Чтение 74–й страницы книги ~Жестяной барабан~

Бебра. Этими словами вы обозначили все наше столетие.

Ланкес. Вот видите!

Бебра. Возможно, при реставрационных работах спустя пятьсот или даже
тысячу лет в бетоне будут обнаружены собачьи косточки.

Ланкес. Что лишний раз подчеркнет мое название.

Бебра (взволнованно). Ах, что такое время и что такое мы, дорогой друг,
когда б не наши произведения... Однако взгляните: Феликс и Китти, мои
акробаты. Они кувыркаются на бетоне.

Китти (какая-то бумажка уже долгое время ходит по кругу от Развиты, к
Оскару, от Феликса к Китти, на ней они что-то пишут. Китти с легким
саксонским акцентом). Вот видите, господин Бебра, чего только не сделаешь на
бетоне. (Ходит на руках.)

Феликс. А еальто-мортале на бетоне вы еще и не видывали. (Кувыркается.)

Китти. Вот такую бы нам сцену на самом деле.

Феликс. Только уж больно здесь ветрено.

Китти. Зато здесь не так жарко, да и не воняет, как в этих дурацких
кино. (Свивается узлом.)

Феликс. Нам здесь, наверху, даже пришло в голову одно стихотворение.

Китти. Почему "нам"? Оскарнелло это пришло в голову и синьоре Розвите.

Феликс. Но когда не получалось в рифму, мы ведь тоже помогали.

Китти. Нам не хватает только одного слова, и стихотворение будет
готово.

Феликс. Оскарнелло хотел бы знать, как называются эти стебельки на
берегу.

Китти. Потому что их надо вставить в стихотворение.

Феликс. Не то не будет чего-то очень важного.

Китти. Ну скажите же нам, господин солдат, ну как они называются, эти
стебельки?

Феликс. А может, ему нельзя, потому как враг слышит тебя.

Китти. Так мы ведь больше никому не расскажем.

Феликс. Мы потойу только и спрашиваем, что без этого с искусством
ничего не получится.

Китти. Он ведь так старался, наш Оскарнелло.

Феликс. А как он красиво умеет писать готическими буквами.

Китти. И где только он так выучился, хотела бы я знать.

Феликс. Он одного только не знает: как называются стебли.

Ланкес. Если господин капитан не будет возражать...

Бебра. Ну если только это не военная тайна, которая может повлиять на
исход войны.

Феликс. Раз Оскарнелло интересуется...

Китти. Раз без этого стихотворения не получается...

Рознит а. Раз нам всем так любопытно...

Бебра. Раз я вам приказываю...

Ланкес. Ну так и быть. Мы их соорудили для защиты от возможного
появления танков и десантных лодок. И поскольку они так выглядят, мы
называем их "спаржа Роммеля".

Феликс. Роммеля... , Китти. Спаржа? Тебе это подходит, Оскарнелло?

Оскар. Да еще как! (Записывает слова на бумаге, передает стихотворение
Китти, стоящей на бункере. Она еще больше свивается узлом и декламирует, как
у доски на уроке, следующие стихи):

Китти. "НА АТЛАНТИЧЕСКОМ ВАЛУ" Еще мы зубья маскируем, Бетон и спаржу
мы трамбуем, Но держим путь в страну жилетов, Нет воскресенья без омлетов.
По пятницам -- обед из рыбы. Мы к бидермайеру пришли бы. Еще мы спим за
огражденьем, Еще в сортире топим мины, Но уж мечтаем о беседках, О кеглях,
голубях, соседках. Труб водосточных зрим изгибы. Мы к бидермайеру пришли бы.
Еще земля кого-то спрячет, И чья-то мать еще заплачет, Под парашютными
шелками, Где рюши собраны пучками, Смерть перьями украсит грудь. Мы ж в
бидермайер держим путь. (Все аплодируют, Ланкес в том числе.)

Ланкес. А сейчас у нас отлив. Розвита. Тогда самое время позавтракать.
(Она поднимает большую корзинку с провизией. Корзина украшена бантами и
искусственными цветами.)

Китти. Браво! Пикник на свежем воздухе!

Феликс. Это природа возбуждает наш аппетит.

Розвита. О священнодействие еды, соединяющее народы, пока не кончится
трапеза.

Бебра. Будем есть прямо на бетоне. Это надежное основание! (Все, кроме
Ланкеса, карабкаются на бункер. Развита расстилает скатерть в веселый
цветочек. Из своей необъятной корзины она извлекает подушечки с кистями и
бахромой. Раскрыт зонтик от солнца, розовый со светло-зеленым, заведен
миниатюрный граммофон с трубой. Розданы тарелочки, ложечки, ножички и
рюмочки для яиц, салфетки.)

Феликс. Я бы поел печеночного паштета.

Китти. А у вас не осталось той икры, которую мы спасли из Сталинграда?

Оскар. Розвита, зря ты так толсто намазываешь датское масло.

Бебра. Очень разумно, мой сын, что ты заботишься о ее фигуре.

Розвита. А если мне вкусно и полезно, тогда что? О-о! Как вспомню про
торт со взбитыми сливками, которыми нас угощали летчики в Копенгагене...

Бебра. А голландский шоколад в термосе совсем не остыл.

Китти. А я так просто влюблена в американские галеты.

Розвита. Только когда их можно намазать южноафриканским имбирным
повидлом.

Оскар. Не так густо, Розвита, прошу тебя.

Розвита. А сам ты какие толстые куски берешь от этой отвратительной
английской тушенки.

Бебра. Эй, господин солдат! Не желаете ли тоненький кусочек хлеба с
изюмом с джемом из мирабели?

Ланке с. Не будь я на службе, господин капитан...

Розвита. Тогда отдай ему приказ!

Китти. Да-да, приказ!

Бебра. Итак, обер-ефрейтор Ланкес, я приказываю вам употребить в пищу
хлебец с изюмом, намазанный французским джемом из мирабели, датское яйцо
всмятку, советскую икру и чашечку голландского шоколада.

Ланкес. Слушаюсь, господин капитан! Есть употребить в пищу! (Как все,
усаживается на бункер.)

Бебра. Разве у нас нет подушечки и для господина солдата?

Оскар. Пусть возьмет мою. А я сяду на барабан.

Розвита. Только не простудись, мое сокровище! Бетон штука коварная, а
ты к этому не привык.

Китти. Пусть тогда возьмет мою подушку, я слегка закручусь узлом,
заодно и хлебец с медом лучше проскочит.

Феликс. Только делай все над скатертью, чтобы не испачкать бетон медом.
Иначе это будет подрыв боевой мощи. (Все прыскают.)

Бебра. Ах, до чего ж полезен морской воздух.

Розвита. Да, очень полезен.

Бебра. Грудь расправляется.

Розвита. Да, расправляется.

Бебра. Сердце меняет оболочку.

Розвита. Да, меняет.

Бебра. Душа выпархивает из кокона.

Розвита. До чего все хорошеет под взглядом моря.

Бебра. Взор становится свободным и летучим...

Розвита. Он летит...

Бебра. Уносится вдаль над морем, безбрежным морем... А скажите-ка,
обер-ефрейтор Ланкес, что это за пять черных пятен я вижу на берегу?

Китти. И я вижу. С пятью зонтиками!

Феликс. Их шесть!

Китти. Пять! Раз, два, три, четыре, пять!

Ланкес. Это монахини из Лизье. Их эвакуировали сюда вместе с детским
садом.

Китти. Но деточек Китти не видит! Она видит пять зонтиков.

Ланкес. Ребяток они всегда оставляют в деревне, в Бавене, а сами
приходят, когда отлив, и собирают ракушки и крабов, которые застряли среди
Роммелевой спаржи.

Китти. Ах они бедняжки!

Розвита. Может, предложить им тушенки и галет?

Оскар. Оскар предложил бы хлебцы с изюмом и вареньем из мирабели, раз
сегодня пятница, и тушенку монашкам есть не полагается.

Китти. А вот они побежали! Прямо поплыли с ихними зонтиками!

Ланкес. Они всегда так делают, когда соберут сколько надо. Потом они
начинают играть. Больше всех -- новообращенная, сестра Агнета, совсем
молоденькая девочка, она еще ничего не смыслит, а вот если бы у господина
капитана нашлась еще одна сигаретка для обер-ефрейтора... благодарю покорно!
А которая позади, толстая, она еще не поспевает за ними, так это мать
игуменья Схоластика. Она не желает, чтобы сестры играли на берегу. Возможно,
это против правил их ордена.

(На заднем плане пробегают монашки с зонтиками. Развита заводит
граммофон. Раздается ^Катание на санках в Петербурге"- . Монашки танцуют под
него и перекликаются.)

А г нет а. Эй, сестра Схоластика!

Схоластика. Агнета! Сестра Агнета!

А г нет а. Да-да, сестра Схоластика!

Схоластика. Поворачивайте, дитя мое! Сестра Агнета!

Агнета. Не могу! Ноги сами меня несут.

Схоластика. Тогда помолитесь, сестра, чтобы сделать поворот.

Агнета. Болезненный?

Схоластика. Нет, благодатный!

Агнета. Дарующий радость?

Схоластика. Так молитесь же, сестра Агнета!

Агнета. Я и так молюсь, молюсь! А ноги несут меня все дальше и дальше.