годными к употреблению я счел лишь перчатки, башмаки со шнуровкой и красный
пуловер, который связала для меня Гретхен Шефлер. Обескураженный Оскар
переводил взгляд с конструктора на лебедя, внимательно разглядывал на
страницах книги задуманных как весьма забавные медвежат, которые держали в
лапах всевозможные музыкальные инструменты. И представьте себе, одна такая
очаровательно лживая тварь держала барабан и делала вид, будто умеет
барабанить, будто вот-вот выдаст рас катистую дробь, будто уже приступила к
делу, а у меня был лебедь, но не было барабана, у меня было, может, больше
тысячи строительных кубиков, но не было ни единого барабана, у меня были
варежки на случай особенно холодных зимних ночей, но ничего в этих варежках,
такого круглого, гладкого, жестяного, под ледяной корочкой лака, что я мог
бы прихватить с собой в морозную ночь, дабы и мороз услышал нечто белое!
он, а Гретхен Шефлер, заявившаяся со своим пекарем для уничтожения нашего
рождественского гуся, сидит на нем. Сперва они хотят получить удовольствие,
глядя, как я радуюсь лебедю, строительным кубикам и книжкам с картинками,
прежде чем выдать мне истинное сокровище. Я принял условие, я как дурак
листал книжки, я уселся верхом на спину лебедю, с чувством глубокого
отвращения я прокачался целых полчаса, не меньше. Потом, хоть у нас стояла
несусветная жара, я позволил примерить на себя пуловер, с помощью Гретхен
Шефлер засунул ноги в шнурованные ботинки; тем временем подоспели Греффы,
потому как гусь был рассчитан на шесть персон, а после уничтожения
начиненного сухофруктами и мастерски приготовленного Мацератом гуся, уже за
десертом -- мирабель и груши, -- он в отчаянии перелистал книгу с
картинками, которую Грефф приложил к остальным четырем книжкам, после супа,
гуся, красной капусты, картофеля, мирабели и груш, под теплым дыханием
изразцовой печи, а печка у нас была не простая, мы все запели -- и Оскар
тоже подпевал -- рождественскую песню, и еще одну строку из "Дево, радуйся",
и "Оелочкаоелочкасзеленымиветвямидинь- диньдиньдиньдиньзвенитколокольчик", и
хотел -- на улице уже взялись за дело колокола -- получить наконец барабан
-- пьяная духовая капелла, к которой некогда принадлежал и музыкант Мейн,
трубила так, что сосульки с карнизов... но я хотел, хотел получить, а они
мне его не давали, не выкладывали свой подарок, Оскар: "да!" -- все прочие:
"нет!" -- и тут я закричал, я давно уже не кричал, но тут после длительного
перерыва я снова наточил свой голос до уровня острого, режущего стекло
инструмента, только я убивал не вазы, и не пивные кружки, и не лампочки, я
не взрезал ни одной витрины, не лишил зрительной силы ни одни очки -- нет и
нет, мой голос почему-то устремился против рассиявшихся на оелочкеоелочке,
распространявших праздничное настроение шаров, колокольчшсов, хрупких
надутых пузырей из серебристого стекла, елочных верхушек; делая трень-брень,
украшения рассыпались в пыль, и -- что уж совсем лишнее -- обрушились горы
-- если считать на совки для мусора -- горы еловых иголок, ^от свечи, те по-
прежнему горели, тихо и свято, но Оскар так и не получил ба рабана.
ли он хотел таким образом меня воспитать, то ли просто-напросто не подумал о
том, что надо своевременно и в изобилии снабжать меня барабанами.
грозящей мне гибелью" и в самой лавке колониальных товаров тоже с большим
трудом удавалось скрывать все крепнущий беспорядок, ниспослало мне, а заодно
и нашей торговле -- как принято рассуждать в годину испытаний --
своевременное спасение.
прилавком, продавая хрустящие хлебцы, маргарин и искусственный мед, Мацерат,
которого я для простоты снова буду называть отцом, взял на подмогу Марию
Тручински, младшую сестру моего бедного друга Герберта.
менее чем за две недели ей удалось вернуть нашей лавке былую славу, она
наряду с дружественно строгим ведением дела -- чему Мацерат подчинился с
большой охотой -- проявила изрядную проницательность в оценке моей ситуации.
предлагала мне, который, держа на животе кучу металлолома, с видом немого
укора топал по лестнице, больше ста ступеней вверх, больше ста вниз, старый
таз для стирки в качестве замены. Оскар замены не пожелал, он упорно
отказывался барабанить по дну таза. Но, едва освоившись в магазине, она
сумела против воли Мацерата сделать так, чтобы с моими желаниями
посчитались. Правда, Оскар ни за что не соглашался ходить в ее обществе по
игрушечным лавкам. Обстановка этих пестро обильных лавок наверняка заставила
бы меня делать мучительные сравнения с разгромленной лавкой Сигизмунда
Маркуса. Мария, нежная и покорная, оставляла меня дожидаться снаружи или
вовсе делала покупки одна и приносила мне каждые четыре-пять недель, смотря
по потребностям, новый барабан, а в последние годы войны, когда даже
барабаны стали редким товаром и подлежали распределению, Марии приходилось
подсовывать продавцам сахар либо пол-осьмушки кофе в зернах, чтобы те из-под
прилавка, так сказать по блату, достали ба рабан для меня. И все это она
делала без вздохов, не покачивая сокрушенно головой, не закатывая глаза, а
со внимательной серьезностью, с той же естественностью, с какой она надевала
на меня свежевыстиранные, аккуратно залатанные штанишки, чулки и курточки. И
хотя отношения между мной и Марией в последующие годы постоянно менялись,
хотя они и по сей день остаются не до конца проясненными, та манера, с ка
кой она вручала мне каждый очередной барабан, оставалась неизменной, пусть
даже цена на детские жестяные барабаны сегодня значительно выше, чем в
сороковом году. Сегодня Мария выписывает модный журнал. С каждым очередным
визитом она делается все элегантней. А как тогда? Была ли Мария хороша
собой? Круглое свежевымытое личико, прохладный, но не холодный взгляд серых
чуть навыкате глаз с короткими, но пушистыми ресницами под густыми, темными,
сросшимися на переносице бровями. Отчетливо выступающие скулы -- кожа на них
синела в сильный мороз и болезненно трескалась -- придавали лицу вид
успокоительно воздействующей плоскости, и вид этот не нарушал маленький,
хотя отнюдь не некрасивый и тем паче не смешной, а главное -- при всей своей
мелкости четко вырезанный нос. Лоб у нее был округлый, невысокий и рано
покрылся горизонтальными складками над заросшей переносицей. Русые волосы,
что и по сей день блестят, как мокрые стволы деревьев, столь же округло и
чуть кудряво начинались от висков, чтобы затем гладко обтянуть маленькую,
аккуратную и -- как у матушки Тручински -- почти лишенную затылка голову.
Когда Мария, облачась в белый халат, встала за наш прилавок, она еще носила
косы позади быстро на ливающихся кровью, беспородно здоровых ушей, чьи
мочки, к сожалению, не висели свободно, а прямиком переходили в щеку над
нижней челюстью, и, хотя при этом возникала довольно красивая складка, это
наводило на мысль об известной дегенеративности и позволяло сделать
некоторые выводы о ее характере. Позднее Мацерат подбил Марию на перманент,
что закрыло уши. Сегодня из-под модной короткой стрижки на своей кудрявой
головке Мария выставляет напоказ приросшие мочки, но сглаживает этот
небольшой изъян при помощи больших и довольно безвкусных клипсов.
выступающие скулы, щедро прорезанные глаза по обе стороны глубоко сидящего,
почти незаметного носа, телу ее скорее маленького, нежели среднего роста
были даны слишком широкие плечи, начинающиеся прямо из-под мышек полные
груди и -- соответственно с размерами таза -- пышный зад, что в свою очередь
покоился на слишком тонких, однако же крепких ногах, между которыми виднелся
зазор пониже причинного места.
и руки, вечно тронутые краснотой, в отличие от вполне сформировавшейся и
пропорциональной фигуры казались детскими, а пальцы пухлыми, словно сосиски.
От этой расшлепанности рук она не сумела избавиться и по сей день. Зато
ступни ее, которые сперва мыкались в грубых походных баш маках, позднее же в
едва ли ей подходящих, старомодно элегантных туфельках бедной моей матушки,
несмотря на вредную для них и уже бывшую в употреблении обувь, постепенно
утратили детскую красноту и забавность, приспособившись к вполне современным
моделям западногерманского и даже итальянского производства.
развешивая сахар -- фунт или полфунта -- по голубым пакетикам. Когда лавку
закрывали и Мацерат производил подсчеты, также и по воскресеньям, Мария,
если могла выкроить хоть полчаса отдыха, хваталась за губную гармошку,
подаренную братом Францем, когда того взяли в армию и отправили в Гросс-
Бошполь.
разучила на вечерах СНД, мелодии из оперетт, шлягеры, которые услышала по
радио либо от своего брата Фрица, -- того на Пасху сорокового служебная
поездка на несколько дней привела в Данциг. Оскар еще припоминает, что Мария
играла "Капли дождя", прищелкивая язычком, и умела также извлечь из своей
гармошки "Мне ветер песню рассказал", отнюдь не подражая при этом Заре
Леандер. Но ни разу Мария не извлекала свой инструмент когда лавка была
открыта. Даже если в лавке никого не было, она воздерживалась от музыки; она
выписывала по-детски круглыми буквами ценники и перечень товаров. И хотя
трудно было не заметить, что именно она ведет дело, что именно она сумела
вернуть ту часть покупателей, которые после смерти моей бедной матушки
перекинулись к конкурентам, она, даже сделав их нашими клиентами, сохраняла
по отношению к Мацерату уважение, граничащее с подобострастием, что у него,
всегда в себя верившего, не вызывало ни тени смущения.
ответ на подковырки со стороны зеленщика Греффа либо Гретхен Шефлер. Столь
примитивно выглядел ход мыслей у этого человека, который, по сути лишь
занимаясь любимым делом -- стряпней, -- становился более чутким,
восприимчивым и поэтому достойным внимания. Ибо при всем желании Оскар не
может отрицать: его ребрышки по-кассельски с квашеной капустой, его свиные
почки в горчичном соусе, его панированный венский шницель и -- главное --
его карпа со сливками и под хреном стоило посмотреть, понюхать и отведать.
Пусть даже он мало чему мог научить Марию по части торговли, ибо, во-первых,
девушка обладала врожденным коммерческим чутьем для мелкорозничной торговли,
во-вторых, сам Мацерат не слишком разбирался в тонкостях продажи за
Буджолд Лоис
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Скальци Джон
Майер Стефани
Прозоров Александр