Чтение 9–й страницы книги ~Тень воина~

- Ну, прощевай, чужак. Ден через двадцать свидимся.

- С нами пойдешь?

- Пойду, - кивнул мужик. - Нешто, мыслишь, великая радость по морозу сети мокрые перебирать? Не, чужак, степь да меч милее будут. И коням разминка, и мне веселье. Прощевай...

Глеб отплыл, а Середин, растолкав бортника, поднялся на обрыв, огляделся:

- Эй, Малюта! Ты где?! Малю-ю-юта! Куда тебя занесло, электрическая сила?!

Раздраженно сплюнув, ведун принялся описывать круги в поисках мальчишки, пока наконец не обнаружил его в зарослях смородины. Похоже, их спутник сперва облопался мелкими красными ягодами, а когда набил оскомину - растянулся прямо там, где стоял. Успевший изрядно разозлиться Середин пнул его ногой:

- Малюта, разорви тебя шайтан, сколько можно дрыхнуть?! Кони где?

- Ужо пора? - сонно захлопал веками мальчишка. - Вернулись?

- Вернулись, вернулись. Где лошади? Вещи где?

- Дык, там, на поляне, - почесывая себя под мышкой, начал тот выбираться из кустов.

- Где?

- Ну, здесь... - Малюта остановился на площадке, вытоптанной перед спуском к воде, покрутил головой. - Вот здеся были.

- Где?! - заскрипел зубами ведун. Мальчишка долго думал, глядя по сторонам, потом до него дошло:

- Шуткуете, да?

- Где... мои... лошади? - Середин положил руку на рукоять сабли.

- Дык... А вы, стало быть, не уводили? - проявил признаки беспокойства Малюта. - Там кобылка дядькина. Мне за нее... Запорет дядька Захар.

- Не запорет, - пообещал Олег, и сабля со зловещим шелестом покинула ножны. - Где кони, говнюк? Тебя тут для чего оставляли.

- Ты, Малюта, козел безрогий, - покачиваясь, сообщил Лабута, опустился на землю и свернулся калачиком. - Здесь его не руби, кузнец. Попачкаешь всё, и с Кшени увидят. В лес лучше отведи.

- А-а-а-а!!! - внезапно взвыл паренек и с места стремглав кинулся в лещину, что росла за поляной. Треск поднялся такой, словно через чащу ломилось стадо сохатых.

Олег за ним не погнался. Бегать не хотелось. В душе словно оборвалась какая-то струна. Коней не было, и он никак не мог поверить, что уже не увидит своей гнедой, которая сотни, если не тысячи верст носила его от края до края великой Руси, что не будет топать позади верным хвостиком чалый. И вещи тоже пропали. Правда, не все - большую часть он всё-таки оставлял в Сураве. Но вещи-то - неживые. А гнедая... Она ведь дышит в ухо, когда взнуздываешь, она дышит, когда гладишь ее по спине - огромная, теплая, живая. Неужели всё?

- Ненавижу... - Он оглянулся на орешник, загнал саблю обратно в ножны, склонился над глиной у берега.

Последние дни шли дожди, а потому старые следы давно смыло в реку, остались только свежие. Подковы, подошвы, подковы... Ничего не разобрать. Тут нужно быть следопытом. Ведун толкнул бортника в бок:

- Лабута, может, на следы глянешь? Куда они деться-то могли?

- Конокрады увели, куда же еще? - зевнул рыжебородый. - Коли б лошади сами убежали - тюки ведь брать не стали бы?

- Верно... - согласился Олег, и рука его опять потянулась к сабле. - Догоню, убью.

- Как ты пеший конных догонишь? - сонно отозвался бортник. - Опять же, куды они пошли? В Кшень переправиться не могли, но вверх али вниз по реке, к Ельцу - рази угадаешь? Опять же, к Олыму могли уйти. Ныне на тракте нашем ни единой деревни не осталось - и не приметит никто. А там опять и вверх, и вниз можно...

- Проклятье! - В отчаянии прикусив губу, ведун вышел на берег, глядя на плавно текущие воды. Вот кто всё видел: река. Да разве у нее спросишь?

И тут в голове его опять всплыло что-то непонятное, ранее неведомое, невесть откуда взявшееся... Олег отвернул к покачивающимся на ветру камышам, сорвал один из них, сделал два надреза один против другого, срезал кисточку, самый конец стебля размочалил зубами и загнул. Потом скинул сапоги, ремень, засучил штанины, вошел по колено в воду и тихонько подул в стебель, старательно прислушиваясь. Никаких звуков уловить не удалось - но у Середина откуда-то была уверенность, что именно так быть и должно. И что тот, кому надо - услышит. Среди камышей тяжело плеснула вода. Потом еще раз, но уже ближе, среди кувшинок. Олег опустил стебель и торопливо начертал знак воды. В ответ вода тихонько хихикнула, пошла мелкой рябью. Из-под ног к самой поверхности поднялось белое зеленоглазое лицо, опушенное длинными волосами. Тело, уходящее под нити речной крапивы, казалось всего лишь светлой полоской.

- Чего звал, свояк? - шевельнулись синие губы.

- Кто коней моих увел, не видела?

- Холодно...

- Я знаю, - отмахнулся ведун. - А коней? Лошадей видела, как уводили?

- Холодно мне... Согрей, свояк. Согрей... У живых губы горя-ячие...

- А лошадей как уводили, ты видела?

- Согрей... Скажу...

Этого только не хватает - с утопленницами целоваться! Хотя это вроде не навь, не мавка. Русалка, вроде. А русалки души не выпивают. Они по любви земной тоскуют. Даже замуж за людей иногда выходят и детей рожают. А потому не намного опаснее обычной земной девицы

- Холодно... - опять повторила речная жительница.

Олег вздохнул, вспомнил горячий, теплый бок своей гнедой, опустился на колени прямо в воду и наклонился к белому лицу. Со стремительным плеском взметнулись над поверхностью руки, смыкаясь за его спиной в прочных объятиях, в губы хлынул обжигающий лед, от которого занемели десны, язык, щеки. От неожиданности и боли Середин рванулся назад, вскочил на ноги. Русалка засмеялась, медленно погрузилась в глубину. Губы ее теперь стали красными.

- А кони... где? - с трудом ворочая тяжелым языком, спросил Олег.

- Вниз по реке ушли. Недавно, - ответила вода.

- А задержать ты их можешь?

- Торопись, свояк. К ночи нагонишь.

- К ночи... догонишь... - недовольно буркнул Середин, выбираясь на сушу. - Пеший конного...

Он опустил мокрые штанины, быстро намотал портянки, натянул сапоги, подскочил к бортнику, со всей силы пнул его ногой:

- Вставай, побежали.

- Куда? - недовольно буркнул тот.

- Конокрады вниз по реке уходят.

- Откель ведаешь? И пошто портки у тебя мокрые такие?

- А ну, вставай! - рыкнул на него ведун. - Трепаться он тут еще будет, откуда и куда. Догонять нужно! Малюта! Где ты там ховаешься? Вылазь, побежали!

Середин затянул ремень и, первым показывая пример, потрусил по узкой тропинке, извивающейся за кустарником вдоль самого берега. Где-то через полчаса он начал задыхаться, перешел на шаг, а когда дыхание чуть успокоилось - снова побежал. Позади постоянно слышался топот - селяне не отставали.

Значит, можно было не оглядываться. Где-то с километр бега, потом метров пятьсот шагом, снова бег - в таком ритме они двигались часа три, до первых сумерек, пока бортник вдруг хрипло не закричал:

- Стой, кузнец, стой! Погоди... Не чуешь разве - дымком пахнуло...

Ведун перешел на шаг, медленно приходя в себя, принюхался. Ничего не ощутил - но тут внезапно где-то неподалеку заржала лошадь, причем ему показалось, что о себе давал а знать именно гнедая. Олег согнулся, выпрямился, сделал еще несколько шагов и опустился на уже порядком пожухлую траву.

- Сейчас... Нужно сил набраться... Коли конокрады костер палят, стало быть, до утра никуда не денутся. А запыханными нападать - только железо в брюхо искать.

Малюта без слов рухнул рядом и закрыл глаза. Лабута сел, привалившись спиной к березе:

- Ну, ты скороход однако, кузнец. Всё пиво из меня выгнал, язви его душу.

- Ничего, хватит еще пива в этом мире на твою долю.

Изо рта вырывались крупные клубы пара - без солнца осень мгновенно напоминала о совсем близких заморозках. Да чего там говорить, если местные ожидают, что через полмесяца по льду верхом скакать можно будет? Как бы не простудиться, распаренному-то...

- Малюта, не спи, - тихо пробормотал ведун, - не спи, простудишься. Сидите здесь, я на разведку схожу.

- И я с тобой, - поднялся бортник, - а то брюхо колет, как у лошади, что запаренной напоили.

- И я, и я... - поднялся на четвереньки мальчишка. - Одного меня тут не бросайте.

Найти стоянку конокрадов труда не составило - свет пробивал темную чащу шагов за сто. Пригибаясь и стараясь держаться за самыми толстыми стволами, ведун начал пробираться вперед и вскоре смог не только разглядеть пятерых ратников, в кольчугах и меховых шапках, но и коней, стоящих со спутанными ногами чуть дальше, на границе выхваченного пламенем светлого круга. Со стороны лагеря пахло вареным мясом, доносился оживленный разговор, время от времени прерываемый жизнерадостным смехом. "Небось, добыче радуются, уроды..."

- Похоже, дозор рязанский, - в самое ухо прошептал Лабута. - Из Ельца воевода на разведку к рубежам мордовским да половецким посылает. Они порою и в Кшень заглядывают, спрошают, кто чего видел али слышал. А чаще мимо проходят. Не верят особо черным людям.

- По барабану, - ответил Олег, вытягивая саблю. - По мне хоть латинянин, хоть таракан, хоть князь, хоть дружинник. А коли лошадь увел - всё едино конокрад. И место ему на березе. А лучше - на двух.

- И то верно, - согласился Лабута, вытягивая из-за пояса топор.

- Ага, - горячо закивал Малюта. Крепко ухватившись за косарь, паренек первым двинулся вперед. Середин переглянулся с бортником и устремился следом.

Расстояние до полянки сократилось до десяти шагов, до пяти. Под ногами, на мягком ковре перегноя, время от времени похрустывали ветки, чмокала влажная трава - но ратники были столь увлечены разговором, что ничего пока не замечали. Что же, коли повезет...

- А ну, сдавайтесь, конокрады проклятущие, пока мы вас всех на куски не порубили!!! - внезапно заорал во всю глотку Малюта, вскинув вверх свой нож.

- Электрическая сила!

Ведун рванулся вперед, моля Сварога о чуде - но чуда не произошло. К тому моменту, как он вырвался на свет, все пятеро рязанских разведчиков стояли на ногах, плечом к плечу, с мечами в руках и прикрываясь сомкнутыми щитами. А основное оружие ведуна, между тем, было оставлено на спине у гнедой - и сейчас наверняка валялось где-то среди вражеских вещей.

- Это еще что за мамалыга? - поинтересовался один из воинов,

- Сдавайтесь, конокрады! - уже не так громко выкрикнул Малюта, остановившийся на самой границе света и темноты.

"Щита нет, зато рука свободна, - щелкнуло у Олега в голове. - Сейчас глаза отведу, еще посмотрим, кто кого...".

И тут из его нутра опять рванула вверх темная тошнотная волна, сметая сознание, и он успел услышать только:

- Половцы проклятые людей, ако траву, секут.. - слетающее с его губ.

* * *

Снова Олег увидел мир уже из лежачего положения. Руки были туго смотаны за спиной, босые ноги непривычно мерзли, грудь, оставшаяся в одной рубахе, - тоже. А еще страшно ныли ребра, живот и левое колено. И голова. Он застонал, пытаясь принять менее болезненную позу, - от костра тут же поднялся толстяк с заплывшими глазами, с похожим на свиной пятак носом над тонкими усиками и коротко стриженной бородкой. Зашелестев кольчугой, здоровяк остановился рядом, громко хмыкнул:

- Конокрады, гришь? Ну, глянем, что воевода наш молвит, как мы скажем ему, что татей за делом кровавым достали, да двоих повязали живьем, а остальные сбегли. Он ужо из вас усе вытянет. И сколько вас в ватаге душегубской, и где схроны ваши, и добыча где.

- Ну, ты с-сука... - простонал Середин, чем еще сильнее развеселил дружинника.

- У нас и доказательства имеются, бродяжка. И сабля иноземная с самоцветами, и одежи дорогие, и шкура медвежья выделанная. Ведь не может сие у таких голодранцев взяться. Стало быть, душегубством добыто. И нам за полон такой - почет и награда, а вам - поруб и дыба. От на дыбе про конокрадов и покричишь...

Толстяк со всей силы ударил его ногой в лицо, отчего Олег опрокинулся на спину, на какие-то корни, опять перекатился на бок и увидел рядом Малюту - тоже связанного и с кровоподтеком под глазом.

- Как всё это случилось? - тихо спросил его Середин. - Как мы... Попались?

- Дык... Ты как перед ратными остановился, начал опять на половцев хулу орать. А они ближе подошли, сабельку щитом этак отодвинули, да щитами же и опрокинули, пинать начали. Как затих, меня подозвали. Связали, бить начали. Больно. Наверно, зря я их конокрадами обозвал, правда?

- Ты зря на свет родился, Малюта, - с предельной душевностью ответил Олег и закрыл глаза, надеясь заснуть. Но боль не отступала ни на миг, как он ни пытался поменять позу, перекатиться на более ровное место, а потому до самого рассвета отдохнуть хоть мгновение так и не удалось.

Утром дружинники не спеша поели, не предложив пленникам ни перекусить, ни даже глотка воды, потом начали собираться.

- Зачем они тебе, Ратимир? - поинтересовался один из них, в стеганом доспехе с нашитыми на груди пластинами. - Давай кишки выпустим, да и вся недолга.

- А как добычу оправдаем, Святогор? - ответил толстяк. - От всех глаз не скроешься, заметят. Мы того, тронутого, как душегуба воеводе отдадим, а прибыток оправдаем путником, ими зарезанным. Он в порубе всё, как воевода захочет, перемолвит. А сопляка, дабы не сговорились, Кривому сразу спихнем, тот его летом персам перепродаст. Персы за таких мальчиков хорошее серебро дают. И откель кони с вьюками взялись, никто не спросит, половину добра заберем, славу заслужим. Отчего ради такого прибытка не довести?

- Тоже верно, - согласился Святогор.

Трое прочих дружинников, похожие друг на друга нечесаными бородами лопатой и безразмерными кольчугами, отмолчались, собирая вьюки. Олег с ужасом ощутил новый накат тошноты, изо всех сил цепляясь за сознание - но его разум провалился куда-то в темную дыру, а губы зашевелились, убеждая:

- Тьма половецкая на земли отчие катит...

* * *

Снова он очнулся, ткнувшись лицом в конский хвост. На мгновение остановился - но тут натянулась желтая пеньковая веревка, связывающая его руки с седлом, рванула вперед. Олег пробежал несколько шагов, едва не врезавшись снова лицом в круп, чуток отстал, и опять веревка рванула его с такой силой, что он едва не растянулся на тропинке. Тело болело по-прежнему, да вдобавок еще и ступни саднило от бега но камням, корням и всякому лесному мусору. Руки были сведены и накрепко смотаны впереди. Да, кое-какие изменения в жизни случились - но пока явно не в лучшую сторону.

В настоящий момент самым неприятным было то, что даже идущая спокойным шагом лошадь двигается со скоростью около восьми километров в час. Человеку это нечто вроде бега трусцой. А бежать весь световой день напролет - это несколько выше нормальных возможностей. Только веревке ведь не объяснишь. Устал - гонит, споткнулся - тащит, раздирая одежду и кожу в кровь; хочешь выбрать место, куда безопасно поставить ногу - вырывает руки из суставов.

Когда незадолго до сумерек дружинники наконец-то остановились - ведун просто упал, не в силах даже думать. Толстяк, не очень беспокоясь о возможном сопротивлении, размотал ему руки, пихнул пленника, поворачивая на живот, связал их за спиной. Олег действительно не мог и шевельнуть ими - они ощущались как многократно перекрученные, непослушные тряпки. И вдобавок болели: выдернутые плечи, локти - все суставы, которых будто стало в десять раз больше обычного.

"Это конец..." - с полной безнадежностью понял ведун. Ни поворожить, ни освободиться, ни уговорить. И сил сопротивляться нет. Когда в Елец привезут - мельник, нежить проклятая, перед воеводой наверняка опять сознанием завладеет, начнет нести всякую галиматью вместо того, чтобы точно и внятно изложить факты, обратиться с просьбой о помощи или хотя бы оправдаться. Так что кончится всё тем, что либо замучают в порубе насмерть, сведения о мифических разбойниках выпытывая, либо выпустят лет через несколько - искалеченного, голого и босого, ни на что не годного. И ничего не сделать. Ладно бы сам - может, и уловил бы момент, пообещал что. А с проклятым мельником в голове - любой план рухнет в самый неподходящий момент. Один раз уже захотелось поговорить вместо того, чтобы вступить в схватку. А в следующий что удумает? На виселицу попросится, чтобы с эшафота речь толкнуть? Ему что - одно тело добыл, может и другим разжиться.

Ратники между тем зажарили над огнем зайца, поделили между собой, принялись есть, бросая обглоданные кости в пленников. Малюта извернулся, встал на колени, стал подбирать кости ртом и кое-как обгрызать. Воины засмеялись, начали метиться ему в голову и, когда попадали, страшно веселились. А под конец, довольные представлением, даже швырнули ему два ломтя сала с мясной прожилкой посередине. Олег отвернулся, закрыл глаза - и вскоре увидел снующих у плотины рыбок, вспомнил о снасти, двинулся к дому и, в конце концов, как уже много ночей подряд, поднял крышку схрона...

- А-а-а-а!!!

Задохнувшись, Олег попытался вскочить, и тут на него обрушился град режущих ударов плети:

- Ты чего орешь, выродок?! Ты чего вопишь среди ночи, гад подколодный, тать проклятый, кровопийца недорезанный!!!

Толстяк хлестал его, пока не устал, потом несколько раз пнул ногой, метясь по лицу - но получилось несильно, без размаха. Потом ратник вернулся к костру, что-то про себя угрожая, а Олег подставил лицо небу, с которого падали крупные снежинки. Наверное, было холодно, может быть далее морозно. Однако всё тело болело так, что ничего другого он просто не чувствовал.

Утром дружинники сварили кашу, похлебали из котелка - посуду поставили перед пленниками, и Малюта, косясь на Середина, доел всё, что в ней оставалось. Мальчишку можно было понять - третий день, почитай, голодает. Тут уже не до собственного достоинства - хоть как бы брюхо наполнить. Толстяк перевязал пленников веревкой, а затем на поводке, как скотину, подвел к реке - мол, пейте. От воды Олег не отказался. Память о том, что для водяной нежити он "свояк", дарила какую-то надежду, но в Кшени никто даже не плеснулся.

На этот раз, труся за лошадью, ведун попытался как можно плотнее слиться с ней, втянуться в ее ритм, ее дыхание, шаги, мысли. Она выбрасывала вперед правую заднюю ногу - и он правую, она левую - и он левую. И так - час за часом, верста за верстой. Стало легче. Во-первых, его перестала постоянно дергать веревка, во-вторых - у лошади ничего не болело, и, частично слившись с ее энергетикой, Олег ослабил восприятие собственной плоти, впитывая сильное и бодрое состояние скакуна. Левой-правой, левой-правой.

Река неожиданно потекла плавнее, раздалась в стороны, описала широкую дугу, подмыв высокий обрывистый берег. Тропинка, петляя по самому краю, стала забираться наверх.

"А омут-то тут несколько метров будет..." - отметил Середин, быстро глянув вниз. Тропинка подалась вправо, огибая куст можжевельника, потом вильнула влево, в самому краю, обходя черную древнюю ель. Левая нога, правая, левая-правая... Обе вдруг! Резко составив ноги, ведун скакнул влево и увидел пред собой, как задние ноги скакуна с полной синхронностью повторили его маневр.

- Полетели!

Конь елецкого ратника, правда, передними копытами остался на берегу, скребя задними, как кошка, по откосу - но тут набравший скорость Середин резко рванул за веревку, и лошадка сразу кувыркнулась через спину. Олег увидел бородатое лицо воина, раскрытую то ли от неожиданности, то ли от ужаса пасть, промелькнули черные дырки ласточкиных гнезд - и по телу с размаха ударила усеянная гвоздями доска...

Хотя нет - это была всего лишь вода, холодная, как сама смерть. Ведун извернулся, рванул веревку, подтягиваясь к барахтающемуся у самой поверхности ратнику. Кольчуга тянула того вниз - но войлочная одежда, толстые ватные штаны, поддоспешник отдавали воздух медленно и пока еще удерживали бедолагу на плаву. Олег уткнулся дружиннику головой в живот, руками нащупал на поясе нож, дернул из ножен. Воин тем временем изо всех сил пытался вскарабкаться ему на спину, хватая ртом воздух - Олег тоже глотнул воздуха и нырнул вниз, в холодную глубину, утягивая своего врага следом. Бородач тут же его отпустил, а ведун, перехватив веревку ртом, натянул ее, резанул ножом. Пенька поддалась с первой попытки. Теперь осталось вынырнуть, набрать воздуха, крепко взять нож в зубы и перепилить им путы.

Лошадь, стуча копытами, пыталась выбраться на крутой откос. Течение между тем медленно сносило ее вдоль обрыва, а там берег становился достаточно пологим. Ратник, отчаянно взмешивая воду руками и ногами, так же медленно погружался в глубину - вокруг него уже закружились тени, привлеченные неожиданным шумом. Вот когда Олег испытал к своим мучителям благодарность за то, что остался без обуви и верхней одежды. Стальной доспех защитит далеко не от всех напастей, что встречаются в этом мире.

Одна из теней отделилась от остальных, направилась к нему. Ведун начертал знак воды, предупреждая длинноволосую незнакомку. Та зло оскалилась, поплыла кругом, замерла перед ним, заставив вздрогнуть от обтянутого тонкой кожей скуластого лица и узких, как нитка, черных пронзительных глаз.

- Тебе чего? Свой я, свой. Свояк водяному.

Нежить медленно кивнула, потом тихо попросила:

- Дай... Дай немножко... Плохо нам, нет тут смертных совсем... Дай тепла... Холодно ..

Олег еще ничего не успел ответить, как она уже впилась в его губы своими - режущая боль тут же заполнила рот, голову, легкие, и он начал медленно погружаться в пучину вместе с нежитью, как и она, пропитываясь ледяным мраком. Нежить чуть отступила - теперь она стала пухлогуба и розовощека, и походила уже не на древнюю старуху при последнем издыхании, а на бодрую бабенку-ягодку лет сорока пяти. Середин понял, что все еще жив - хотя легкие и толкают туда-сюда не воздух, а тягучую тяжелую воду. Его соблазнительница оглянулась на товарок, что терзали ратника, уже никак не способного защищаться, схватила Олега за руку, потянула, потянула, потянула, пока они не оказались на отмели примерно в полукилометре от обрыва - было видно, как там ошалело бегают дружинники, перетаптывается на месте лошадка, с которой текут струи воды.

- Какой ты горячий, свояк... - На мягком песочке, выстилающем отмель на глубине чуть менее человеческого роста, нежить опрокинула его на спину, навалилась всем телом. Олег заметил, что она больше не кажется холодной. И вода тоже холодной не кажется. И что вместе с ощущением холода из тела ушла вся боль и усталость. Может, он принял температуру окружающей среды, и рецепторы его тела притупились до полного отключения. - Согрей меня тоже. Согрей меня, смертный, согрей...

Рука обитательницы омута начала распутывать шнурок на штанах, а подлый мельник никак не желал делиться своими знаниями, из памяти не выплескивалось ровным счетом ничего. Он может послать нежить куда подальше или должен согласиться? Свояк водяного волен выбирать, чего он хочет, - или обязан развлекать обитательниц вод в обмен на их благосклонность? За какую плату человек получает право на знак воды? Каковы законы этого своячества?

Впрочем, пока Олег терзался сомнениями, свершилось неминуемое, и ведуну пришлось ответить на ласки - если, конечно, он не собирался удирать из реки нагишом.

Игры на омываемом течением песке продолжались весь день и изрядную часть ночи. Нежить была ненасытной и многообразной, молодея час за часом - зрелая женщина на глазах превращалась в молодую, молодая - в юную, юная в мягких сумерках обернулась совсем уж девчонкой, но тут Середин начал решительно отпихиваться: влечением к малолеткам он как-то не страдал.

- Жадный, совсем жадный... - засмеялась пухлощекая девочка, разжимая цепкие объятия.

Течение тут же подхватило ее, унесло с отмели, но уже через мгновение русалка подплыла с другой стороны:

- А ты горячий, свояк. Нравишься, свояк. Еще приходи, свояк. Я запомню тебя, запомню. Хочешь, сама тебя найду?

- И я тебя запомню, малышка. - Олег чисто по человеческой привычке попытался сесть и тут же оказался опрокинут течением набок. Попытался выправиться - течение чуть приподняло его, не дав схватиться за дно, и кинуло в заросли водорослей.

- Ищи, - махнул на прощанье рукой ведун. - Только подрасти сперва, деточка.

Он поднырнул к самому дну, в несколько гребков нагнал одежду, тоже уносимую рекой, переплыл на противоположный берег и, найдя пологий спуск, выбрался на него.

На воздухе грудь показалась тяжелой, словно внутри лежала пудовая гиря. Середин, однажды уже попадавший в похожую ситуацию, опустился на четвереньки, головой вниз, широко открыл рот и сделал резкий выдох. На землю выплеснулся поток воды, внутри сразу стало легко, только как-то щекотно, и ведун долго откашливался, прежде чем смог снова нормально дышать. Он отжал воду из рубахи и штанов, натянул их на твердое тело, не чувствующее ни холода, ни боли. Правда, как подозревал Олег, этот наркоз из омутного холода отойдет, едва тело снова начнет согреваться, а потому действовать нужно быстро.

Дружинники далеко от места гибели своего товарища не ушли. Пока бегали вокруг, бросали веревки, на что-то надеясь, пока ожидали чуда, пока поминали его на высоком обрыве. Олег прошел всего пару километров, прежде чем разглядел впереди, среди деревьев, красный огонек. Осторожно ступая босыми ногами по мерзлой листве, ведун обогнул стоянку со стороны леса, присел на корточки, вглядываясь в груду сваленных под деревьями вещей. Елецкие ратники всегда зажигали огонь между тропой и своими припасами. Наверное, для того, чтобы случайный прохожий не мог до чего-либо дотянуться, не пересекая весь лагерь. Прохожим здесь, в малообжитых лесах, взяться, конечно, неоткуда - но привычка, известное дело, вторая натура.

Наконец Олегу удалось разглядеть многоцветный отблеск пластика на наборной рукояти. Он мягким шагом преодолел расстояние от деревьев до походных тюков, присел за ними. Тревожно заржали кони, чуя запах нежити, запрыгали, с трудом переставляя спутанные ноги.

- А ну, ша! - Толстяк наклонился к костру, сунул в угли толстую ветку, подождал, пока она загорится, вынул и, освещая себе дорогу, двинулся к лошадям.

Олег распластался по земле, но Ратимир, похоже, куда больше опасался волков, нежели двуногих хищников. Ратник прошелся по краю поляны, помахивая перед собой огнем, громко пригрозил:

- Ну, пшли отсюда, пока шкуру не подпалил! - Ветка погасла, затлела тонким дымком. Толстяк побрел обратно к огню, а ведун быстро перемахнул крайние сумки и взялся за рукоять сабли, которую кто-то из воинов накрепко привязал к своему тюку. Медленно потянул. Кони снова заржали - Середин тут же рванул саблю, освобождая из ножен, и рухнул в вещи, стараясь вжаться как можно глубже в тень.

- Кто там бродит? - Здоровяк выхватил из костра толстое, наполовину сгоревшее полено и метнул его во мрак за скакунов. - Я вас!

Кони, фыркая, встревоженно мотали мордами. Ратимир недовольно вздохнул, поправил шапку, запалил новую ветку и направился к ним.

- Сейчас, сейчас найдем, кто балует. Росомаха, что ли, бродит?

Когда он миновал сваленное барахло, Олег поднялся и перепрыгнул на поляну. Ратник шума не услышал, и ведун звонко щелкнул языком. Воин обернулся, глаза его округлились:

- Ты?!

Больше он ничего произнести не успел: острый клинок, с любовью выкованный из волговской рессоры, промелькнул слева снизу вверх, легко перерубив горящую веточку, и рассек ему голову, пройдя наискось через все лицо. Середин метнулся к костру, подобрал щит, на котором недавно сидел толстяк, развернулся к спящим ратникам. Один, разбуженный шумом, уже приподнимался на локте:

- Ратимир, чего там кони беспокоятся... - Тут он увидел Середина, глаза его округлились не меньше, чем у толстяка, и он взвыл на одной ноте: - А-а-а-а-а!!!

Олег подскочил, приопустился на колено и сильным ударом саданул вояку краем щита в грудь, ломая ребра. Крик оборвался, но двое других ратников уже вскочили на ноги и схватили щиты, кровавым отливом блеснули в свете углей мечи. Ведун тоже выставил вперед левую ногу, прижимая левым плечом левый край щита, а правый - эфесом сабли.

- Сгинь! - пробормотал длинный Святогор. - Сгинь, нежить!

Его бородатый товарищ только сглотнул, глядя на мокрого противника расширенными глазами.

Однако, едва Олег попытался подступить ближе, они вполне уверенно двинулись навстречу, расходясь в стороны, чтобы напасть с разных сторон. Воины есть воины - хоть человек, хоть нежить, хоть сам Господь Бог, а пока оружие в руках, всё едино не сдадутся.

Дружинники одновременно ринулись вперед - Олег принял тяжелый удар Святогора на щит, от бородача отмахнулся саблей и тут же попятился, поскольку кончик клинка длинного воина чиркнул почти над самой головой. Сделал выпад в сторону второго врага, но в ответ послышался тихий скрежет.

- Электрическая сила... - сплюнул Середин, поняв, что ратники спали в доспехе, а потому сейчас бились против него практически в полной броне. Это означало, что на слабые, скользящие, случайные удары они могли не обращать внимания, а вот ведуну каждое прикосновение чужого клинка грозило глубокой раной. И тут же ему пришлось подныривать под летящий в голову меч бородача, в то время как сабля была блокирована его щитом, а щит Середина прикрывал своего владельца от нападения Святогора.

- А-а-а-а!!! - Разбежавшись со всех ног, Малюта прыгнул на бородача.

Тот выставил щит, но удар пленника со связанными руками оказался настолько силен, что равновесие он всё-таки потерял и отступил на три шага, навалившись на Святогора.

Олег своего шанса не упустил и, воспользовавшись краткой заминкой и потерей внимания, в длинном выпаде вогнал кончик сабли бородатому в глаз, попытался дотянуться и до второго врага. Но тот успел приподнять щит, попятился и тут же двинулся по кругу, чуть пригибаясь и настороженно глядя над изрядно разлохмаченным краем своего защитного оружия. Стрельнул глазом в сторону барахтающегося на месте Малюты, ринулся вперед, вскидывая деревянный диск наверх. Середин, полностью лишенный этим нехитрым приемом обзора, на всякий случай поддернул ногу - вдруг понизу рубанет. Одновременно приподнял свой щит - атака могла начаться и сверху.

Но тут от сильного удара в нижний край щит повернулся в руке, открывая верх, и ведун еле успел взмахнуть саблей, отбивая рушащийся на голову клинок. Обратным движением он наугад саданул в сторону противника, но в ответ услышал лишь глухой стук дерева. В следующий миг сильный удар едва не выбил щит из рук - левый край диска убавился почти на ладонь.