видно, слышит Лукьянов. Осторожно управляясь с лопатой, он говорит:
полной независимости.
воспитателям пальцы поотгрызает. Вот ушел - и нет! Ну, пусть только
придет, дармоед, футболист чертов! Он у меня попомнит.
Лошка хитрый, Лошка упрямый - нехорошо. Морал читай многа - не надо. Так я
думай.
спрашивает он Кривенка.
ты, не отошьет его.
какой бугай - на это гляди. А то - умная.
люди разных уровней. А это, безусловно, сдерживающий фактор.
прислоняется к стене укрытия.
одна в станице жила, молодая, ничего себе с виду, образованная, конечно. И
что ты думаешь? Приспичило девке замуж - и выскочила за нашего хохла. Тоже
ничего был парень. А потом возгордился, как же - жена фельдшерица!
Разбаловался, пить начал. И бил. Сколько она натерпелась от него!
Извелась. Но что сделаешь. Дети по рукам и ногам связали. Вот тебе и
фактор.
Женщина тоже выбирает. И куда более пристрастно, чем это делает мужчина.
Особенно такой, как Задорожный.
прорезать узкую щель для ствола. В это время на огневой появляется Лешка.
Он неслышно подходит к нам ленивым, медленным шагом и устало садится на
свежий, только что выброшенный из ямы суглинок. Я первый замечаю его
крутоплечую сильную фигуру, посеребренную лунным светом, и что-то
недоброе, мстительное загорается во мне.
Попов продолжает прорезать щель.
разрешил? Мы что, ишаки, чтоб на тебя работать?
мне вблизи видно, как матово поблескивают при луне его широкие чистые
зубы.
невозмутимой иронией говорит он.
копать! Я тебе покажу бродяжничать всю ночь! Война тебе тут или погулянки?
будто и не слышит его.
он. - Капитуляция. Была Люська - и накрылась. Законно!
настораживается и зорко вглядывается в Лешку Лукьянов, даже Желтых и тот
перестает кричать.
капут и так далее! А деваха первый сорт. Свеженинка! Побрыкалась!.. Да!..
смысл хвастовства Задорожного. Обида, злость и ненависть к нему охватывают
меня. Пораженный, я стою с лопатой, не зная, что делать, кажется, кто-то
из нас должен свернуть Задорожному шею. Но никто даже не двигается с
места.
приказывает Желтых.
готов возненавидеть его, я жажду Задорожному кары. Но тому хоть бы что. Он
не спешит выполнить приказ, сидит на бруствере, лениво раздвинув колени, и
луна тускло высвечивает его крутой лоб.
опять придет. Специально. Ко мне. Хоть женись. Законно! Хе-хе!
Задорожному и со всего размаху бью кулаками в лицо - раз, второй, третий.
ноги. Пригнув по-бычьи голову, он сразу бросается на меня, ударяет головой
в грудь, сбивает с ног и наваливается всем своим тяжелым, здоровенным
телом. У меня перехватывает дыхание, но бешенство придает силы,
выкручиваясь, я стараюсь вырваться и еще садануть в эту самодовольную,
сытую морду.
мне руки и бьет затылком о бруствер. Напрягшись, я в бешенстве вскидываю
ногами, дергаюсь, и мы оба скатываемся с бруствера в укрытие. Он снова
набрасывается на меня, но я успеваю вскочить и встречаю его кулаками.
сзади, отрывают от меня.
на площадку и прислоняюсь к пушке.
запыхавшись, гремит Задорожный, вырываясь из рук ребят.
перед ним. - Ошалел, дурак! Опомнись!
руках. В таких схватках он, конечно, не участвует.
больше, чем ему, перепало в этой драке. Потом начинаю работать. Подбираю
со дна землю и думаю, что Задорожный - это еще не самое худшее. Во мне
начинает расти-разрастаться жгучая ненависть к Люсе. Конечно, ничем она не
обязана вам и вольна в своих поступках, но я убежден, что по отношению ко
всем нам она поступила подло и достойна презрения. Она обманула самое
светлое в нас, опозорила что-то дорогое в себе. И я не хочу теперь никому
верить, хочу только кричать в ночь гадкие слова. Я ненавижу и его и ее:
оба они встают передо мной одинаково мерзкие, гадкие и низкие.
8
на площадку и сбрасываем в кучу лопаты. Желтых вынимает из кармана
трофейные швейцарские часы, бережно застегивает на руке браслет и
всматривается в зеленоватые цифры на черном циферблате.
узкой тропинке в траве мы идем в молчаливые тревожные сумерки.
вечера висело на небосклоне, куда-то уплывает из просветлевшей сини;
звезды вверху блестят несколько острее. Синеватые сумерки над холмами
помалу сгущаются, восточная окраина хоть еще и темна, но уже брезжат на
ней робкие отсветы далекого солнца, одна за другой гаснут низкие звезды.
По земле блуждают, шевелятся неясные тени; полосы, пятна лунного света
сонливо лежат на травянистом поле.
щемящую пустоту от чего-то потерянного, пережитого, что уже отступило и не
волнует, только еще холодит внутри. У меня уже нет ни прежней зависти к
Лешке, ни мучительного стремления к Люсе, через все это я уже перешагнул
и, кажется, повзрослел, а может, и поумнел за одну эту ночь.
всегда, задумчивый и замкнутый. Я припоминаю, как недавно Лешка оскорбил
его напоминанием о плене, а он смолчал, стерпел, перенес все в себе.
Стоило.
дать. Он такой.
Относительно, конечно. Да ведь в мире все относительно.
стеной дремлет в ночи. По ту сторону его, на дороге, слышатся солдатские
голоса, где-то дальше, на тропинке, коротко вспыхивает искра от цигарки:
оттуда доносится приглушенный смех. Хоть и война, всюду опасность, но,
Лукьяненко Сергей
Прозоров Александр
Маккэфри Энн
Никитин Юрий
Березин Федор
Посняков Андрей