привязался к этим краям, где бок о бок со страданиями и нищетой уживаются
и радость, и нежность, и преступление, и упорство, и отчаяние, и ему
понравилось жить на берегу огромной судоходной реки, откуда корабли
расходятся по всему свету. Во всяком случае, здесь-то у него появилось
немало привычек, от которых ему нелегко было отделаться. Каждый вечер,
часов в семь, он заходил выпить стаканчик пунша в соседний диковинный
кабачок под вывеской "Проспект-оф-Уитби". В этот час там буквально яблоку
негде было упасть. В зале не было никакой другой мебели, кроме стоящей в
глубине скамейки и придвинутого к самой двери стола. В клубах табачного
дыма посетители со стаканами в руках стояли, тесно прижавшись друг к
другу, словно в метро в часы пик; они пили, разговаривали, курили и пели,
а два старых гавайца тренькали на своих мяукающих гитарах, подсев к самому
микрофону, отчего в этой тесной комнате можно было буквально оглохнуть.
Позади стойки среди бесчисленных бутылок и чучел всевозможных рыб
находилась не поддающаяся никакому описанию коллекция самых невероятных
предметов. В ней можно было найти не только модели кораблей, искусно
впаянных в бутылки, различные компасы, секстанты, колокола, корабельные
фонари и другие морские приборы, но и вообще все, что только может
придумать для забавы народная смекалка: цветы из бумаги, ракушек, перьев,
кости, стекла, бархата, шелка, конского волоса, целлофана; вазы в форме
ноги с мозолем на каждом пальце или круглой красной головы или
продолговатой зеленой; пульверизатор для духов в виде знаменитого
мальчика, занятого своим естественным делом; фонари и копилки, сделанные
из тыквы, копилки в виде головы теленка с фарфоровой петрушкой, воткнутой
в ноздри; ботиночки из солодкового корня; голых марципановых женщин в
стыдливых юбочках из гофрированной бумаги... Дуглас так и не мог уяснить
себе, какая таинственная сила влекла его каждый вечер сюда, в этот
кабачок, где среди песен и табачного дыма жила полная радости любовь
человека к вещам, созданным его собственными руками. Дугласу больше всего
нравилась ссохшаяся и ставшая не крупнее кулачка новорожденного голова
индейца, у которой полностью сохранились связанные в пучок волосы. Ему не
раз хотелось попросить хозяина продать ему эту мумию, но мешала врожденная
скромность, так не вязавшаяся с его профессией. Впрочем, это было к
лучшему: он наверняка получил бы отказ. Дуглас пил, не отрывая взгляда от
головы индейца, в то время как за ярко освещенной стойкой, среди всех этих
чудес, сбросив пиджак, суетился хозяин и его помощники - два буфетчика; а
две официантки обслуживали посетителей, теснившихся в конце коридора на
узком балконе, который казался совсем ветхим, так потемнели от времени,
так лоснились деревянные балки, такое наслоение надписей покрывало его
перила, так тяжело нависал он над самой Темзой в том месте, где в речной
тине догнивали остовы двух старых кораблей. Рассказывают, что именно
отсюда Генрих VIII не раз смотрел, как на другой стороне реки вешают
осужденных. По ночам зловещий свет газового рожка в конце мрачной и темной
улицы еле освещал нижние ступеньки деревянной, источенной червями
лестницы, о которые бились темные, как чернила, с недобрыми отсветами
волны; глядя на эти ступеньки, так и представляешь себе, как стаскивали по
ним в реку тела убитых.
Кэрибиен-стрит, а среди цветущих нарциссов, в подернутом легкой дымкой и
освещенном лучами апрельского солнца Риджентс-парке. В их встрече,
впрочем, не было ничего удивительного: Дуглас, как и Френсис, очень любил
этот цветущий уголок. Вероятно, они не раз встречались там, но проходили
мимо, не обращая друг на друга внимания. Что же изменилось в это утро?
склонившейся к цветам, было что-то призрачное, что делало ее еще более
очаровательной. Она была без шляпы, и ее крашеные золотистые волосы
отливали тускловатым блеском в легком тумане.
рассмотреть. Он остановился. Девушка подняла голову, и взору ее предстало
настоящее солнечное затмение: лицо Дугласа, стоявшего против солнца, было
совершенно темным, а вокруг него пламенели, развеваясь по ветру, волосы
цвета темной меди.
как девушка была хороша, хотя рот у нее был немного велик, он
почувствовал, что благодарен ей за эту улыбку и за эту красоту,
наполнившую теплом его сердце. Улыбка к тому же придала ему смелости. Он
сказал:
лицо", и, хотя она и без него знала, что хороша собой, ей все-таки было
приятно услышать эти слова. Она снова улыбнулась, на этот раз мило,
дружелюбно. И спросила:
посмотрев на нее, ответил:
расстелил его на траве. И присел на краешке с таким выжидательным видом,
что она, с минуту поколебавшись, опустилась на другой край плаща. Он
широко улыбнулся.
солнце, цветы и улыбки юных девушек.
тридцать.)
проплыла лодка, в ней сидели полнотелая дама и молодой человек,
вцепившийся в слишком тяжелые для него весла.
может быть - никогда.
пересказывать. То, что двое писателей могут наговорить о своей профессии,
интересно лишь для самих писателей.
переставая болтать, они поднялись. Френсис прекрасно помнила его очерк об
отставных майорах, напечатанный в "Хорайзн". Дуглас чувствовал себя
страшно неловко: он не знал ни одной ее новеллы.
речь шла о том, как муж и жена, в сущности совершенно чужие друг другу
люди, вынуждены жить в полном одиночестве в занесенном снегом загородном
домике и проводить долгие зимние вечера, запершись каждый на своей
половине, он с нескрываемым восторгом воскликнул: "Так это ваша?" И от
этих слов ей сразу стало тепло на сердце. Вдруг они спохватились, что
двенадцать уже давно пробило. Дуглас, махнув рукой, послал к черту свое
деловое свидание, и они зашли в китайский ресторан, где заказали себе
первое, что попалось им на глаза, - яйца под соусом и сандвичи с морской
капустой.
Дуглас был поражен и даже чуточку раздосадован; он знал о существовании
этой любопытной деревушки, но никогда не видел ее своими глазами. Как он
мог до сих пор не побывать здесь? Френсис рассмеялась с наивной гордостью.
Прежде чем зайти к ней, они побродили по улочкам. Потом разожгли огонь в
маленьком, с деревянными инкрустациями камине, и, пока она, не переставая
болтать, готовила чай, он, не выпуская трубки изо рта, устроился в своих
светлых фланелевых брюках прямо на полу у огня, обхватив руками колени.
отпустила его и открыла к обеду банку тушенки и консервированные ананасы.
Наконец часам к десяти они расстались. Сидя на империале автобуса и глядя,
как в темноте мелькают редкие огни Флит-стрит, он думал: "Честное слово, я
влюблен". С ним это случалось не в первый раз. Но теперь он испытывал
что-то совсем новое, что-то очень нежное и спокойное. Отрывок из
верленовского стиха (он был без ума от Верлена) не выходил у него из
головы: "...и плена не боясь..." Он даже не думал о том, будет ли эта
любовь взаимной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
литературных бесед с этой точки зрения. Неудобство молчания. Опасность
улыбки. Страх и опрометчивость Дугласа. Опрометчивость и гнев Френсис
Доран. Как принимаются важные решения. Три зуба на челюсти решают судьбу
двух людей. Что может произойти, если отказаться от разговоров на
Акунин Борис
Корнев Павел
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Березин Федор
Прозоров Александр