нему.
остался с ним! И тут этот один человек раскрылся перед Альберико, как
распахивается запертая дверь подземелья, впуская поток света.
вскрикнул от ужаса и бессильной ярости, так как на него, наконец, снизошло
озарение, и он понял, слишком поздно, как его погубили и кто его
уничтожил.
герцог Астибарский, его безжалостный образ заполнил мозг Альберико,
подобно ужасному призраку из потустороннего мира. Только герцог был жив.
Невероятно, но жив и находился здесь, в Сенцио, на том кряже, и глаза его
смотрели непримиримо и совершенно беспощадно. Он оскалил зубы в улыбке,
которая призывала ночь. - Именем моих детей и Астибара, умри, и будь
проклят навеки".
уже в долине, стекая с холма Брандина, с его вытянутых рук, расплывалась
от чудовищной скорости. Альберико, все еще не оправившийся от потрясения,
лихорадочно цеплялся за кресло, пытаясь встать, когда эта смерть ударила,
окутала его и поглотила, как приливная волна яростного, кровожадного моря
уничтожает росток на низинных полях.
умер. Умер на этом далеком полуострове Ладонь за два дня до того, как его
император ушел, наконец, к богам в Барбадиоре, не проснувшись утром после
ночи, лишенной сновидений.
сменились ужасом и паникой. Перед лицом этих чар с холма барбадиоры
испытали такой ужас, какой ни один человек никогда не испытывал. Они едва
могли держать в руках мечи, или бежать, или даже стоять прямо перед своими
противниками, которые наступали, не встречая сопротивления, воспрянув
духом под этими ужасающими, застилающими солнце чарами, и начали резать и
рубить их, преисполнившись жестокой, смертоносной ярости.
беспомощно заплакал на своем холме, глядя вниз, в долину. Его довели до
этого, и он ответил, призвал все, что у него было, ради этой конечной
цели, и этого оказалось достаточно. Этого хватило, но меньших сил было бы
недостаточно. Слишком много магии противостояло ему, и смерть ожидала его
людей.
осталось. Он заплатил эту цену, и платил ее сейчас, и будет ее платить до
самой смерти, до последнего вздоха. Он выкрикнул имя Стивана вслух и
произнес его в гулких залах своей души перед тем, как призвать на помощь
эту силу. Он понимал, что все двадцать лет мести за слишком рано
оборвавшуюся жизнь сына пропали зря под этим бронзовым солнцем. Ничего не
осталось. Все было кончено.
некуда было отступать с этой равнины. И ему тоже. Он не мог отступить. Его
гнали к этому мгновению, как стая волков загоняет медведя на скалистый
утес, и теперь он расплачивался за это. Повсюду шла расплата. В долине
началась резня, убийство барбадиоров. Сердце его рыдало. Он был сражен
горем, душу его надрывали воспоминания о любви, о потере сына, они
нахлынули на него, словно волны прилива. Стиван.
смутно ощущал присутствие рядом Дианоры, она сжимала его ладони в своих
руках, но он целиком погрузился в свое горе. Он лишился могущества, основа
его существа разлетелась на кусочки, на осколки, он был немолодым уже
человеком и пытался, без всякой надежды, решить, как ему жить дальше, если
дорога его жизни пойдет дальше от этого холма.
таком, что мог знать только он один.
ради горя, ни ради любви, несло их всех вперед к тому моменту, которого не
предвидели ни Брандин, ни чародеи, ни музыкант на своем кряже.
скрупулезно рассчитанная так, чтобы оставить ему лишь самую слабую искру
сознания, ведь именно в этом заключалась пытка. Чтобы он всегда точно
знал, кем был прежде и что его заставляют делать, и был абсолютно не
способен себя контролировать. Он был раздавлен весом навалившихся на него
гор.
Повернулся на восток. По собственной воле. Попытался поднять голову
повыше, но не смог. Он понял: слишком много лет провел в этом
скособоченном, согбенном положении. Ему несколько раз ломали кости плеча,
очень аккуратно. Он знал, как выглядит, во что его превратили в темноте,
давным-давно. Он видел себя в зеркалах все эти годы и в глазах других
людей. Он точно знал, что сделали с его телом перед тем, как принялись за
его рассудок.
собственными глазами, к нему вернулись собственные воспоминания, он мог
говорить, если бы захотел, высказывать собственные мысли собственным
голосом, как бы сильно он ни изменился.
каждый день приносили ту одежду, которую выбирал король; он был отдушиной,
водостоком, двойником, шутом.
оставил ему этот тонко отмеренный клочок сознания на самом дне его
рассудка, под этими навалившимися, придавившими его горами. В этом был
весь смысл, суть всего; в этом и в тайне, в том факте, что лишь они двое
ее знали, и больше никто никогда не узнает.
трудились над ним в темноте и знали его только через настойчивые
прикосновения рук к его плоти, проникающие до самой кости. Они так и не
узнали, кто он такой. Только Брандин знал, только Брандин и он сам,
смутным проблеском сознания своей личности, так тщательно оставленным ему
после того, как все остальное отобрали. Так элегантно задуман был этот
ответ на то, что он сделал, эта реакция на горе и ярость. Эта месть.
имени, но под гнетом гор он не мог сам его выговорить, лишь в душе мог
оплакивать то, что с ним сделали. Какое изысканное совершенство, эта
месть.
Сенцио.
черная, как смола, рыдающий голос игратянского короля, рассказывающего,
что делают с Тиганой уже во время этого разговора и что будет сделано с
ним в последующие месяцы и годы.
колесе смерти в Кьяре в конце недели, а потом сожжено, а пепел развеян по
ветру.
старался не кричать. Помнил, как кричал. Много позже появился Брандин. Он
начал и закончил свою часть этой тщательной, терпеливой работы. Пытка
другого рода, гораздо худшая. Тяжесть гор на его рассудке.
случая в только что заселенном новыми обитателями дворце Кьяры. И вскоре
после этого Руна, со слабыми, мигающими глазами, изуродованным плечом,
полуоткрытым ртом и походкой калеки извлекли из его тьмы и привели в ночь
длиной в двадцать лет.
был прямо перед ним. Девушка держала его за руку.
королю. За пять лет она изменилась, сильно изменилась, но у нее были глаза
отца, точно такие же, а прежде Дианора росла на глазах у Валентина. Когда
он услышал, как ее назвали в тот первый день женщиной из Чертандо, слабая,
дозволенная искра в его мозгу вспыхнула и обожгла, так как он знал, он
знал, зачем она сюда пришла.
своими слезящимися глазами из-под навалившихся гор, как ужасное
переплетение нитей судьбы прибавило ко всему остальному любовь. Он был
связан с Брандином невозможно тесным образом, и он видел, что произошло.
Более того, вынужден был в этом участвовать из-за самой природы отношений
между королями и шутами Играта.
что назревало в сердце у короля. Еще в то время, когда Брандин отказывался
допустить саму мысль о любви в свою душу и жизнь, наполненную мщением и
утратой, именно Рун - Валентин - начал пристально смотреть на Дианору, на
темноволосую дочь Саэвара, глазами души другого мужчины.
сковывали, исчезли. Все кончилось, он стоял в лучах солнца и мог
произнести свое настоящее имя, если бы захотел. Он неуклюже шагнул вперед,
потом, более осторожно, еще раз. Они его не замечали. Он был шутом. Руном.
Даже это имя выбрал король. Чтобы только они двое знали об этом. Это не
Корнев Павел
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Свержин Владимир
Марко Джон