- и откусил с угла.
отсталого. У него в голове не укладывалось, как в такой момент Калихин мог
думать о еде.
изменил мои воспоминания при помощи новых элементов, которые сам я не
использовал. Таким образом меня лишили возможности самостоятельно выйти из
эксперимента. Вопрос - кому и зачем это нужно?
подвел черту под данной темой. - А вот зачем... - Коптев пару раз стукнул
пальцами по столу. - Тут возможны варианты.
было сделать значительно проще - вышвырнув меня за ворота лаборатории.
Во-вторых, я полагаю, что в бытность свою нормальным человеком, то есть до
того, как стать морской свинкой, я был не настолько глуп, чтобы разом
выкладывать перед работодателем все имевшиеся у меня наработки. Скорее всего,
без меня проект не получит дальнейшего развития.
до эксперимента, проект начинал внушать тебе опасения.
лечить больных, но и манипулировать поведением совершенно здоровых людей. И ты
опасался, что именно этот аспект проблемы главным образом интересует твоих
работодателей.
заставить работать? - высказал предположение Юлий Никандрович.
нужно было вначале вычленить тот небольшой фрагмент ложных воспоминаний, что
делал его послушным и покладистым. Оставив лишь его и убрав из памяти все
прочие ложные воспоминания, работодатель получил бы то, что ему и требовалось -
ученого, знающего, что нужно делать для того, чтобы довести проект до конца, и
не имеющего ничего против того, чтобы продолжить сотрудничество. Вопрос только
в том, на что именно они собирались его ловить? Стимул должен быть очень
сильным - такой, чтобы сработал наверняка, - но при этом он не должен закрывать
глубинные слои памяти, иначе это может помешать работе. Выходит, это должно
быть нечто такое, с чем он столкнулся совсем недавно. Геннадий Павлович
машинально взял с тарелки надкушенный сандвич и принялся меланхолично жевать.
Павлович положил в рот последний кусочек сандвича и вытер руки салфеткой. - Зря
не ешь, - сказал он, посмотрев на Юлия Никандровича. - Очень вкусно.
Павлович про себя усмехнулся, - надо же, какой эвфемизм! - Им известно обо мне
практически все, в то время как я о них почти ничего не знаю. И при этом мне
предстоит играть на опережение. Я должен разобраться со своими воспоминаниями
прежде, чем они снова их изменят.
остальным мне предстоит разобраться самому.
Спрятаться я не могу...
указательный палец. - И не исключено, что еще далеко не все их блоки сработали.
Бог знает, что мне напихали в мозги. Быть может, мне достаточно услышать слова
диктора "Доброе утро, друзья!" или просто взглянуть на восходящее солнце, чтобы
отправиться туда, где меня будут ждать с распростертыми объятиями. Нет, Юлик,
для того чтобы они вновь не перепрограммировали мои ложные воспоминания, я
должен вести себя в точности так, как они ожидают.
Юлий Никандрович.
попытаюсь отсеять ложные воспоминания.
Геннадий Павлович махнул рукой. - Не стоит загадывать наперед.
начинаю обретать прежнюю форму.
в историю. Предупреждал ведь я тебя, что добром это не кончится!
теперь...
подняться. - Ты посиди еще, сандвич съешь, ей-богу, вкусно.
зажаренная на вертеле.
твоих воспоминаниях?
и на самом деле все так пойдет, то лучше и не начинать.
возможность создания Международной программы генетического картирования. Но
Геннадий Павлович был не расположен к беседе на данную тему. Ему было противно
вспоминать о прошлом, которого, как выяснилось, на самом деле не было. И вовсе
не потому, что это был гнусный обман, а потому, что вел он себя в
смоделированной ситуации, как полный болван, не способный к самостоятельному
мышлению. Он лишь глотал все, что ему предлагалось, не задаваясь вопросом - а
стоит ли? Улыбнувшись с благодарностью вновь объявившемуся возле стола
официанту, Геннадий Павлович быстро зашагал по направлению к выходу, - он уж
знал, чем занять вечера.
фрагментами - то странными сочетаниями цветов, неожиданно вспыхивающими перед
глазами, то удивительными запахами, которые подсознание тотчас же связывало с
теми местами, где он впервые их ощутил, то музыкальными фрагментами. Музыка
удивляла Калихина больше всего, вспоминая ее, он с трудом мог поверить в то,
что именно это он когда-то слушал и любил. В резких, рвущихся, как из клетки на
свободу, всхлипах трубы, в похожих на удары сердца рывках баса, в завываниях
гитары, выводящей странную, удивительную мелодию, завораживающую свой
непохожестью ни на что ранее слышанное, было что-то такое, что переворачивало
душу. Геннадий Павлович потому и поспешил покинуть паб, оставив растерянного
Юлия Никандровича, что почувствовал приближение волны воспоминаний, которая
сама по себе, вне зависимости от того, что несла, могла стать разрушительной.
Никому прежде не приходилось выбираться из столь плотной и причудливо сотканной
паутины ложной памяти, подобной той, в которой запутался Геннадий Павлович.
Трудно было даже предположить, чем все это могло закончиться, поэтому Геннадий
Павлович не хотел, чтобы в эту минуту рядом с ним находился кто-то из знакомых.
Он должен был пережить все это в одиночестве. Сейчас он мог воочию убедиться в
том, что возможности влияния на человеческую психику посредством ложных
воспоминаний безграничны. Используя их, человека можно было заставить изменять,
лжесвидетельствовать, убивать. Или, к примеру, кое-что попроще - проголосовать
на выборах должным образом, чтобы при подсчете голосов ни у кого не возникало
никаких сомнений.
водовороте, сотканном из обрывков воспоминаний. Взгляд его почти не фиксировал
того, что происходило вокруг, и оставалось только удивляться, каким образом ему
удавалось избегать столкновений с другими прохожими. Возможно, видя его
отсутствующий взгляд и улыбку, подобную той, что озаряла лицо Будды, люди
уступали ему дорогу, принимая кто за тихо помешанного, кто за святого. Очнулся
Геннадий Павлович только на Бородинском мосту, на подходе к Киевскому вокзалу.
Увы, он не вспомнил всего, что ему было нужно, и даже не сумел полностью отсечь
ложные воспоминания, но он смог узнать достаточно для того, чтобы понять, что
теперь нужно делать. Геннадий Павлович был почти уверен в том, что, утвердив
самого себя на роль подопытного в эксперименте, в ходе которого в память
человека - то есть в его память! - будет введен огромный, как никогда прежде,
пласт ложных воспоминаний, он должен был обязательно предусмотреть для себя
запасной выход. Такой, о котором не догадался бы никто другой. Тем более если
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Андреев Николай
Трубников Александр
Майер Стефани
Корнев Павел