Чтение 24–й страницы книги ~Правый поворот запрещен~

- С ним можно повидаться?

- С ним? - как-то задумчиво спросил Кубраков. - Н-е-е-т, - покачал он
головой.

- Он в другом городе?

- А ведь какая-то чертовщина, - Кубраков словно отвечал своим мыслям.
- Олег утонул шесть лет назад, купался в Иссык-Куле. Понимаете -
у-то-нул... как Лена, - он уставился в глаза Скорику, словно ожидая
какого-то объяснения.

- Мистика, - наконец произнес Скорик.

- Вам еще долго... тут? - спросил Кубраков. - Мне пора ехать.

- Я видел там, - он указал на дверь в комнату Кубраковой, -
автоответчик. В прошлый раз я его не заметил.

- На время похорон и поминок мама его убрала в тумбочку.

- Он мне понадобится на какое-то время. И еще календарь со стола
Елены Павловны.

- Берите.

- Нужны понятые.

- Мой шофер и солдат годятся?

- Вполне...

Из квартиры они вышли вместе.

- Куда вас подбросить?

- Если можно, в НИИ, - вдруг решил Скорик.

- К Яловскому едете?

- Да...

Чем еще могу быть полезен? - Яловский снял очки и пригладил ладонями
волосы на висках.

- Да как вам сказать, - Скорик видел нерасположенность Яловского. -
Может и зря беспокою. В нашем деле бывает. Такая работа, - эти общие фразы
коробили Скорика, произносить их приходилось не раз даже в беседах с теми,
кто, казалось, должен все понимать и не ожидать от него этих банальностей,
унижавших и собеседников и его. - Грязная наша работа, Альберт Андреевич,
- словно озлившись, жестко сказал Скорик.

- Хоть овеяна тайнами, а романтики нет? - иронично спросил Яловский.

- Вы посиневший труп Кубраковой видели? - как бы осекая его,
грубовато произнес Скорик. - Ладно. Не буду отнимать ваше время
разговорами о том, где романтика, а где, так сказать, проза жизни.
Накануне вашего с Кубраковой отъезда в Германию ночью вы звонили ей. Елены
Павловны не оказалось дома.

- Она уходила в институт, - удивившись его осведомленности сказал
Яловский.

- Вы не знаете, в связи с чем?

- Она сказала, что необходимо было.

- А вообще в такую пору случалось ей приходить сюда?

- Нет, вряд ли. Тут, видимо, была крайняя нужда.

- Кто мог ее видеть здесь тогда?

- Около часу ночи? Никто, кроме вахтера.

- И что, любой сотрудник может так ночью войти в здание?

- Нет, у нас это жестко регламентировано. Кроме меня, Елены Павловны
и моего зама по общим вопросам вахтер никому не откроет.

- Вахтер постоянный, вернее, один и тот же?

- Да. Ночной. Каждый день с шести вечера до половины девятого утра.
Взять еще одного, чтобы они чередовались, у нас нет денег.

- Альберт Андреевич, а конфликтные вопросы между Кубраковой и
Назаркевичем решала только она?

- Наоборот. С какого-то времени она передавала мне все, как
третейскому судье. Просила Назаркевича излагать письменно и решать сама не
хотела, чтобы не давать повода обвинять ее в предвзятости.

- То есть, если отказ, пусть исходит от вас, а не от нее. Так?

- Совершенно верно.

- Вас это устраивало?

- А что поделать? Не давать же их отношениям разгореться до пожара.

- Чем Кубракова была занята последнее время?

- Она закончила очень интересную работу над поликаувилем.

- Что это такое, если не секрет?

- Универсальный лак. Аналогов в мире не имеет.

- Поездка в Германию была связана с этим?

- Да. Немцы проявили большой интерес.

- Хотели лицензию?

- Да. Но Елена Павловна воспротивилась. Она не любит торговать
идеями. Предпочитает реализовывать их здесь, в стране.

- А вы?

- Я смотрю на это несколько иначе: надо считаться с нашими
технологическими возможностями. Я ведь мыслю, как реалист-администратор.
Одно дело изготовить ведро какого-то продукта экспериментально, в условиях
лаборатории, другое - наладить его промышленное производство.

- Разве Кубракова этого не понимала?

- Понимать-то понимала, - сказал Яловский как-то задумчиво и
посмотрел в окно.

- Что ж, Альберт Андреевич, у меня все. Пока все, - добавил Скорик.

- Желаю успеха, - Яловский не прореагировал на слово "пока".

Не обмениваясь рукопожатием, они попрощались...

Внизу в вестибюле за стеклянной перегородкой сидел вахтер. Это был
тот пожилой человек со странным загаром, которого Скорик видел мельком
дважды: впервые давно в кабинете помпрокурора, а второй раз недавно в
приемной Кубраковой, когда тот принес ключи. "Сердюк Анатолий Филиппович",
- вспомнил Скорик.

- Здравствуйте, Анатолий Филиппович, - поздоровался Скорик.

Вахтер поднял голову, кивнул. В руках он держал маленькую отвертку.
На столе перед ним лежали какие-то детали то ли небольшого трансформатора,
то ли реле - сердечник, обмотка, конденсаторы разных номиналов.

- Моя фамилия Скорик, я из прокуратуры... Трудитесь, смотрю. Вы
электротехник?

- И электротехник, и шофер, и слесарь, и лесоруб... А это, - он
указал на стол, - хобби, что ли. Делать-то нечего по ночам, вот и копаюсь.

- А по образованию?

- Учитель, - в глазах его промелькнула насмешка.

- Анатолий Филиппович, недели три назад перед отъездом в Германию
Елена Павловна ночью приходила в институт. Входную дверь ей открывали вы?

- Нет, она своими ключами, - сказал вахтер, скользя глазами по лицу
Скорика, словно изучая.

- Она долго пробыла в лаборатории?

- Не знаю. Она пришла, когда я был наверху, делал обход, увидел ее,
когда уже уходила.

- Вас не удивило ее ночное появление?

- Она хозяйка, чего ж мне удивляться.

- Разговаривали с нею о чем-нибудь?

- О чем говорить? Пожелала спокойной ночи и ушла.

- А вы не заметили ничего необычного в ту ночь?

Ответил вахтер не сразу, но может на такой вопрос и полагалось прежде
чем отвечать, сперва подумать, вспомнить?

- Все было, как обычно, - наконец произнес вахтер.

- Она ничего не уносила с собой?

- Не заметил.

- Что ж, спасибо, Анатолий Филиппович. До свидания.

Щербы не было - ушел к председателю областного суда по какимто делам.
В четверть десятого утра сидели в кабинете криминалистики у Войцеховского
вдвоем. Дважды прокрутили кассету автоответчика с гневным монологом
Назаркевича, заканчивавшимся чуть ли не угрозой: "...вы еще об этом
пожалеете". Затем Скорик пересказал свой разговор с Яловским и вахтером.

- Придраться не к чему, зацепиться не за что. Ни у Яловского, ни у
вахтера. Вата. Ночной визит Кубраковой в институт можно объяснить чем
угодно, самым невинным поводом, - сказал Скорик. - Все, что они говорили,
может быть стопроцентной правдой, но в такой же степени и ложью, весь
вопрос - зачем? Но ответить мы не в состоянии...

Скорик говорил, а Войцеховский, откинувшись в кресле слушал, но
взгляд его как бы кружил по лицу собеседника по каким-то непонятным
орбитам.

- На бумагах Назаркевича, которые Джума нашел в "бардачке" машины,
есть пальцы Кубраковой, - вдруг сказал Войцеховский.

- Она могла читать эту докладную и три, и четыре недели назад, когда
угодно, - сказал Скорик.

- Нет. Бумага датирована 13-м июня. Это воскресенье. А во вторник
рано утром Назаркевич уже вез Кубракову в Богдановск. И зачем деловую
бумагу он держал в "бардачке"?

В это время загудел дверной звонок, Войцеховский нажал кнопку. Через
минуту вошел Агрба.

- Ну что, витязи? - Агрба плюхнулся в кресло.

- Осторожней, Джума, кресло казенное, рассчитано на более деликатную
задницу, - подмигнул Войцеховский. - Что скажешь?

- Ни аптеки, ни парфюмеры тубов с названием "Метах" никогда не
получали и не слышали о таких.

- Правильно, Джума. Но твоя информация и запоздавшая, и бесполезная.
- Войцеховский открыл ящик письменного стола, извлек толстый альбом. -