Чтение 36–й страницы книги ~Тотальная война~

предпочтительней, чем тащить за собой в Гамбург. Ничего страшного не случится,
если посидит дома под надежной опекой дебелых телохранителей отчима. "Умереть
от скуки" - выражение образное. На самом деле, ни одного летального исхода не
зарегистрировано. А в том, что Карина, предоставленная самой себе, способна
вляпаться в серьезные неприятности, он уже имел возможность убедиться.

- Не катит. - Карина покачала головой. - Лучше из Гамбурга. Дома сейчас
не до меня. У отчима вчера был день рождения. Сегодня часть вторая. Гости
оттягиваются ухой и начинают по новой.

- А ты, получается, сбежала. - Максимов дал себе слово ничему не
удивляться, но никак не получалось.

- Знаю, что я неблагодарная скотина, но ничего не могу с собой
поделать. Нет, он хороший. Не зажим, как большинство богатых. Вон, байк за
десять штук подарил, не глядя. И еще... - Уголки губ у Карины по-детски
потянулись вниз. - Знаешь, когда он появился, у нас дома было шаром покати.
Помню, в первом классе три дня в школу не ходила. Сапоги лопнули, а новых
купить не на что. Мама плакала. Сказала, что никогда такой униженной себя не
чувствовала. И я тоже ревела, в знак солидарности. Глупо, да? А он пришел - и
сразу все наладилось. И дни рожденья у меня стали не хуже, чем у девчонок.
Только через три дня у него именины. Тебе, наверно, не понять, каково ребенку
на дне рожденья отчима. - Она шмыгнула носом, но сдержалась и не заплакала. -
Недоделанная я, да?

- Я бы не сказал.

Максимов подумал, что, возможно, и хорошо, что его самого усыновили
двухлетним. Никаких проблем. Только на всю жизнь запомнил, как екнуло сердце,
когда уже взрослому рассказали, кем был его отец. И что погиб в год рождения
сына в далеком Парагвае. Оглядываясь назад, он теперь понимал, что кровь есть
кровь. И прав был великий поэт, сказав: "Дороги отцов, они не выбирают".

- Я бы осталась, честное слово. Как всегда, в знак благодарности. Но ты
позвонил. И еще папа... Роднее вас у меня никого нет.

Карина отвернулась к окну.

Максимов бросил взгляд на настенные часы. Начало двенадцатого.

- Собирайся, галчонок, - решился он.

Он не успел дотянуться до чашки, как Карина, издав радостный визг,
оказалась у него на коленях. Обхватила за шею, прижалась так, что он
почувствовал, как под ее майкой перепуганным птенцом бьется сердце.

- Максим, знаешь, как я тебя люблю? Я за тебя жизнь по кровинке готова
отдать. Правда, правда!

- Ну, надеюсь, этого не потребуется, - смущенно пробормотал он.

И незаметно, чтобы не увидела Карина, суеверно скрестил пальцы.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ПЯТЬ МИНУТ НА РАЗМЫШЛЕНИЕ

Спецоперация

Ни один реформатор не посмел посягнуть на святая святых комитетской
жизни - на "пятиминутки". Время на Лубянке течет, как смола, поэтому
"пятиминутка" меньше часа не бывает.

Едва переступив порог родного управления, Николаев с Парамоновым
угодили, как мухи в сироп, на очередное "пятиминутное" заседание. Что обсуждали
битый час, Николаев не понял. А если честно, и не собирался забивать себе
голову очередной актуальной ерундой. Как и большинство собравшихся.

Тертые опера сосредоточенно переваривали обед, состроив
глубокомысленные мины. Нервничала только молодежь да те, кто не успел
перекусить. Чудеса закалки демонстрировал старейшина отдела Лукьянов. Свесив
пегую голову, он умудрился заснуть, но при этом старательно выводил строчки в
рабочей тетради. Со стороны - полная иллюзия, что Лукьянов конспектирует особо
ценные мысли руководства.

Николаев незаметно обвел взглядом своих соратников. Два бывших
армейских офицера сидели с такими мученическими лицами, будто только что
получили приказ заткнуть собой амбразуру дота. Гладышев - чемпион Вышки по
дзюдо - тискал в руках экспандер. Двое друзей-отличников с невинным выражением
лиц резались в "морской бой". Парамонов пребывал в гипнотическом трансе: глаза
уставились в одну точку, и даже проблеска мысли в них не наблюдалось.

"Пора менять команду", - пришел к неутешительному выводу Николаев.

Он давно уяснил немудрящее правило карьерного роста - начальника делают
подчиненные. Великое искусство собрать команду. Нужно обработать каждого: кого
лестью, кого соблазнить перспективой, кого облагодетельствовать высоким
доверием, кого припугнуть. И всех надо проверить-перепроверить, и на каждого
собрать компромат. Еще надо воодушевить команду и направить коллективные усилия
к общей цели. Только тогда подчиненные дружно понесут шефа к очередной
ступеньке карьеры. Не меньшее искусство требуется, чтобы забраться на эту
ступеньку, стряхнув с ног прилипших соратников. Но так, чтобы, упаси господь,
не испортить отношения. Они всегда пригодятся, если решил жизнь прожить под
много повидавшими сводами Лубянки.

На трибуне произошла рокировка. Докладчик попятился, уступая место
новому глашатаю высоких чекистских истин. К ужасу аудитории, к трибуне двинулся
известный борец за моральный облик, начальник отдела кадров Духонин. Под мышкой
он держал увесистую папку Ее объем и суровый взгляд Духонина говорил, что
оперов ждет смерть лютая от полного умственного истощения. Надвигалась
процедура доведения приказов и указаний, родившихся в не обремененных другими
заботами головах руководства. Эту макулатуру Духонин с чувством и расстановкой
и собирался напоследок утрамбовать в ватные мозги оперсостава.

"Господи, только не это!" - с отчаянием приговоренного к четвертованию
подумал Николаев.

Начальник управления и его зам потянулись к дверям, одергивая на заду
помятые брюки. В зале заскрипели кресла, опера принимали более удобные позы. На
секунду все утратили бдительность. Это был шанс.

Николаев решительно, как солдат перед штыковой атакой, выставил
челюсть.

Ткнул в бок Парамонова.

- За мной! - шепотом скомандовал он. Парамонов мигом вышел из
сомнамбулического состояния и выскочил в проход следом за начальником. Николаев
решительно направился прямо к трибуне.

- Денис Гаврилович, извините, оперативная необходимость, -
скороговоркой выпалил он.

Расчет на неожиданность полностью оправдался. Духонин, как многие,
достигшие известного возраста и положения, соображал с трудом. К тому же, он
был весь поглощен раскладыванием бумажек в папке.

- Э-э, - протянул он, пяля мутные глаза на Николаева. - Оперативная
необходимость? Как же, понимаю. Дело серьезное.

К оперативной работе хранитель личных дел имел касательное отношение.
Но толк в ней, конечно же, знал. Его личный агентурный аппарат пронизывал все
управление сверху донизу.

Николаев счел, что разрешение получено, и на средней скорости бросился
к дверям, увлекая за собой Парамонова.

Выскочили в коридор и, переглянувшись, дружно рассмеялись.

- Фу, блин, - выдохнул Парамонов. - Помяни мое слово, когда-нибудь на
"пятиминутке" копчик заклинит, и тело примет форму стула. Так и будем ходить!

Он враскорячку прошелся перед Николаевым, чем вызвал новый приступ
смеха.

Перед тем как зайти в свой кабинет, Николаев для порядка толкнул
соседнюю дверь. В "Шанхае", как прозвали опера свой кабинет, в одиночестве
сидел Заварзин. Ему сегодня выпал счастливый жребий остаться "на вахте", пока
оперсостав отдела во главе с начальником просиживал штаны на "пятиминутке".

Николаев мимоходом отметил, что Коля Заварзин, вопреки ожиданиям, не
гадает кроссворды, а стучит на машинке, обложившись томами литерных дел. И что
отрадно, вскочил, едва заметил на пороге начальника.

- Как дела, Николай?- для проформы поинтересовался Николаев.

Заварзин подхватил со стола тонкую папочку.

- Первое, Юрий Андреевич. По линии угро пришла информация: снова
дернули "Успение". На этот раз из реставрационных мастерских Рублевского музея.

Стоявший за спиной Николаева Парамонов, не сдержавшись, гыгыгнул.

- Да пошли они! Надоело уже. Пора кражу этой доски переквалифицировать
в злостное хулиганство, - предложил он.

Икона северного письма "Успение Богородицы" костью в горле оперов
стояла не один год. Первый раз ее явление в оперативных сводках произошло еще в
восьмидесятых. И, надо сказать, никакого благоговейного восторга у оперов не
вызвала. Так, кража заурядная. Ну, почистили малолетние нехристи пару
заброшенных храмов на Печоре, ну, погорели на продаже. Тоже мне - чудо
господне! В те времена специализированные отделы в МУРе и на Лубянке под
потолок были заполнены иконами. И на появление очередного "вещдока" никто не
обратил внимания. Чудеса начались позже. Икону признали представляющей музейную
ценность и передали по назначению - в запасники. Оттуда она стала с вызывающей
подозрение периодичностью пропадать. Трижды ее изымали на воровских малинах,
дважды конфисковывали на таможне, один раз отыскалась в собрании "черного"
коллекционера, представшего перед Господом в результате пролома черепа.

"Успение" стала своеобразным переходящим вымпелом в криминальном
соревновании: только ее изымут и торжественно передадут музейщикам, как через
месяц-другой опять приходится объявлять в розыск. Не спасло и то, что последний
раз икону лично председатель ФСБ России передал самому митрополиту всея Руси.
Дернули ее из резиденции митрополита через неделю. Ну, ничего святого у воров
нету! Очевидно, за кордоном кто-то очень хотел заполучить именно это "Успение"
и денег не жалел. После последнего конфуза икону совместными усилиями с
белорусскими коллегами извлекли из тайника в бензобаке австрийского трейлера.
Пришлось многострадальную отправлять на реставрацию. Откуда, как сейчас
выяснилось, ее очередной раз украли.

"Держались на свою голову!" - проворчал Николаев. Сердце тихо екнуло,
предчувствуя еще одну напасть.

- Что еще?

- В таможенное управление я, на всякий случай, звонок продублировал.
Они уже в курсе. Икону поставили на непропуск через границу. - Коля Заварзин