немецкий осколок разбил в кармане этого автоматчика семеро часов, и сотни
шестеренок, осей и пружинок вонзились в бедро. Нет, пусть будет проклято
барахло, причиняющее лишние заботы людям! До него ли мне нынче, когда
стоит только зажмурить глаза, - и вот они, страшные колеи...
неотмщенная ненависть? Неужели мы обречены тут на гибель и ничто не сможет
выручить нас?
смысл в жизни, то я буду жить. Я должен жить - погибать мне нельзя.
15
поле, туда, где нет ни немцев, ни наших. Действительно, по пологому
косогору вдали кто-то бежит.
маленькая его фигурка в зеленовато-желтой, выцветшей на солнце одежде.
Несомненно, он направляется к нам.
сводя с того места глаз, и он снова показывается из-за ближнего гребня и
быстро бежит вниз.
так уж далеко и, наверно, заметят одинокого в поле солдата. Я настороженно
всматриваюсь в дорогу, но там никого, только чадят, догорая, автомобили;
другие, подбитые и брошенные, неподвижно стоят в канаве. Танк все еще
курится изнутри, на ветру вьются редкие космы дыма. В воздухе стоит
приторный смрад бензина, краски, жженой резины и еще чего-то до тошноты
горьковато-сладкого.
поле маленькую фигурку нашего посыльного и удивляюсь. Начинает казаться,
что это не Лешка, и даже не солдат, и не мужчина. Да, конечно, придерживая
под мышкой какую-то ношу, бежит женщина в военной форме.
всматривается в даль и с радостным удивлением восклицает:
сам уже вижу, как часто мелькают в траве ее быстрые, в черных сапожках
ноги и развевается на ветру золотистая шапка волос. Под мышкой у нее
санитарная сумка. Конечно же, Люся спешит к нам.
что с Лешкой? Может, она думает, что он тут, и потому не выдержала,
помчалась? Но тогда лучше бы она не показывалась к нам сегодня. А может,
это ее послал комбат Процкий с приказом? Но зачем Процкий будет посылать
санинструктора, разве не нашлось бы другого солдата в полку? Я все думаю и
не могу понять, почему и зачем она бежит сюда.
грудью на бруствер.
сжимает челюсти и, не сказав ни слова, лезет назад в окоп.
загорелые коленки, и треплются на ветру волосы. Она перескакивает через
обмелевший травянистый ручей и, чуть замедлив бег, поднимается на
пригорок, где находимся мы. Тут ее немцы еще не видят. Но скоро она
выберется на открытое поле и тогда, кто знает, как повезет ей. Только бы
проскочила, только бы успела!
щелкает пуля. Попов сползает вниз, я плотнее прижимаюсь к земле, и сразу
же далекая и короткая очередь бьет по брустверу и пушке.
где бежит Люся. Последние метры открытого пространства - и она исчезает из
нашего поля зрения, но вот-вот должна появиться снова. Попов скорчился под
низеньким щитом пушки и кричит на Кривенка:
же длинная очередь бьет по ближайшим стеблям подсолнечника. Склоненные
желтые головы его шевелятся, некоторые надламываются и опадают.
останавливается, окидывая взглядом поле, и снова бежит уже напрямую. Нам
теперь видно ее усталое, раскрасневшееся лицо, заметно, как мельтешит,
поблескивает на груди ее медалька. Люся оглядывается по сторонам, смотрит
на нас и, кажется мне, улыбается. Только вдруг она падает. Вздрогнув, я
высовываюсь из-за бруствера, оглядываюсь: нет, из подсолнечника не
стреляют. Уперев приклад в плечо, Кривенок зорко всматривается туда. Ага,
это с другой стороны - из траншеи! Несколько очередей приглушенно
доносятся оттуда, - значит, и там уже немцы. Но Люся все же вскакивает и,
пригнувшись, быстро устремляется вперед.
переводим взгляды в поле. Когда немцы с обеих сторон и впереди - дело
дрянь. Они явно окружают нас.
склоняется к прицелу, и пушечка, грохнув, подскакивает. Картечь сотней
пуль разбивает дерн, поднимает на траншейном бруствере облако пыли, и
автоматные выстрелы утихают. Я снова заряжаю, но наводчик, поглядывая в
прицел, не стреляет.
траве ее узенькая спина. Никогда не видел я, чтобы так ловко ползли даже
опытные пехотинцы. Еще несколько шагов, еще!.. Люся минует примятую
кукурузную кучу, подползает к брустверу и останавливается. Из-под
растрепанных, золотистых волос, улыбаясь, поглядывает на нас и тяжело
дышит. Я весь напрягаюсь, будто мне, а не ей теперь предстоит самое
страшное - преодолеть бруствер, и мысленно шепчу: "Ну быстрей же! Быстрей!
Прыгай!"
падает с плеча сумка с красным крестом, и мы бросаемся к девушке. Нет,
она, кажется, не ранена, она только прижимается спиной к стене, закидывает
голову и часто-часто дышит. Тонкие ноздри ее вздрагивают. Несколько секунд
мы молча глядим, как судорожно бьется на ее шее маленькая жилка, как
устало и нервно подрагивают на земле перепачканные, в царапинах пальцы, и
теплая волна нежности к этой девушке разливается в моей груди. Как это я
мог плохо думать о ней, почему я сомневался, разве не видно, что она самая
лучшая, самая чистая на целом свете!
задыхается.
коленях и с благоговением глядя на девушку.
уходить.
чертям, пробьешься?
глядит на нее, затем зло сплевывает в песок:
Теперь что делай?
выберемся.
Тревожная озабоченность мгновенно гасит усталое возбуждение на ее лице.
Тогда Попов спрашивает:
поправляет коротенькую юбку на ободранных до крови коленях и сообщает:
омрачается горечью разочарования. Куда же тут пробьешься теперь? Хоть бы
на какой час раньше...
ползет к пушке. Я хватаю автомат и лезу за ним.
двадцать. На ходу, не целясь, они начинают строчить из автоматов. Пули
стегают по брустверу, бешено цокают по металлу пушки, проносятся над
огневой. С другой стороны - из пехотинской траншеи также выскакивают и
бегут сюда немцы.
влезть в это пекло! Какого черта летела сюда? Ведь пропадет понапрасну...
Кривенок часто бьет из пулемета, бешено брызжут вокруг горячие гильзы.