

Джатонди в безопасности и здорова - хотелось бы так думать, но это, вероятно, никогда не удастся проверить. Если ЗуЛайса по-настоящему восстанет, остается надеяться только на сомнительную верность Второго Кандерулезского пехотного полка. Несомненно, на некоторые подразделения можно положиться как на каменную стену, но далеко не на все. Сама резиденция какое-то время выдержит осаду. Но не до бесконечности, тем более, что нашествие беженцев с плантаций с чадами и домочадцами быстро истощает запасы провизии.

Сколько они смогут продержаться против всей ЗуЛайсы? Успеют ли посланцы, которых во Трунир расположил в окрестностях города с приказом при первых признаках бунта мчаться в Бхишуул, где стоит Восемнадцатая авескийская дивизия? До Бхишуула больше ста миль, а сельское население тоже может взяться за оружие, если крестьяне и рабочие на плантациях последуют примеру своих городских братьев. Так что вспомогательному отряду Восемнадцатой дивизии, возможно, придется пробиваться к ЗуЛайсе с боями. Когда же они сумеют добраться до резиденции?

Что, если помощь опоздает или не придет вовсе?

Нет, спасибо всем силам космоса, что Джатонди нет в резиденции!

- Я всего раз в жизни была в Ширине! Притом совсем ребенком! Вы только подумайте!

Голосок Цизетты нарушил его задумчивость.

- Я такая отсталая, совсем дикарка! - мелодично жаловалась Цизетта. - Совершенно необученная дикарка! Но что же делать? Как мне, заброшенной в такую дыру, стать достойной приличного общества?

- Появление мисс в'Эрист несомненно украсило бы ширинский свет, - поспешил заверить ее Шивокс. Рыжеватые усики второго секретаря были старательно закручены. Он нарядился в свой лучший жилет цвета слоновой кости с муаровым узором и благоухал дорогим одеколоном.

- О, но я-то понимаю, что совершенно безнадежна! - Цизетта подняла на него беспомощные голубые глазки.

- Ничего подобного. В лучшем ширинском обществе мисс в'Эрист блистала бы, как редчайшая драгоценность.

Никакие предрассудки не устоят перед ее обаянием, - заботливо утешал собеседницу Шивокс.

- Ах, но ведь я просто деревенщина, у меня ужасные манеры! Я нигде не бывала, ничего не видела!

- Вы заблуждаетесь, мисс в'Эрист. Вы просто не представляете, как жадно слушают в Ширине рассказы об Авескии. Из столицы эта страна представляется красочной, волнующей и невыразимо таинственной.

- Как?! Эта скучная примитивная пустыня?

- Уверяю вас, это настоящее поветрие. Дамы в опере блистают в туалетах "Авески". В Незхилле заказывают цыпленка "по-кандерулезски". Оркестр в парке Братства играет авескийские мелодии. Кубок Ривеннира выиграл двухлеток во Крева Гочаллон. Уверяю вас, этому нет конца. В Ширине вас будут осаждать поклонники не только вашего очарования, но и историй об Авескии.

- О, только не это! Ведь я не знаю никаких историй. Здесь не происходит ничего интересного.

- Ну-ну, и ЗуЛайса не лишена некоторой оригинальности,- возразил Шивокс.- В Ширине, в стрелианском посольстве, на обеде у посланника гости были очарованы моим описанием дворца УудПрай с его редкостями. Отравленный потир Уршоуна, Трон Бесконечности, Хрустальная Арка Ширардира, Шар ЗуЛайсы, золотое ложе гочаллона НиШиири, поразительный Тысячелетний Автоматон - меня заставили описать все в мельчайших подробностях. Замечу не хвастаясь, что гости не оставили меня в покое, пока я полностью не удовлетворил их просьб.

Тут и Ренилл немного заинтересовался предметом разговора. Он не ожидал обнаружить у второго секретаря такую осведомленность о чудесах УудПрая.

- Мисс в'Эрист пришлось пережить восстание дикарей на Золотой Мандиджуур. Не всем выпало такое счастье, - суховато заметил Квисс в'Икве. - Это событие могло бы предоставить материал для пары историй.

- Мы не имели случая полюбоваться буйством дикарей, - возразил Ниен во Чаумелль. - Я последовал совету племянника, привел в порядок дела в Бевиаретте и заранее выехал с плантации. Так что мы избежали неприятностей. Не надолго, - подумал Ренилл.

- Хотел бы я сказать то же и о себе, - отвечал второй плантатор. - Мы в Алмазном Листе по наивности своей доверяли нашим желтым и дождались, пока сборщики убили надсмотрщика, подожгли склады и начали подбираться к самому дому. Пришлось бежать, побросав, что успели, в пару саквояжей. Если бы не наши щедрые соседи, питались бы теперь тощей бараниной, чечевицей да лепешками, как многие другие. - Он жестом указал на соседние столы. Сам в'Икве, как и его соседи по столику, отобедал супом, паштетом из трюфелей, консервированной гусятиной, солеными лорберами, и кушал на десерт отборные вонарские персики; запивая их отличным вином из погребов Бевиаретты.

- Мы счастливы поделиться с менее удачливыми соотечественниками, - радостно объявила Тиффтиф. - Правда, на всех у нас не хватит, и уж конечно, невозможно прокормить всех мелких лавочников, которые набились сюда! Но мы с Ниеном на все готовы ради друзей.

- Нам не приходится жаловаться на судьбу, - вмешалась похожая на мышку жена Квисса, Эвлина. - Как-никак мы живы, и нам ничего не грозит...

Ничего не грозит? - молча подивился Ренилл.

- Нам еще повезло, - продолжала Эвлина. - Вспомните других. Лаилль - бедная Лаилль Бозире. Убита собственными сборщиками, а Лазурина сожжена. Геринн и Оуэн Миллайны с тремя детьми погибли, и Голубой Приют превратился в пепелище. И в Сокровищнице та же история. И в Звезде Мандиджуур. Скольких уже нет... - Ее голос прервался.

За столом воцарилось молчание, которое прервал Ренилл, спросив:

- А что с Бевиареттой? В каком настроении вы оставили наших сборщиков, дядя?

- Меня не интересовало их настроение. - Ниен надменно вздернул подбородок. - Да и кто их разберет? До нашего отъезда случилось... несколько мелких, незначительных происшествий. Однако когда мы уезжали, желтые вели себя смирно и прилично - в большинстве. И лучше для них продолжать в том же духе, иначе, когда мы вернемся, им придется отвечать перед военными властями.

Откуда такая уверенность, что тебе будет, куда возвращаться? Вслух Ренилл спросил только:

- Были пострадавшие?

- Семь или восемь помятых желтых.

- А Зилур?

- Это твой престарелый любимчик, племянник? За решеткой, надо полагать.

- Что ты сделал, дядя? - Ренилл приложил все усилия, чтобы не закричать.

- Выполнил свой долг, как обычно. Старый Зилур - надо сказать, его испортили недопустимой снисходительностью - избалован, как модная красотка. Как бы то ни было, ты знаешь, что ему не раз было сказано бросить эту чушь с Дворцом Света, или по крайней мере, держать свои суеверия при себе. Однако (старикан упорствовал в своем дурачестве: продолжал изливать этот устаревший бред в уши любого желтого щенка, у которого хватало терпения посидеть смирно - а такое демонстративное непослушание, как ты, конечно, понимаешь, нельзя оставлять безнаказанным. Так что мне пришлось уведомить совет графства, и вскоре после этого твоему дружку умури было предъявлено обвинение. Он не потрудился отрицать его - ты не представляешь себе эту наглую рожу, племянник! - И естественно, был осужден.

- Естественно... - Ренилл подавил порыв ударить дядюшку. - И что же?

- И он был приговорен к шести месяцам заключения.

- Понятно. Значит, Зилур за решеткой в АфаХаале?

- Нет. Если срок заключения превышает девяносто Дней, заключенного переводят в Исправительное Заведение ЗуЛайсы.

- Разумеется, как того и заслуживает столь закоренелый преступник.

На самом деле это не такая уж и плохая новость. Здесь в городе, как прикинул Ренилл, влияния заместителя второго секретаря может оказаться достаточно, чтобы добиться немедленного освобождения Зилура. Если, конечно, сам он вместе со своим влиянием переживет предстоящую атаку мятежников. И если Зилур, в его-то годы, переживет даже столь краткое пребывание в тюрьме. Ах, как приятно было бы врезать кулаком по самоуверенной, добродетельной физиономии дядюшки!

- Я считаю своим долгом предупредить тебя, племянник, что когда старика выпустят, я не позволю ему вернуться в Бевиаретту.

Думаю, даже приплати ты ему, он туда не вернется!

- Ты можешь счесть мое решение жестоким, однако я убежден в его справедливости. - Ниен скрестил руки на груди.- Мне приходится думать о благополучии общества.

- Разумеется, дядя. Требования морали. Ты не допустишь, чтобы этот развратитель юношества, этот сосуд зла, эта коварная змея изливала свой яд в Бевиаретте.

- По-твоему, это повод для шуток? Ты бы, пожалуй, еще и поощрил его наглость. Не прикажешь ли выстроить для старого идиота мраморную школу и платить ему стипендию?

- Между прочим...

- О, прошу вас, оставьте эти мрачные темы,- вмешалась заскучавшая Цизетта. - Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь приятном!

- Я поддерживаю просьбу племянницы, - заявила Тиффтиф. - Мы за столом, и я не желаю слушать подобных разговоров.

Громкий удар гонга разнесся по залу. Все смолкли. Звук повторился. Он, казалось, доносился сверху, словно гонг был подвешен прямо над крышей.

- Что это? - Цизетта вцепилась в локоть второго секретаря Шивокса.

В ответ Шивокс взмахнул рукой, призывая к молчанию - без всякой надобности. На несколько секунд пораженные вонарцы замерли, прислушиваясь, затем, не сговариваясь, вскочили и бросились к окнам.

Небо над резиденцией пылало багрянцем. Из огненного облака, повисшего прямо над крышей, гремели оглушительные удары гонга.

- Что это? - Тиффтиф схватила Ренилла за руку. Сыны. Тот кошмарный первый жрец. То существо из храма.

Вслух Ренилл осторожно сказал:

- Какое-то атмосферное явление, Тиффтиф. Электрический разряд вызывает свечение пылевых облаков... или рой светящихся насекомых... полярное сияние... или может быть...

- Ты что, считаешь меня дурой?! Лжец! Что это такое? - голос Тиффтиф сорвался на визг. - И что это за звуки!?

Грохот выстрелов с улицы, прорвавшийся сквозь оглушительный звон гонга, не дал ему ответить. Издалека донеслись грозные крики. Во дворе резиденции начиналось столпотворение - все ее обитатели рвались наружу.

- Бери Цизетту и всех женщин, которых сможешь собрать, и уходите в подвал, - приказал Ренилл. - Это самое безопасное место при атаке.

- При атаке?.. Они не посмеют... И что это за шум?

- В подвал, Тиффтиф. Шевелись.- Он отцепил ее пальцы от своего рукава.

Через минуту Ренилл был на стене с винтовкой в руках. Сверху ему был виден был проспект Республики, по которому бежали последние вонарцы, до сих пор медлившие укрыться в резиденции. Их отступление прикрывали два взвода Второго Кандерулезского. Следом в Малый Ширин ворвалась ревущая толпа зулайсанцев, и солдаты погибли. Пули винтовок и мушкетов не остановили нападающих, однако артиллерия оказалась действеннее. Толпа с ворчанием откатилась назад. Резиденция отбила прямую атаку, но приготовления к осаде продолжались всю ночь.

С рассветом гонг смолк, багровое сияние померкло, и начался обстрел. Кроме редких мортирных ядер и картечи на крышу и во двор резиденции летели горшки с грязью, поленья, мотки проволоки, каретные рессоры, а над головами свистели мушкетные пули. Сквозь этот тяжелый ливень прорвалась пара почтовых голубей, уносивших послания в Бхишуул. Если посланцы-люди не сумели вырваться или струсили, может быть, хоть птицы сумеют донести призыв о помощи.

Внешняя стена и земляные укрепления пока сдерживали атаку. Однако здание, примыкавшее к укреплениям, оказалось уязвимо, что выяснилось к полудню, когда снаряд мортиры выбил окно верхнего этажа и взорвался у ног Эвлины в'Икве, убив ее на месте.

Это заставило осажденных покинуть верхние этажи, но через несколько часов стало ясно, что и внизу небезопасно. Круглые ядра пробивали кирпичную стену, но еще более смертоносными оказались прицельные выстрелы из мушкетов, которые к концу дня унесли жизни десяти вонарцев.

Обороняющиеся тоже вели прицельный огонь с бастионов по мелькавшим в окрестных домах подвижным фигурам. Урон, нанесенный противнику, трудно было оценить, но тем не менее решительного штурма пока не последовало. Зулайсанцы не решались на прямую атаку. То ли побаивались, то ли рассчитывали подорвать боевой дух осажденных, затягивая ожидание.

Солнце зашло, и вонарцы вздохнули с облегчением. Не в обычае их светолюбивых врагов было вести военные действия в темноте. Однако радость оказалась недолгой. На смену дневному свету вернулось багровое свечение ночных облаков. Гонг молчал, но небесный огонь разжигал злобу зулайсанцев. Перестрелка продолжалась.

В ночи то и дело гремели выстрелы пушек. Туземные саперы под покровом темноты начали рыть подкопы. Мало кто из вонарцев спал в эту ночь.

На рассвете огонь мушкетов стал чаще, и к нему прибавился ливень стрел. Авескийские лучники с отменной точностью направляли горящие стрелы на склады с зерном и дровяные сараи. Начинающиеся пожары быстро гасили, но запасы воды в резиденции были не бесконечны. Угроза жажды стала еще страшней, когда через стену полетели куски падали и отбросов. Некоторые из этих снарядов попадали в колодец. Их поспешно извлекали - то, что удавалось извлечь. Над колодцем устроили навес из досок и брезента, но были все основания опасаться заражения, и отныне всю питьевую воду приходилось тщательно кипятить.

- Полагаю, надо ожидать штурм сегодня ночью или на рассвете, - сообщил Ренилл протектору. Удар ядра в стену соседней конюшни поставил точку во фразе, но ни один из собеседников даже не вздрогнул. За три дня постоянной канонады осажденные привыкли к грохоту орудий.

- Почему вы так думаете? - небритые щеки во Трунира запали и казались бледными даже в мягком свете свечи. Было еще далеко до заката, но тяжелые щиты на окнах отгораживали от света так же, как и от свежего воздуха, по всей резиденции горели лампы. С начала осады протектор позволял себе в сутки не более четырех часов сна. Его усилиями пестрая толпа штатских превратилась за эти дни в боеспособный оборонительный отряд, но такая нагрузка сказывалась и на здоровье протектора, и на его темпераменте.

- Из-за небесной танцовщицы Нуумани, - объяснил Ренилл.

- А?

- Сегодня Нуумани встречается с луной - то есть положение луны совпадает с созвездием и...

- Что вы несете, Чаумелль?

- Авескийцы считают, что Танец Нуумани с Луной знаменует благосклонность небес. Это благоприятствует началу рискованных предприятий.

- Они серьезно воспринимают этот бред?

- Весьма серьезно, сэр.

- Предполагая, что вы знаете, о чем говорите, я удвою посты. А вы, пока еще светло, возьмите несколько человек и осмотрите подвалы.

Ренилл кивнул. Зулайсанские саперы за эти дни несомненно могли проложить ходы к нижнему этажу здания. Протектор разместил часовых во всех погребах и подвалах, но часовые могут и задремать, так что дополнительный обход не помешает.

- Я возьму в'Икве и Зувилля со слугами, если они свободны, - сказал Ренилл.

- Его лакей... как там его..?

- НайВук.

- Да, верно. Лакей ночью дежурил на стене, и сейчас от него будет мало проку. И еще один... повар, кажется... в БЗ, на сегодня освобожден от службы.

Банкетный зал, или БЗ, как его теперь называли, с началом осады был превращен в госпиталь и быстро наполнялся ранеными. Запас бинтов и обезболивающих подходил к концу. Учитывая знойное авескийское лето и первобытные условия импровизированного госпиталя, рана, требующая ампутации, автоматически означала смертный приговор. На площадке у банкетного зала уже появилось несколько свежих могил.

- А как насчет вашего дяди? - предложил протектор.

- Он не годится, - возразил Ренилл. - Поставьте его на пост, так он, заметив незнакомого авескийца, закричит: "Эй, парень, ну-ка, живо сюда и объясни, чем ты тут занимаешься, живо!". Я сам слышал.

- Научится. - Во Трунир позволил себе сдержанно улыбнуться. - Дайте ему шанс. И начните с подвала самой резиденции. Там настоящий лабиринт, самое слабое наше место.

- Слушаюсь. От Восемнадцатого никаких вестей?

- Никаких.

- Вы думаете, они получили известие?

- Скорее всего. Хотя бы один из посыльных должен был добраться. Через несколько дней получим подкрепление.

Если продержимся так долго. Вслух Ренилл сказал:

- Так, я займусь погребами. Да, еще мадам Зувилль просила вашего разрешения на организацию Женского вспомогательного отряда БЗ...

- Сиделки для госпиталя? Прекрасно.