с лишком три часа. Да и ничего существенно нового по сравнению с уже
известными читателю выводами сестры Пелагии в выступлении не содержалось,
хотя поспешные и сыроватые умозаключения монашки в переложении Матвея
Бенционовича обрели вес, убедительность и даже блеск. С сожалением опустив
всю психологию и образцы красноречия, изложим вкратце лишь главные пункты
обвинения.
малолетнего сына; убийство петербургского фотохудожника Аркадия Поджио;
убийство княжны Наины Телиановой и ее горничной Евдокии Сыскиной; наконец,
сопротивление аресту, повлекшее за собой тяжкое ранение двух полицейских
стражников, один из которых впоследствии скончался. Прокурор просил суд
приговорить Бубенцова к бессрочной каторге, а его соучастника Спасенного,
который не мог не знать о преступлениях начальника и к тому же пытался
совершить побег из-под ареста, - к одному году тюремного заключения с
последующей ссылкой.
хорошо хлопали, даже и заезжие юристы, что было отрадным знамением.
Бердичевский вытер пот со лба и вопросительно взглянул на владыку, на
протяжении речи неоднократно поддерживавшего своего протеже и наклонами
головы, и одобрительным смежением вежд. Вот и теперь архиерей ответил на
взгляд прокурора ободряющим киванием. Что ж, речь Матвею Бенционовичу и в
самом деле удалась.
x x x
приезжими законниками состоялось горячее обсуждение перспектив дела.
Большинство склонялись к тому, что обвинение выстроено толково и захолустный
прокуроришка подложил Гурию Самсоновичу своей речью изрядную свинью, однако
не таков Ломейко, чтобы спасовать. Наверняка блеснет еще более виртуозным
красноречием и затмит провинциального златоуста.
умел не оправдывать возлагаемых на него ожиданий - совершенно особенным
образом, то есть превосходя их.
лицом к членам суда, что само по себе уже было необычно. Он как-то не то
растерянно, не то расстроенно развел руками и надолго застыл в этой
диковинной позе, решительно ничего не говоря.
молчал. Заговорил он лишь тогда, когда председательствующий озадаченно
заерзал на стуле и в зале вновь установилась напряженная тишина.
уважаемый обвинитель, - тихим, доверительным тоном обратился Гурий
Самсонович к судьям и вдруг ни к селу ни к городу объявил: - Знаете, я ведь
вырос не так далеко отсюда. Мое детство прошло на Реке. Впитал этот воздух,
взращен им и взлелеян... Потом уехал, закрутился в шумной, суетной жизни,
но, знаете, душой от Реки так и не оторвался. Скажу без пафоса, как думаю.
Здесь, среди густых лесов и скромных, неплодоносных полей, обретается самое
сердце России. Вот почему, господа, - тут голос говорившего неуловимо
переменился, потихоньку набирая упругости, силы и, пожалуй, скрытой угрозы,
- вот почему, господа, я делаюсь просто болен, когда узнаю о проявлениях
дикости и азиатчины, которые, увы, слишком часто происходят в русской
глубинке. Я слышал много хорошего про Заволжск и заведенные здесь порядки, а
потому искренне верю, что высокий суд не даст оснований заподозрить себя в
предвзятости и местном патриотизме. Сожалею, но именно этим неаппетитным
ароматом повеяло на меня, да и на многих гостей вашего города, от речений
моего почтенного оппонента.
же время и занервничали, как бы заново увидав и строчащих в блокноты
репортеров, и газетных рисовальщиков, и суровых публицистов, которые
представляли здесь общественное мнение необъятной империи.
заговорил совсем просто и безо всякой угрожающей подоплеки:
и без меня. Сегодня происходит самое важное событие в вашей гражданской
жизни. Такого процесса в вашем тихом городе еще не было и, дай Бог, никогда
больше не будет. Я долго терзал вас расспросами и многих отвел, но сделал
это исключительно в интересах правосудия. Я отлично понимаю, вы все живые
люди. У каждого наверняка уже сложилось свое мнение, вы обсуждали
обстоятельства дела с родственниками, друзьями и знакомыми... Умоляю вас
только об одном. - Ломейко и в самом деле молитвенно сложил руки. - Не
осуждайте этих двоих заранее. Вы и так уже настроены против них, потому что
они для вас олицетворяют чужую и враждебную силу, имя которой столица. Вы
относитесь к этой силе с подозрением и недоверием, часто, увы, оправданным.
Я допускаю, что Бубенцов кого-то из вас обидел или рассердил. Он трудный,
неудобный человек. Такие всегда попадают в скверные истории - иногда по
собственной вине, иногда по капризу пристрастной к ним судьбы. Если господа
судьи позволят мне ненадолго отклониться от рассматриваемого дела, я
расскажу вам одну маленькую историйку про Владимира Львовича. А впрочем,
никакого отклонения и не будет, потому что вы решаете судьбу человеческую и
должны хорошо знать, что это за человек. Защитник снова сделал паузу, будто
проверяя, хорошо ли его слушают. Слушали просто замечательно - была
полнейшая тишина, только стулья поскрипывали.
невыгодном свете, и все же расскажу - уж больно выпукло проступает
характер... Так вот, пятнадцати лет от роду Владимир Львович влюбился.
Страстно, безрассудно, как это и происходит в ранней юности. В кого,
спросите вы? В том-то и безрассудство, ибо избранницей сердца юного пажа
стала одна из великих княжон, не стану называть имени, потому что сейчас эта
особа стала супругой одного из европейских венценосцев.
кажется, быстро вычислили.
любовное письмо, а потом был пойман ночью бродящим под окнами ее спальни.
Последовал пренеприятный скандал. Для того чтобы остаться в Пажеском
корпусе, мальчику нужно было вымолить прощение у начальства. Делать это он
наотрез отказался и был изгнан, тем самым закрыв себе дорогу к блестящей
придворной карьере. Я упомянул об этой давней историйке, чтобы вы лучше
поняли, в чем состоит главная особенность характера подзащитного. Он гордый
человек, господа, и тут уж ничего не поделаешь. Когда против него выдвигают
чудовищные по нелепости обвинения, он не снисходит до оправданий. Он гордо
молчит.
столько присяжным заседателям, по большей части людям немолодым и степенным,
сколько женской половине аудитории, настроение которой обычно и определяет
атмосферу на подобных процессах. Женщины же, и прежде посматривавшие на
Бубенцова с жадным интересом, оценили анекдот по достоинству, и их
любопытство, пожалуй, претерпело некоторую метаморфозу - из преимущественно
пугливого сделалось преимущественно сочувственным.
адвокат тут же и обнажил свою хитрость.
представительниц прекрасного пола, - с совершеннейшей искренностью вздохнул
он. - Они куда милосерднее мужчин. Но я, господа присяжные, вовсе не прошу
вас о милосердии или, упаси Боже, о снисхождении для Владимира Львовича.
То ли смиреннейший Тихон Иеремеевич представлял для льва адвокатуры слишком
мало интереса, то ли Ломейко справедливо рассудил, что оправдание главного
фигуранта естественным образом повлечет за собой и снятие обвинений против
его подручного.
всего потому [здесь голос защитника вдруг обрел гулкую звонкость бронзового
колокола], ЧТО ОН В ВАШЕМ СНИСХОЖДЕНИИ НЕ НУЖДАЕТСЯ!
несколько легчайших шагов подлетел к длинному столу, за которым сидели
двенадцать народных представителей, и мягко, человечно попросил:
ведь судите его не за плохой характер, не за распущенность и не за
честолюбие, а за страшные, леденящие кровь преступления, которых, уверяю
вас, Бубенцов не совершал. Что я вам сейчас и докажу.
Слушатели зашуршали, устраиваясь поудобнее и готовясь к длинной речи, но
свою аргументацию Ломейко изложил менее чем в четверть часа.
завывания отца Гамлета, нежели на серьезный юридический дискурс.
ведь вся она построена исключительно на дешевой эффектности. Отсутствие
доказательств прикрыто литературщиной и домыслами, за которыми ничего не
стоит. Я не хочу никого обидеть, но это был образец провинциального
витийства в самом худшем своем виде. В Москве или Петербурге краснобайство
этого сорта давно вышло из моды. Там нашего обвинителя просто ошикали бы,
как того и заслуживает скверная актерская игра.
председательствующему, но тот выглядел несколько сконфуженным. Явно были
смущены и присяжные.
язвительно-сожалеющего стал сухим и деловитым. Это говорил не прославленный
оратор, а ученый-педант, излагающий научно подтвержденные и очевидные
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Контровский Владимир
Куликов Роман
Сертаков Виталий
Никитин Юрий