Чтение 17–й страницы книги ~Тень воина~

- Да, живы, - согласился волхв. - Да, ты смешал свою кровь с нашей, твоя сила станет нашей силой и сделает детей наших еще сильнее. Ты поступил правильно, смертный. Сила никогда не приходит без крови. Родная кровь дает новую силу. Ты сделал амулет сильнее, смертный, Велес благодарит тебя за это.

Старик спрятал оберег, вернулся с косой длиной около метра и толщиной в руку, сплетенной из соломенных жгутов. Замер перед Олегом, сверля его взглядом:

- А скажи мне, смертный, не творил ли ты зла, находясь в ратном походе?

- Я делал только то, что должен, волхв, - пожал плечами Середин.

- Ужели? - волхв начал зыркать по его телу, словно искал кого-то мелкого и ловкого. - Ведомо мне, к людям, трудом тяжелым, ратным занятым, извечно окаянники пристают. За плечами прячутся, мерзости советуют, злобствуют руками человечьими, непотребства учиняют жестокие... А ну, признавайся, не творил ли ты зла в походе ратном!

- Творил! - вздрогнул от неожиданности Олег. - Убивал людей в походе как мог, волхв, боль им причинял, страдание и разорение.

- То не ты, то окаянники баловали! - Волхв хлестнул ведуна по плечу, по спине: - Вот я их! Всех побью! Всех изведу, повыдергаю... Ой, вот они прилипли... - Старик брезгливо отбросил косу, попав, тем не менее, точно на один из заготовленных костров, вытянул руку, присыпал голову, плечи Середина теплым и сухим шелестящим песком: - Накрой, Триглава, одеянием своим сына верного, за тебя нестрадавшего. Очисти его от греха чужого, окаянного. Очисти от помысла злого, от деяния прошлого, от памяти чужой. Очисти живот, очисти сердце, очисти душу... Всё, смертный, нет более на тебе стыда. Чужое зло я с окаянниками прогнал, твое мать твоя Триглава взяла. Чист ты отныне пред землей, Велесом, перед людьми и прародителями нашими. - Старик обогнул ведуна, встал перед Захаром:

- Скажи мне, смертный, не творил ли ты зла, находясь в ратном походе?

- Я убивал волхв и причинял боль.

- И на тебе окаянников вижу, ратный. - Старец забрал у него соломенный жгут и принялся охаживать: - Но прогоню я их, прогоню... Вот они, размазал...

Волхв откинул солому, посыпал Захара песком, двинулся дальше. Мальчишка пробежал между мужчинами, наколол жгут вилами, опасливо перекинул на кострище поверх косы.

Когда старик дошел до последнего ратника, над костром появился слабый дымок. Вскоре он повалил всё гуще и гуще, по соломе заплясало пламя, над которым поднимался вязкий смолянистый дым.

- И вы гляньте, сколько мерзости окаянники для вас напасли, - покачал головой волхв. - Какие твари злобные. Ну, да зло сгорит, вы для земли останетесь. Пусть улетает кровавое зло, не бывать ему на вас, прочь!

Как ни странно, но Олег действительно испытал облегчение - он понял, что эта страница перевернута. Войны, страха, боли и крови больше нет. Есть жизнь, в которой живут обычные, нормальные люди. Такие, как он.

Суравчане, увидев густой дым, поспешили к святилищу, неся своим родичам рубахи, тулупы, теплые налатники. Многие прихватили кувшины с медом, караваи хлеба, некоторые гнали баранов. Олег понял, что обряд плавно перетекает в следующую часть.

- Мир вам, дети мои, - обойдя вокруг приготовленной поленницы, осыпал павших воинов серым порошком волхв. - Вы принесли животы свои ради покоя земли нашей, за что поклон вам низкий от каждого из нас, от каждой травинки и каждого деревца. Вашей жертвой не оскудеет земля наша детьми и хлебом, скотом и дичью. Ваша кровь с нами остается, в жилах наших, в жилах потомков, вами оставленных. В них честь ваша и ваша плоть. Покуда не прервутся колена наши, покуда не исчезнут дети и внуки с земли русской - до тех дней и вы живы будете, с нами и радуницами нашими. Ступайте спокойно в счастливые земли, дети мои. Не посрамим мы вашей памяти, не предадим ваших заветов.

Незнакомая женщина в темпом шерстяном платке заплакала, схватив Путяту за руку, и не отпускала его несмотря на то, что сухие дрова, запаленные сразу в нескольких местах, разгорались стремительно, дыша во все стороны жаром. Ее оттащили только тогда, когда платок и тулуп на ней начали тлеть, а костяные пуговицы обугливаться. Несчастная упала на колени и жалобно завыла, как подстреленный волк.

Тем временем умелые мужицкие руки спустили с барашков шкуру, принялись закреплять туши над теми небольшими кострами, которые были приготовлены вокруг. Людмила накинула на плечи Одинцу и ведуну по тулупу, поставила на снег крынку, деревянные мисочки, примостилась рядом. Олег налил себе, мальчишке и ей, поднял чашу, задумчиво сказал:

- Хороший был парень Малюта. Храбрый. Когда мы с конокрадами столкнулись, от верной смерти меня спас. Спасибо ему... - Олег отпил хмельного меда.

- Лабута хорошим был человеком, - отозвались с той стороны погребального костра. - Помню, пока маленький был, всегда медом меня угощал. Как увидит, обязательно немного сот отломит.

- Малюта мне как-то рыбу всю отдал. Мой малой увидел, как тот кукан несет от болота, да стал рыбки просить. А Малюта возьми, да и отдай.

- Путята работящим был мужиком. И в помощи никогда не отказывал...

Так и длился этот день. Собравшиеся вокруг костра люди пили хмельное пиво, закусывали жареным мясом и вспоминали всё то доброе, что видели от людей, чьи души с дымом костра улетали в новый, неведомый мир. Это продолжалось, пока от поленницы и погибших не остался лишь ровный прямоугольник из догорающих углей. Тогда деревенские начали один за другим возвращаться к домам. Захар тоже поднялся, но возле Олега присел снова:

- Замучил он совсем. Катается, мычит. Когда убивать станем?

- Завтра, на рассвете поедем. Ты мне поможешь?

- Отчего бы и нет, - пожал плечами бородач. - Вестимо, помогу.

* * *

Хотя Одинец, придерживая меч левой рукой, и рвался помочь ведуну в его деле, Олег от его помощи категорически отказался.

- Еще помну, коли впаду в беспамятство, - покачал он головой, седлая гнедую, - А тебе с одной рукой и не отбиться. Нет, сами с Захаром управимся. Он мужик крепкий, сдюжит.

Небо за ночь развиднелось. Солнце, серебря снег множеством искорок, осторожно выглядывало над далеким горизонтом - такое яркое, красивое, светлое... Что-то будет сегодня? Чем задумка давняя выльется?

Захар к серединскому приезду уже успел запрячь кобылу, вывести телегу из сарая. В ней, на голых досках, шевелился продолговатый сверток из ватных халатов, перемотанный сверху бечевой.

- Крутится и крутится, крутится и крутится, - покачал головой старший. - Може, чует что?

- А хоть бы и так, какая разница? - повел плечами ведун. Потом расстегнул пояс с саблей, ножом, ложкой и поясной сумкой, опустил на повозку: - Пусть у тебя побудет, Захар.

- Пусть побудет, - невозмутимо ответил мужик. - А что за пытку такую страшную ты придумал, колдун.

- У мельника на дворе увидишь. Только просьба одна у меня будет. Коли я до приезда туда и выгрузки пленника нашего опять в беспамятство впаду, кидаться на половца стану, еще чего чудить - ты меня оглуши чем-нибудь да в телегу кинь. Договорились?

- Оглушить, гришь? - с усмешкой мотнул головой Захар. - А что? Отчего не оглушить хорошего человека? Сделаю...

Он запрыгнул на телегу и тряхнул поводьями:

- Н-но, пошла, ленивая!

До дома Творимира они доехали часа за четыре. Захар предусмотрительно оставил телегу за воротами, заглянул во двор. Олег, замотав поводья гнедой, двинулся следом.

Внутри за минувшие месяцы не изменилось ничего - если не считать, конечно, снежного покрывала, придавшего чистый, нарядный вид и покосившемуся навесу, и выломанной двери, крыльцу и сараям.

- Здесь смерти его предать желаешь? Это добре. Где пакостил - там пусть и ответ держит. Сожжешь его с домом, да?

- Давай, притащим этого паразита сюда... - Вдвоем они сняли с телеги пленника, затащили во двор, распутали веревки, выкатили половца из халатов. Одновременно поморщились: хотя кормить хана и кормили, но выгуливанием его никто не занимался - со всеми вытекающими отсюда последствиями. В окровавленной полотняной рубахе и темно-синих штанах, обшитых атласом, с короткой русой бородкой и взлохмаченными кудрями, лет тридцати, Биняк на вид ничем не отличался от точно таких же парней, что жили в окрестных деревнях, любили своих жен, растили детей. С той лишь разницей, что этот степняк был кровавым мясником, убийцей, насильником и разорителем.

- Фу, какая гадость, - брезгливо тряхнул руками Захар. - И что теперь?

- Давай привяжем к столбу навеса. - Мужчины подняли пленника, прижали спиной к столбу, скрутили руки за спиной. Половец застонал, мотнул головой, пытаясь спрятать глаза от непривычно яркого света:

- Кто вы такие? - внезапно прохрипел он. - Проклятье на ваш род до самого седьмого колена! Отпустите меня! Отпустите, не то карающие мечи очень скоро надут на ваши головы. Вы знаете, кто я такой?!

- Обложить его сеном? - спросил старший.

- Отрежь от его бечевы кусок веревки и свяжи мне руки за спиной.

- Тебе-то зачем?

- Свяжи, потом скажу.

- Ох, уж эти чародеи, - фыркнул Захар, однако просьбу выполнил и стянул Олегу руки довольно туго, даже пальцы онемели. - Теперь чего?

- Что вы делаете, дети собаки? - насторожился половец. - Вы знаете, кто я такой?

- Слушай меня, Захар. Сейчас я кое-что скажу. Потом хватай меня, как бы я ни сопротивлялся, что бы ни говорил, чего ни обещал, кидай в телегу и вези в Сураву. Договорились?

- А этот степняк?

- Просто хватай и вези. Биняк - это не самое главное. Есть кое-что поважнее.

- Ну, как скажешь, - пожал плечами Захар. - Ране от твоих слов беды не случалось, токмо ладное всё...

- Я хан Биняк! - захрипел пленник. - Отпишите про меня родичам, вам заплатят выкуп. Огромный выкуп. Вам хватит его на всю жизнь и детям...

- Заткнись и слушай меня, - повернулся к нему Олег. - Посмотри по сторонам. Ты узнаешь этот двор? Здесь ты и твои подонки загубили целую семью.

- Бросьте! Несколько жалких лапотников! Одних побьешь, новые народятся. За меня вы получите выкуп. Дайте мне поесть и новые штаны.

- Мне не нужно от тебя выкупа, убийца. Ничего не нужно. Я тебя отпускаю. Ты связан, но, если захочешь, можешь раскачать столб, перетереть веревки, ослабить их и выбраться. Потом уметайся в свою степь. Захар, бежим отсю...

Олег едва успел переступить порог, как ощутил знакомый позыв тошноты, нечто неосязаемое словно ударило его изнутри в горло и...

- Ну, ты и вязать... - борясь с болью в запястьях, Олег перекатился на бок, приподнял голову. Он валялся с телеге, позади послушно трусила гнедая, впереди виднелись вершины леса. - Мы что, всего на пару верст отъехали? А, Захар? Что со мной было?

- Как сказывал, колдун, так и было, - ответил с облучка мужик. - Как из ворот вышел, так и начал назад рваться, бился как припадочный, по земле катался, телегу грыз. Ну, а я, как ты указывал, в повозку тебя затолкнул, к борту подвязал, дабы не выпал, да поехал. Ты тут бился, словами непотребными бросался. А опосля затих. Теперича что?

- Наверное, ничего, - вытянулся во весь рост ведун. - Кончилось.

- Может, поведаешь всё же, к чему чудачества сии? Свербит ведь любопытство-то!

- Ты же видел, Захар, как мельник Творимир в меня вселился. Как из-за семьи своей убивался.

- А то, помню. Рази забудешь такое?

- Как думаешь, разве стерпел бы мельник, кабы знал, что убийца его детей и любимой цел остался да на свободу вот-вот вырвется, домой уйдет? Думаю, когда он понял, что его увозят, а хана отпускают, то должен был всё сделать, чтобы на волю вырваться и половцу отомстить. Темницей его, так получилось, тело мое стало, которое он по осени заполучил. И если ему хотелось вернуться...

- А ты хитер, колдун, ох хитер, - тряхнул вожжами Захар. - Выжил, стало быть, из себя чужую душу, избавился. Вот только половца жалко. Уйдет ведь.

- Разве? - не поверил Олег. - А ты помнишь, как мы к мельнику в плен попали? Вот то-то. Причем мы попали на время, а хан Биняк - навсегда.

- Рази забудешь? - повторил мужик. Середин попытался приподняться, поднять голову:

- Интересно, что там сейчас с мельницей происходит? Может, вернуться, посмотреть?

- Пусть мокрицы смотрят, - ответил Захар. - А я лучше на внуков полюбуюсь.

- От елки-палки, - опять перекатился с боку на бок Олег. - Слушай, да развяжи же ты меня, больно! Теперь-то это зачем? Всё уже позади.

Старший опять оглянулся на него через плечо, хмыкнул в бороду:

- Тут такое дело, колдун. Знал я мельника нашего, знал. Ох, и ушлый был мужик! Хитрый, верткий... Посему полежи-ка ты пока связанным. Вот в Сураву приедем, тогда и отпущу.

- Да я это, я!

- А хоть бы и так. Полежи, отдохни маленько.

- Может, ты и прав, - откинул голову на дно телеги Олег. - Полежу.

От Суравы соблазнительно пахло вареным мясом. Причем за версту - Олег учуял запах, когда телега еще только перевалила гребень холма и покатилась вниз.

- Эк вкусненьким-то повеяло, - попытался сесть он. - В лесу все волки слюной захлебнутся.

- А куды денешься? - пожал плечами Захар. - Скотины-то ныне много оказалось. А сена заготовили не очень, токмо для той, что на дворе была. Давай путы-то обрежу. Нехорошо, заметят еще с терема. Так получается, колдун, избавился ты от заклятия Творимирова? И что делать ныне станешь?

- Работа найдется, Захар. Одинец, вон, однорукий ныне, не помощник. Дел же не перечесть. Не управится Людмила одна, подсоблю. Да и кузнец в деревне нужен, куда вы без него?

- Ладные слова гришь, чародей, добрые, - отбросив веревки, кивнул старший. - То и верно - чего тебе у нас не остаться? Живи.

Что означают слова Захара про нехватку сена, Олег понял, только въехав в ворота двора. Там, на перекладине возле хлева висела освежеванная туша барана, с которой Людмила срезала в миску ломти мяса. Всё, что мог делать Одинец своей левой рукой - так это носить полные миски в дом. Ведун завел лошадь в конюшню, расседлал, налил воды, скинул налатник и пошел помогать.

Всё это походило на хорошо отлаженный конвейер: утром Олег закалывал очередную овцу, свежевал, счищал с костей мясо. Людмила раскладывала его по горшкам и крынкам, ставила в жарко протопленную печь на несколько часов, после чего выносила на улицу, на мороз. Желтоватый бараний жир, плавающий поверху толстым слоем, быстро схватывался, закупоривая горлышко сальной пробкой - и горшки отправлялись в погреб, на ледник. Кости собирались в чугунок, тоже долго вываривались - и на ужин, завтрак и обед в доме постоянно были густая мясная похлебка и холодец. Дети поначалу радовались непривычно щедрой мясной диете - но уже через несколько дней начали просить кашки, репы да капусты.

Передышка наступила, когда в хлеву осталось только три овцы. Людмила решила, что на них запасов хватит, а шерсть пригодится - пусть растут и плодятся. Однако одно цепляет другое - чтобы припасы в плотно набитом погребе не испортились за лето, нужен был лед. Причем сразу всей деревне, а потому разлив ручья перед болотом спасти Сураву не мог - на нем этого естественного морозильника от силы на один ледник намерзало. Причем за десять дней - раньше лед нужной толщины набрать не успевал. А потому возить его пришлось с Олыма - тем паче, что там и вода чище, и лед зеленоватый, прозрачный, ядреный.

Мужики собирались к опустевшим Селезням целым обозом. Полдня пути туда, еще полдня на то, чтобы нагрузить телеги. Тут и темнота наступала - люди запаливали костры, пили пиво, отъедались мясным кулешом. Поутру - домой, чтобы денек отдохнуть, а потом обратно на Олым - ко льду, пиву и кострам.

Заготовка льда закончилась общим праздником - Велесовым днем. И хотя все сельчане с самого утра величали Велеса, пили в его честь хмельной мед, приносили к идолу жертвы и подарки, однако все игрища почему-то оказались связаны с волками.

Мальчики с палками сторожили пущенные проветриться деревенскую отару и табун - в то время как ребята повзрослее, накинув на себя серые шкуры, пытались незаметно подкрасться к скоту. Парни с девками, напялив венки из сена, небольшими группками рыскали по деревне, заглядывая в каждую щель в поисках волков - дескать, как бы не затаились! Ближе к вечеру волков начали искать по сеновалам, и чаще всего - парочками.

Одинцу в честь праздника волхв снял лубки. Рука, как оценил Олег, срослась правильно, рана зажила. Но вот мышцы за месяц с лишним полного безделья совершенно усохли, и рука напоминала обглоданную цыплячью лапку.

За Велесовым днем настало подсечное время - время расчистки пашни от леса и заготовки дров. Потом - Турицы, праздник мужского естества. Опять заготовки... Постепенно Олег втянулся в ритм деревенской жизни, в котором дни тяжелого труда прерывались веселыми общими праздниками, а многие насущные потребности оборачивались общими застольями.

После виевых дней в Сураву неожиданно приехал из Кшени тамошний кузнец - счастливый, как наевшийся сметаны кот. Привез, как водится, бочонок меда, соленых грибков, большущий свиной окорок и - полтора десятка крупных, с голову, похожих на покрашенный в серый цвет пенопласт, криниц. Рассказал, что дочка у него вышла замуж и вроде даже как уже на сносях, долго обнимал Олега, предлагал при любой беде обращаться за помощью и, прожив два дня, уехал, оставив Людмилу в полном недоумении. Причину подобной щедрости он так и не объяснил, а Олег выдавать чужие тайны тоже не привык.

В кузне снова послышался звон: ведун и Одинец расковывали криницы в лепешки. Больше, впрочем, работал мальчишка - ему руку нужно было разрабатывать. Спешить с криницами всё равно ни к чему - они и непрокованными могут своего времени спокойно подождать.

Спустя неделю обнаружилась новая напасть: заготовленный прежним хозяином уголь кончился. Нужно было пережигать новый.

Собственно, добыть уголь не так уж и сложно - это не руду в домницах пережигать. Сложить груду дров высотой метра полтора, сверху засыпать землей, поджечь и подождать, пока деревянные чурбаки не превратятся в угольные. Но это в теории. А на практике достаточно вспомнить, что только горит эта куча целые сутки, и каждую минуту за ней надобно следить, чтобы огни наружу не вырвались - не то весь труд насмарку. А еще - нужно заготовить сами дрова, площадку, трубу, мокрую солому, землю, продыхи...

Готовый уголь Одинец и ведун начали перевозить на теплый и сухой чердак дома только через десять дней - и Олег с удивлением заметил, что, оказывается, снег уже не нарастает, а начинает сходить, оставляя на южных сторонах кочек, холмиков и мелких взгорков влажные черные проплешины.

Весна...

* * *

- У-а-а!

Заспавшийся Олег от неожиданного шума вздрогнул, повернулся на постели, открыл глаза - и шарахнулся к стенке, испугавшись уже по-настоящему: прямо перед ним, выставив вперед черные рога, стояло красно-коричневое чудище с большими черными глазами и торчащими из соломенных волос длинными петушиными перьями. Ведун схватился за запястье - нет, крест холодный. Тогда что?..

- Вставай, весну проспишь! - вышло из-за печки еще одно соломенное чудище, но с Людмилиным лицом и ее голосом. - Волхв всех созывает зиму прогонять. Напугать надобно хорошенько, не то так навсегда и останется. Идем!

Хозяйка дала двум маленьким чудовищам оловянный котелок и деревянную миску - и те немедленно начали лупить в них ложками.

- Только не здесь! - взмолилась Людмила. - На улицу ступайте.

- Ква, - перевел дух Олег. - Так человека можно заикой оставить.

- Так ты идешь? - Женщина натянула на голову деревянную расписанную маску с кисточками по нижнему краю и взяла в руки колотушку для белья.

- А как же вы без меня...

В сенях Олег напялил вывернутый мехом наружу тулуп, на голову накинул мешковину, прихватив ее на шее веревочкой, взял немытую ношву, из которой хозяйка кормила поросят, длинное полено. Шагнул на улицу.

Здесь стоял такой гвалт, что все окрестные звери и птицы наверняка должны были разбежаться куда подальше.: и на всю жизнь заречься приближаться к Сураве ближе десяти верст. Во всех дворах люди колотили в доски, орали, мяукали, каркали. Где-то свистели, где-то трубили в рог. Нагоняя вышедших в проулок Людмилу с детьми, Олег тоже постучал поленом в ношву. Тихо гукнул, рассмеялся собственной стеснительности и заорал во всю глотку:

- У-а-а!!! Зима, прочь иди!

- Зима, прочь иди!!! - подхватили Людмила с детьми и еще яростней заколотили в свои инструменты.

Вслед за селянами Середин вышел за ворота, присоединился к грохочущей и вопящей процессии, что двигалась к ручью, к тому самому плесу, возле которого и пропадали в деревне мужики. Скоро опять пора будет сторониться. Это зимой мавки не то спят, не то из-подо льда вылезти не могут. А как вода откроется - только злее становятся.

На широкой прогалине между тыном и ручьем красовалась среди прибрежной прошлогодней осоки воздетая на шест Масленица. Хотя здесь ее, наверное, называли как-то иначе. Коли проводы Зимы - то Зимой, наверное. Толпа сельчан собралась перед соломенным чучелом, громыхали, свистели, кричали. Грозили ему кулаками. Как показалось Середину, многие, войдя в раж, делали это уже всерьез.

Положение спас волхв, разрезав толпу с посохом в одной руке и факелом в другой. Остановился, крестообразно осенил чучело посохом:

- Была пора, была ты нам госпожа и хозяйка! Ныне нет тебе боле ни дня, ни минуточки. Пришел из-за поля, из-за гор господин новый, от века Хорс нареченный. Глаза у него горячие, лик у него светлый, голос его могучий. Его отныне власть и сила, не тебе Хорсу перечить! - Волхв поднес факел, и чучело в несколько минут занялось ярким огнем. - Неси, вода чистая, вода быстрая, Зиму холодную за дальние леса, за высокие горы, в омута глубокие, под камни тяжелые. Забирай вода, Зиму, не нужна она земле более!

Волхв толкнул чучело - и оно медленно завалилось на темный лед ручья. Огонь затрещал, но не погас - вода до него добраться не смогла. Деревенские же радостно заорали, побросали маски, кинулись обниматься и целоваться:

- Нет больше Зимы! Кончилась! Ныне Хорс пришел, лето за собой ведет!

Вскоре на поляне загорелся костер, в который многие побросали свои соломенные костюмы. Ведун тулуп пожалел, отступил в сторонку и ушел к деревне. В доме оставил ношву и верхнюю одежду, прихватил со стола оставленный хозяйкой кувшин со сладко пахнущим медом. Да и вообще - стол был накрыт, как для праздника: пироги, миски с грибами, квашеная капуста, тушеная баранина. Можно подумать, Людмила не знала, что сегодня гульбище большое предстоит.

Когда ведун вернулся к ручью, девушки уже водили на нем хоровод, а парни прыгали через костер - то ли избавляясь от злых духов, то ли просто для веселья. Пламя стояло высоко, в рост человека - так что и удаль молодецкую они тоже показывали. Ближе к воде, на расстеленных коврах - богато зажила деревня - стояли блюда с большущими блинами, миски с медом - не хмельным, обыкновенным. Хмельной мед был в крынках, приглашающе открывших свои широкие горлышки.

Олег с удивлением заметил, что вокруг чучела уже образовалась довольно обширная полынья - то ли из-за тепла огня, то ли благодаря обряду, но ручей очищался ото льда буквально на глазах. Ведун присел на край ковра, кивнув Захару и Скреженю, скатал один из блинов в трубочку, макнул в мед.

- Прощай, Зима, идет Ярило! - похоже на тост произнес старший, поднимая свой блин.

- Долой Зиму, ура Яриле, - кивнул Олег, ответив на тост своим блином.

Впрочем, запивали угощение всё равно пивом и медом, причем с большим удовольствием.

Костер частично прогорел, пламя осело. Теперь через него начали прыгать подростки, а парни, разбив хоровод, затеяли с девушками игру в жмурки. Причем игравшие мало-помалу всё больше удалялись от общего застолья. Тем временем захаровские мальчишки принесли котел, торжественно зачерпнули из дошедшей до берега полыньи "ярилиной" воды, водрузили на угли. Ребятня, отогнанная в сторону, затеяла игру в шапки, быстро переросшую в драку. Их начали разнимать парни постарше... И дело кончилось классической русской забавой - кулачным боем. Иначе говоря, слегка облагороженной правилами боя общедеревенской дракой "стенка на стенку".

Олег ввязываться в веселье не стал, его тревожило совсем другое: серебряный крест потихонечку начал нагреваться, указывая на нарастающее со стороны воды магическое воздействие. Вот только подсказать не мог христианский оберег: то ли это колдовство вызвано обрядом изгнания зимы, то ли водяная нежить подтягивается к открытой воде, собираясь наконец-то выглянуть из своего царства на воздух. Болото, насколько хватало глаз, покрывалось темными пятнами из-за выступившей из-под липкого снега воды. Кое-где, скорее всего, это была уже не вода, а самые настоящие полыньи. Сила Хорса пробуждала болото ото сна.

Драка закончилась перемирием, блинами, пивом и перловой кашей из котла. На месте прогоревшего парни запалили новый костер, прыгать через который подбивали уже девиц. Те хихикали, отнекивались, но иногда, взяв кого-то из молодых людей за руку, всё же прыгали. В свете пламени приближающиеся сумерки были незаметны, и Олег не поверил своим ушам, когда раскрасневшаяся Людмила присела рядом:

- Младших пора укладывать, Олег. Останешься али с нами пойдешь?

- Пойду...

Только во дворе, в тени дома, сараев и навесов, стало понятно, что на Сураву опускается ночь - вокруг было так темно, что приходилось ходить чуть ли не на ощупь. Людмила повернула в конюшню, подвела малышей к сваленному в углу сену, велела ложиться на брошенную поверх сухой травы попону:

- Смотрите не подеритесь ночью! - предупредила она детей, накрывая каждого отдельным тулупом. - Коли по нужде побежите, не забудьте, куда спать вертаться.

Середин ошарашенно оглянулся на избу, потом повернулся к детям.

- Вот, - выпрямилась женщина. - Давно ли я Одинца так же укладывала. А ныне уже - мужчина вырос. Может и вовсе не прийти, не спрашивается.

- А чего в дом-то не идем? - перебил ее ведун.

- Дык, последний день зимы сегодня, - напомнила Людмила. - С мертвого на живое всё меняется. Навий день. Духи предков сегодня в дома возвращаются. Смотрят, всё ли в порядке, как дети порядки и заветы их чтут. Я им и стол ужо накрыла. А живым сегодня в дома нельзя. Навки с собой в зиму унесут, враз застынешь до смерти.

- Где же тогда спать? Ныне даже сеновалов нет, пустые, лето на носу.

- Ну, кто где может, тот там и устраивается, - засмеялась хозяйка, взяла его за руку, повела к бане.

Олег собрался было напомнить про всякого рода банщиков и их сотоварищей, но Людмила зашла с другой стороны, указала на приставленную к чердачному окошку лестницу. Забралась вслед за ведуном.

Наверху было тесно, пахло перегноем. Олег ощутил под ногами толстый, рыхлый слой соломы, настеленной, должно быть, для тепла. Продвинулся чуть дальше и оказался на толстой попоне.

- Помню, в девках была, сколько раз над баней ночевала. Отец строгий был, до петухов не успела - зараз двери на засов. Ты там опасливей крутись, мед опрокинешь.

- Так ты и мед сюда принесла?

- Я же знала, где ввечеру укладываться придется. Там и хлеб должон лежать, и расстегаи с грибами.

- Нашел. - Олег отхлебнул немного, протянул ей на голос. - А Одинец сюда не явится?

- Кто же в его годы домой спать ходит? - хихикнула Людмила. - Нешто у девок сеновалов нет? Бери пирог... Нащупал?

Так, на ощупь, они допили мед, каким-то чудом не разлив по чердаку, поели пирогов.

- Еще хочешь? - спросила женщина. - Последний. Я больше не буду.

- Давай, - вытянул руку Середин, но вместо холодного теста ощутил пальцами нечто мягкое и горячее, обтянутое полотняной тканью. - Что это?

- Это не он, - с усмешкой ответила Людмила.