Чтение 29–й страницы книги ~Жестяной барабан~

скоро начал бы изучать латынь, и вел бы себя как настоящий "конрадист" --
маленький, прилежный, хотя дерзковатый и заносчивый. После железнодорожного
переезда -- на пути к рейхсколонии и школе Елены Ланг -- мысли госпожи Агнес
Мацерат по поводу гимназии и упущенных возможностей для ее сыночка Оскара
улетучиваются. Еще один поворот налево, мимо Христовой церкви с
куполом-луковкой, мимо площади Макса Хальбе и кофейной лавки Кайзера, потом
выйти, окинуть беглым взглядом витрины конкурентов и одолеть тяжелый путь по
Лабесвег, как одолевают крестный путь: под ступающая досада, рядом --
неполноценный ребенок, нечистая совесть, страстное желание повторить, с
ненасытностью и с пресыщением, с неприязнью и добродушной симпатией к
Мацерату, -- так одолевала моя матушка вместе со мной, с моим новым
барабаном, с пакетиком почти дармовых ниток дорогу по Лабесвег до лавки, до
овсяных хлопьев, до керосина подле бочек с селедкой, к коринке, к кишмишу,
миндалю, пряностям для пряников, пекарскому порошку от доктора Эт-кера, к
"Персиль -- он всюду Персиль", к порошку "Урбин -- вот что вам надо", к
Магги и Кнорру, к желудевому кофе от Катрайнера и кофе Хаага, к постному
маслу "вителло" и "пальмин", к уксусу от Кюне и к мультифруктовому
мармеладу, к обеим жужжащим в разной тональности мухоловкам вела меня
матушка, к мухоловкам, источавшим над нашим прилавком медово-сладкий запах и
подлежащим в летние месяцы замене через каждые два дня; по субботам же
матушка со столь же приторно-сладкой душой, которая и зимой, и летом, и
вообще круглый год притягивала жужжащие на высоких и низких нотах грехи,
ходила в церковь Сердца Христова, где исповедовалась у его преподобия Винке.
Как матушка водила меня с собой в город по четвергам и делала, так сказать,
соучастником, так водила она меня и по субботам, через портал, на холодные
католические плиты, засунув мне предварительно мой барабан под пуловер или
под пальтишко, потому что без барабана я решительно не мог обойтись, без
жести на животе я никогда бы не сумел осенить себя католическим крестом,
коснувшись лба, груди и живота, и согнуть колено, словно надевая ботинки, и
спокойно сидеть на отполированной церковной скамье, в то время как на
переносице у меня медленно высыхает святая вода. Церковь Сердца Христова
запомнилась мне еще с моих крестин: тогда из-за языческого имени возникли
известные трудности, но все-таки настояли на Оскаре, и Ян, крестный отец,
так и объявил о том в церковном портале. Далее его преподобие Винке трижды
дунул мне в лицо, дабы изгнать из меня сатану, осенил крестом, возложил
руку, посыпал солью и предпринял еще какие-то меры против сатаны. В самой
церкви -- очередная остановка перед собственно крестильницей. Покуда мне
преподносили "Отче наш" и Символ веры, я вел себя спокойно. Но его
преподобие счел уместным еще раз возгласить "Изыди, сатана!" и полагал,
будто отныне отверзает мне -- который и без того все знал -- органы чувств,
прикоснувшись к носу и ушам Оскара. Затем он возжелал услышать все это
громко и отчетливо и вопросил: "Противостанешь ли ты сатане? И делам его? И
пышности его?" Но еще прежде, чем я успел отрицательно помотать головой, ибо
даже и не думал отрекаться, Ян трижды вместо меня произнес: " Противостану!"
И его преподобие помазал мне грудь и между лопатками, хоть я и не испортил
дальнейших отношений с дьяволом. Перед крестильницей еще раз провозглашение
Символа веры, потом наконец троекратное окроп-ление водой, помазание темечка
святым мирром, белые одежды -- дабы сажать пятна, свеча для темных дней,
отпущение -- Мацерат расплачивается, -- и, когда Ян вынес меня через портал
церкви Сердца Христова, где при погоде "ясно, временами облачно" нас
дожидалось такси, я спросил сатану во мне: "Ну как, ты в порядке?" На что
сатана, подпрыгнув, шепнул: "А ты обратил внимание на церковные окна, Оскар?
Кругом стекло, сплошное стекло". Церковь Сердца Христова была сооружена в
годы грюндерства, а потому с точки зрения стиля отдавала неоготикой. Но
поскольку сложили ее из быстро темнеющего кирпича, а обшитый медью шпиль в
два счета покрылся традиционной патиной, различия между староготическими
кирпичными церквами и новой кирпичной готикой были доступны и несносны лишь
взгляду знатока. А исповедовались что в старых, что в новых церквах на один
манер. Подобно его преподобию Вин-ке, сотни других преподобий по субботам
после закрытия контор и магазинов садились в исповедальню и прижимали к
блестящей почернелой решетке волосатое пастырское ухо, в то время как паства
силилась сквозь зазоры решетки впустить в пастырское ухо ту нить грехов, на
которую -- жемчужиной к жемчужине -- нанизывалось греховно-дешевое
украшение. Покуда матушка сквозь слуховой канал его преподобия в строгой
последовательности доводила до сведения высших инстанций, что она сделала и
что упустила, что случалось в мыслях, словах и делах, я, которому не в чем
было исповедоваться, сползал со слишком истертой, на мой вкус, церковной
скамьи и становился на каменные плиты. Не скрою, что и плиты в католических
церквах, и запах католической церкви, и весь католицизм даже и по сей день
влекут меня, как влечет, к примеру, рыжеволосая девушка, хоть я и не прочь
бы перекрасить ее рыжие волосы, а католицизм внушает мне всевозможные
богохульства, которые снова и снова напоминают, что я пусть и напрасно, но
тем не менее нерушимо крещен в католическую веру. Порой во время
баналь-нейших занятий, скажем за чисткой зубов либо даже испражняясь, я
ловлю себя на том, что снабжаю ком ментариями литургию, например: на святой
мессе об новляется кровопролитие Христово, дабы кровь текла ради твоего
очищения, вот чаша крови Его, вино становится истинным и реальным, едва
прольется кровь Христова, истинная кровь Христова с нами, благодаря
созерцанию святой крови, душа окропляется кровью Христовой, драгоценная
кровь, омытая кровью, при претворении течет кровь, запятнанный кровью плат,
голос крови Христовой пронзает все небеса, кровь Христова источает аромат
пред ликом Господним. Вы, верно, согласитесь, что в известном смысле я
сохранил католические интонации. Раньше я не мог даже просто дожидаться
трамвая, не помянув при этом Деву Марию. Я называл ее -- любвеобильная,
блаженная, благословенная, дева всех дев, мать милосердия, о ты, к святым
причисленная, ты, достойная любых почестей, ты, породившая того, о
сладостная мать, девственная мать, прославленная дева, позволь мне
наслаждаться сладостью имени Иисуса, как ты наслаждаешься им в глубине
твоего материнского сердца, это воистину достойно и праведно есть, подобающе
и целебно, о Царица благословенная, благословенная... Временами, особенно
когда матушка и я каждую субботу посещали церковь Сердца Христова, это
словечко "благословенная" так услаждало и отравляло меня, что я признателен
сатане, который внутри меня претерпел обряд крещения и снабдил меня
противоядием, дававшим мне возможность хоть мысленно и богохульствуя, но все
же гордой поступью вышагивать по плитам церкви Сердца Христова. Иисус, чье
сердце и дало имя церкви, многократно появлялся, помимо Святых Даров,
благодаря изобра зительному искусству, на пестрых станциях крестного пути,
трижды -- объемно и вместе с тем в цвете и в различных позах. Например, один
был из раскрашенного гипса. Он стоял с длинными волосами, в одеждах прусской
синевы и в сандалиях на золоченом цоколе. Он раздирал одежды у себя на груди
и посредине грудной клетки, вопреки всем законам природы, демонстрировал
по-мидорно-красное, в ореоле, истекающее стилизованной кровью сердце, дабы
церковь оправдывала свое название. При первом же знакомстве с
разверстогрудым Иисусом я должен был констатировать, сколь тягостно
совершенным было сходство Спасителя с моим крестным отцом, он же дядя, он же
предполагаемый отец Ян Бронски. Эти наивно- самоуверенные голубые глаза
мечтателя! Этот цветущий, вечно готовый скривиться в плаче рот для поцелуев,
эти брови, ставшие средоточием мужской скорби. Округлые полнокровные щеки,
жаждущие поругания. У обоих было то соблазняющее женщин на ласку глуповатое
лицо для пощечин, вдобавок по-женски усталые, холеные и чурающиеся работы
руки, которые выставляли напоказ свои язвы, как работающий при княжеском
дворе ювелир -- свои шедевры. Lem терзали нарисованные кисточкой на
Иисусовом лице, по- отцовски не понимающие меня глаза Яна. Ведь и у меня был
тот же самый голубой взгляд, который мог восхищать, но не мог убедить. От
Сердца Христова в правом нефе, спеша вдоль станций крестного пути, от
первой, где Иисус взваливает на Себя крест, до седьмой, когда Он вторично
падает под тяжестью креста, Оскар проследовал к главному алтарю, над которым
висел очередной, тоже скульптурный, Иисус. Впрочем, этот то ли от усталости,
то ли чтобы лучше сосредоточиться глаза закрыл. Ну и мускулы были у этого
Иисуса! Атлет с фигурой десятиборца заставил меня тотчас забыть Яна-
Сердце-Христово, и всякий раз, когда матушка исповедовалась у его преподобия
Винке, я, благоговейно созерцая гимнаста, собирался с мыслями перед главным
алтарем. Поверьте слову, я молился! О мой сладостный учитель гимнастики,
обращался я к нему, о спортсмен всех спортсменов, о чемпион по висению на
кресте, хотя и не без помощи дюймовых гвоздей. И ведь он ни разу не дрогнул!
Вечный свет дрожал, он же выполнял упражнение, зарабатывая максимальное
количество очков. Тикали хронометры. Замеряли время. В ризнице грязноватые
пальцы служки уже начищали заслуженную спортсменом золотую медаль. Но Иисус
занимался этим видом спорта не ради почестей. Вера мне вспомнилась, и я,
насколько это позволяло какое-нибудь из моих колен, преклонял его, выбивая
крест на своем барабане, и пытался увязать слова типа "благословенный" и
"скорбящий" с именами Джесси Оуэна и Рудольфа Харбига, героев прошлогодней
берлинской Олимпиады, но это мне не всегда удавалось, потому что тогда мне
пришлось бы назвать поведение Иисуса непорядочным по отношению к
разбойникам. Поэтому я его просто-напросто дисквалифицировал, повернул
голову влево и, исполнясь новой надежды, узрел там третье скульптурное
изображение небесного олимпийца. "Позволь мне вознести молитву не ранее, чем
я трижды узрю тебя", -- пролепетал я, снова ощутил подметками каменные
плиты, использовал шахматный узор пола, чтобы попасть к левому алтарю в
боковом приделе, и на каждом шагу чувствовал: он смотрит тебе вслед, святые
смотрят тебе вслед, Петр, которого они распяли головой вниз, Андрей,
которого они прибили к косому кресту -- отсюда и Андреевский крест. А кроме
того, существует и Греческий крест наряду с Латинским или Страстным крестом.
Кресты с поперечинами, кресты с перекладинами на каждом конце и ступенчатые
кресты изображают на тканях, картинах и книгах. Якорный крест, крест с
перекладинами и Клеверный крест мне доводилось встречать в скульптурных изо
бражениях. Очень хорош крест с лилиями, очень желанен Мальтийский, запрещен
крест-свастика, Дегол-левский крест, Лотарингский крест, в морских сражениях
Антониев крест называют Crossing the Т. На цепочке висит крест с ушком,
безобразен крест-вилка, по-папски выглядит крест Папы, а русский крест