и снова навалилась тугая тишина.
слева всплыла уже третья ракета.
кусты, издали звал нетерпеливо и хрипло:
хлестнули над головой.
называлась в сводках дивизии плацдармом, в разговорах штабных операторов -
трамплином, необходимым для развертывания дальнейшего наступления. Кроме
того, в донесениях из штаба дивизии Иверзева неоднократно сообщалось, что
плацдарм этот прочно и героически держится, перечислялось количество
немецких контратак, количество подбитых танков и орудий, число убитых
гитлеровских солдат и офицеров и доводилось до сведения высшего
командования, что наши войска концентрируются и группируются в районе
острова, на узкой, расширяемой полосе правобережья, и готовятся нанести
удар. С конца прошлой ночи наступило неожиданное затишье, а известно, что в
состоянии вынужденных передышек высшие штабы требуют донесений более
подробных, чем в период наступления, и в сообщениях из дивизии все выглядело
на плацдарме чересчур планомерно...
Верзилина, точнее, в расчетах двух уцелевших орудий и в двух оставшихся
после переправы стрелковых взводах, ждали и закапывались в землю. Узенькая -
на две сотни метров - ленточка плацдарма тянулась по высокому берегу Днепра,
днем просматривалась немцами и простреливалась с трех сторон, ночью ракеты
падали и догорали в нескольких шагах от огневой позиции батареи.
отвесном обрыве, вырубленные в земле ступени вели наверх, к орудиям. Днем
там лежал один часовой, ночью - два. Здесь, на бугре, орудия были глубоко
врыты, стояли без щитов, накрытые камуфляжными плащ-палатками, ниши по
бровку набиты снарядными ящиками, что удалось за ночь переправить сюда.
артиллеристы грелись на песке возле землянки, усталые, наслаждались осенним
солнцем.
и конфузясь пришивал подворотничок к пропотевшей гимнастерке. Изредка он
поглядывал на левый берег. Густо-синяя широта Днепра, облитая солнцем,
песчаный остров, желтые леса, белые дороги на далеких холмах за лесами - все
это, как в бинокль, на много километров было видно отсюда. Там, на белых
дорогах, нечасто появлялись повозки, ползли в пыли, и тотчас со стороны
немцев глухо ударяла батарея. Черные кусты разрывов вырастали на холмах,
застилали на миг дорогу. Стараясь выбраться из этих кустов, повозки мчались,
неслись вскачь, круто забирая в гору, и тогда у всех возникало острое
чувство любопытства: накроет или не накроет?
образовался бугор. Маленький человек соскочил на дорогу и, петляя, побежал в
сторону и вверх. И, как в укрытие, вбежал в черный куст разрыва. Больше по
нему не стреляли.
чистую портянку, сказал с осуждением:
лезет? Стороной объехать нельзя? Немец не полез бы...
влажному лбу. - Да, да...
искупали в Днепре в ту первую ночь неудачной переправы.
оно не согревало его всего: голове было горячо, спине холодно. Глубоко тыкая
иголку в подворотничок - пальцы не слушались, - Кондратьев удивлялся и
сердился даже: всю войну не болел, а тут вот на тебе, чепуха какая!..
уверительный голос.
плащ-палатке наводчик Елютин и подносчик снарядов Лузанчиков, худенький, с
золотистым пухом на щеках. Как всегда, Елютин возился, чинил очередные часы:
прищурив внимательно глаз, крутил острием перочинного ножа в разобранном
механизме. А Лузанчиков глядел на сияющие колесики, на косматое солнце, на
песчаный остров за Днепром, потом засмеялся и подул на светлые волосы
Елютина. Тот, не поднимая головы, спросил:
тянется.
каждым листом, рыжие осины, и оттуда, посверкивая тончайшими нитями,
тянулась в чистом воздухе паутина.
помогай, без всяких глупостей. Или проваливай. И все. Тебя ничего не
интересует. Ты как дрозд, Лузанчиков. Все видишь, а на одном не можешь
внимания держать.
сердитесь? Паутина - тоже отличная штука.
Если сам Кондратьев, филолог по образованию, стал многое забывать, что
когда-то очень любил, и теперь уже, казалось, жил одной войной, то Елютин,
парень с шестиклассным образованием, как будто едва вдавался в логику
военных событий, - ежедневно руки его были в знакомой работе.
старенькие, случайно и не совсем случайно найденные механизмы, и каждый с
радостным удовольствием уходил, чувствуя ожившие часики на руке. Не
ремонтировал Елютин и отказывался чинить только тогда, когда приносили к
нему часы карманные. Был случай: он наладил и выверил прекрасный трофейный
"Мозер" для Кондратьева, тот подарил его лейтенанту из полковой разведки, а
через неделю лейтенант погиб - разорвалась мина, раздробила карманные часы,
и осколки механизма загнало в живот. Узнав об этом, Елютин несколько дней ни
с кем не разговаривал, лежал в землянке, отвернувшись к стене, и наотрез
отказывался работать. Поэтому, не забывая роковой случай, Кондратьев порой
чувствовал себя неловко перед ним.
пришитый черными нитками подворотничок, озябнув, натянул гимнастерку,
застегнул воротник на исхудавшей шее.
славянин лезет! - закричал Кравчук с досадой. - Соображает?..
острова. Там, отрываясь от желтизны, засновала на воде лодка, замелькали
весла. Возле ушей Кондратьева снова оглушительно лопнуло, и рядом с лодкой
вырос столб воды. Стрелял немецкий танк. Он стрелял где-то слева, на высоте,
и так близко, что было ощущение, словно в двух шагах рвались ручные гранаты.
Лодка кормой пошла к берегу, ткнулась в песок, из нее выскочили двое,
побежали к кустам. Сейчас же в той стороне, где прямой наводкой стрелял
танк, заскрипел, заиграл шестиствольный миномет. Разрывы легли в середине
острова, над вершинами деревьев пополз дым. А остров кишел людьми.
- Ночью, видишь, темно, а днем все удобства: солнышко печет, танки стреляют.
Благодать!
ты скажешь, Бобков?
была просторная грудь, - старательно проверял швы нательной рубахи, говоря:
отъел морду - об лоб поросенка убить можно... Нашего-то он не особенно
боится. На шею сел. Оседлал.
работой, и Кондратьев, услышав, сконфуженно нахмурил лоб.
перекинутым через плечо. Влажные волосы у маленького розового уха золотисто
светились на солнце. Чистоплотно белел свежий подворотничок на тонкой шее;
на погонах гимнастерки, плотно сжатой в талии офицерским ремнем и обтянутой
на бедрах, блестели капли.
после ледяной воды, сказала:
нитками насквозь. Снимайте-ка.
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Махров Алексей
Корнев Павел
Грабб Джеф
Посняков Андрей