ее вон какой герой был! Орел! Революцию у нас на Кубани делал.
Восемнадцать ран имел. Рано умер. А она у чужих людей росла. Думаешь,
сладко было? Потому и такая... справедливая.
ни за что. Дурное дело - не хитрое. Шпокнули бы - и все. Разве мало
дураков еще есть? А так вот живу. Что значит вовремя вмешаться.
короткие тени; пахнет травой, разрытой землей, росистой свежестью дышит
сонный простор.
прочувствованно продолжает Желтых. - Но и мы однажды ее выручили. Тут,
видно, не все знают. Кто помоложе - не был. Кто с той поры остался? -
оглядывая нас, спрашивает командир. - Попов - раз, ну Кривенок, остальные
новички. Как-то под вечер нас перебросили на фланг, - затянувшись, говорит
Желтых и гасит о землю цигарку. - Стояли в вишеннике, я, помню, присел
переобуться. Ребята окоп роют. Грязи - на каждом сапоге полпуда. И тут
прибегает солдатик - так и так, мол: в хуторе немцы раненых окружили.
Двадцать солдат и одна девка. Отбиваются, помогите. А до хутора километр с
гаком. Слышим, стрельба усилилась. Не докопали мы окопа, бросили лопаты,
автоматы в руки - и туда. А Попов зарядил орудие и давай палить. Один, а
ловко так, брат, палил. Бежали мы и радовались.
усмехается в сумерках Попов.
все не допускал немцев. Подбежали, ударили, немцев отбросили - и в хату. А
там пехотинцы, саперы и, глядим, Люся, раненная в ногу. Повытаскивали
всех, потом кто как мог из-под огня выбирался. Люсю Кривенок выносил.
Обхватила она его за шею, так и волок он девку через все поле. А минометы
лупили - думал, пропадут оба. Но обошлось. Только я неделю боялся - а ну,
думаю, комбат снаряды проверит. Попов чуть не все расстрелял. Хорошо, что
танки нас тогда не потревожили.
приглушенное, по-ночному задумчивое настроение. - Вот у меня такое было,
что ахнешь! В госпитале. Как родная стала, даже больше. Вот история...
историю" о том, как встретилась ему "изюминка-сестренка", и как доставала
обмундирование, и как он, переодевшись, перелезал через забор и бежал к
ней на окраину, и обо всем, что было дальше. Мы молча слушаем. От всех
этих приключений отдает пошлятиной, хочется остановить его: "Неправда!
Врешь ведь!" Но никто не перебивает Задорожного, все со скрытым
любопытством слушают до конца.
приподнимается на колени и всматривается в сторону неприятеля.
Сменяются, что ли?
тревожит нас. Правда, пока все спокойно, очень мирно, и нам не хочется и
думать о скверном.
идут они не по тропке, а напрямик, полем. Еще через какое-то время мы
различаем знакомый голос, от которого сразу умолкает Лешка, и все вдруг
теряют интерес к его сказкам.
нашего командира батальона капитана Процкого. - Дружно спите?
достоинством поднимается навстречу.
настораживаемся, знаем: так просто капитан не придет. И действительно,
Процкий приближается к площадке огневой позиции, с обычной своей
строгостью обращается к Желтых:
Но это объяснение и особенно обращение "товарищ капитан" звучит как
оправдание.
следует молчаливый связной с автоматом, прижатым к груди. Возле пушки
Процкий останавливается, о чем-то думает и спрашивает Желтых:
двенадцатого - четыре дня, значит.
орудия?
Все время перемещают, перебрасывают.
Процкий тычет пальцем во тьму. - Десять снарядов вам на это и десять минут
времени.
начинает злиться старший сержант. - Все на соплях.
с закрытой позиции нельзя? Вон гаубичники, дармоеды, ни разу за неделю не
выстрелили... Вот им и дать бы задачу...
отказаться от принятого решения. Мы уже знаем его повадки, этого самого
строгого из всех командиров в полку.
упрямство даже перед высоким начальником.
так и пулемет не уничтожишь, и орудие погубишь. Тут же под самым носом.
Надо подготовиться.
ночь не сделаешь.
базаре, товарищ старший сержант. В три ноль-ноль доложить о готовности.
связной, а Желтых молча стоит и смотрит им вслед. Рядом так же молча
топчемся мы. Первым не выдерживает Задорожный, со злостью плюет в траву.
задаст такого, что за день трупы не пооткапываешь...
- На водоразделе у них корректировочный пункт.
понять и ни на кого не обращая внимания, будто не слышит, что говорят
хлопцы. Потом, выругавшись, лезет в окоп, полминуты копается там и
появляется с полевой сумкой на боку и автоматом на груди.
мной!
Вдвоем они постепенно скрываются в лунном полумраке.
сержанта и всегда считается с его мнением. Но кто знает, удастся ли на
этот раз старшему сержанту добиться, чтобы отменили приказ командира
батальона?
в предчувствии беды, поближе друг к Другу. Теперь все мы добреем и как
будто взрослеем. Лешка Задорожный и тот кажется в эту минуту вовсе не
плохим парнем. Сразу отступает в прошлое все, что полчаса назад отравляло
жизнь. Теперь мы чувствуем, что главное в нашей судьбе - завтрашнее
испытание, и это незримой силой сплачивает нас.
тут свои головы положим по-дурацки.
- Мы приданы пехоте... Должны стрелять...
вздумается, так и неделю головы не проносишь. А до Берлина еще вон
сколько! Махать да махать!
потеряешь! - убежденно говорит Попов.
к Лукьянову и злобно возражает:
Роллинс Джеймс
Мороз Александра
Майер Стефани
Конюшевский Владислав
Махров Алексей
Круз Андрей