широкими следами гусениц на обвалившихся брустверах. Обходили полузасыпанные
темные тела, искореженные пулеметы, противотанковые ружья, торчащие из земли
клочки шинелей; в одном месте была вмята в грязь офицерская фуражка,
наполненная водой, как чаша. И будто током ударило Ермакова, когда он поднял
эту фуражку: она могла быть Орлова. Да, это левый фланг, который держал
Орлов. Ермаков глядел на желтые, обмытые дождем лица лежавших здесь убитых,
но ни в одном из них не признал Орлова. И не было возможности искать. За ним
шли живые, не терявшие последнюю надежду люди - двадцать один человек. Он
вел их туда, к краю обороны, к реке, где должен был быть выход.
налипшей на сапоги глины, побежал, оскальзываясь, по траншее.
едва не натолкнулся на Жорку. Тот стоял, переводя дыхание, и Ермаков
крикнул:
мальчишек-близнецов, стройных, ладных, никогда не разлучавшихся ясноглазых
москвичей, он не знал даже, кого из них - Николая или Андрея - ранило в
плечо утром.
стреляных гильз перед противотанковым ружьем, лежали, будто спали, крепко и
навсегда обнявшись. И один - кто из них это был, Николай или Андрей? -
плечом загораживал другого, а из-под обнявшей навечно руки белел бинт и
смятый сержантский погон на разорванной гимнастерке. А в пяти шагах от
братьев отпечатались четкие вмятины гусениц поперек траншеи.
глядеть на братьев Березкиных, подал команду перехваченным спазмой голосом:
- За мной! - И, выругавшись, повторил злее: - За мной!
грязи, густо заполнившей траншеи, бежали остатки батальона, те, кто еще жил
и хотел жить.
и, задыхаясь, остановился - траншея упиралась в тупик. Высота отвесным
обрывом висела над рекой, глубоко внизу мутно блестела вода, за ней
недалекие леса проступали в дождевом тумане. Стараясь отдышаться, он грудью
лег на размытый бруствер, сердце сумасшедше билось, стучало через шинель в
мокрую землю.
сквозь которое надеялся вывести людей. Ему все-таки казалось, что здесь во
время боя в последние часы сохранялась относительная тишина, но теперь стало
ясно: игольного ушка не было. Он увидел танки. Они чернели квадратами между
обмокшими овсяными копнами на сером пространстве поля, что отделяло реку от
леса.
хлюпанье набрякших грязью сапог, сдавленные злобой и отчаянием голоса:
"Танки, танки!" - и в эту минуту он не знал, что надо делать.
растерянные люди, столпившиеся в траншее, в тупике, уловив отвердевший,
безжалостный его взгляд, затихли, пряча глаза. Наверное, они поняли в это
мгновение его готовность на все.
Слышите? Вы! Там! Садитесь! Одному наблюдать! Жорка, наблюдать!
кто опустился на дно траншеи, кто присел на корточки, неожиданно обнажив
из-под шинели напряженно трясущиеся колени, иные обессиленно прислонились
спиной к стене окопа, пригнув головы.
следила двадцать одна пара глаз, и эти ждущие спасения глаза вбирали его в
себя целиком.
вот... Всем слушать! Будем прорываться здесь. Вот здесь. За высотой. Там
река. А за ней - танки. Всем ясно? - подымая голос, почти крикнул он. - За
ней - танки. Броском через реку. Мгновенным броском. И мы в лесу. Кто устал,
снять, к чертовой матери, шинели. Не жалеть шинели! Бросить! Кто не хочет
прорываться - выходи!..
их, не прося пощады у совести. Он был уверен: так надо, так надо -
возбудить, озлобить для беспощадного последнего броска, только это еще
обещало жизнь измученным зыбкой, ускользающей надеждой людям.
вытирая смятым бурым платком струйку крови, колко щекочущую оглохшее ухо, он
ждал одно слово возражения, возглас недовольства - и он совершил бы то, что
должен был сделать в этих обстоятельствах.
вижу труса? Что я делаю?" - с холодным отчаянием подумал Ермаков, чувствуя,
что вот сейчас до предела стиснутая пружина распустится в его душе и он,
готовый плакать и скрипеть зубами от бессилия, потеряет волю над собой и
людьми. И он высоким голосом повторил, сжимая пальцами скользкую кобуру:
осыпаемые косо секущим дождем, прислушиваясь к мокрому кашлю пулеметов в
деревне. Жорка, лежа на бруствере, вдруг свесил голову в окоп, сверху
загадочно поглядел на солдат.
на животе сполз в окоп, ударил ладонью по магазину немецкого шмайсера.
предостерегающе скомандовал:
плащ-палатках, приседали, заглядывали в разрушенные блиндажи, там мигали
фонарики. Потом кто-то позвал совсем рядом:
траншею, - кажется, это было то место, где лежали убитые братья Березкины.
Затем вздернул автомат, засмеялся и выпустил длинную струю пуль.
одновременно затряслись от очередей автоматы.
Феликс! Иди ко мне! Они спят!
скользя по обрыву высоты вниз, к реке. А вверху остался лишь Жорка
Витьковский с двумя солдатами, фамилий которых Ермаков не знал. Он успел им
крикнуть: "Прикрывай до реки!" Все было липко, размыто, скользко от дождя,
он падал на обрыве несколько раз. И только в моменты падения его неоглохшее
ухо улавливало стрельбу наверху.
черные кусты, глянцевитую полоску размытой глины на берегу. Огненные мухи
метались в кустах, резали ветви, влипали в вязкую глину. Он ничего не понял:
была сплошная стена красных мух, они приближались наискосок, навстречу,
сверху и слева, со стороны деревни.
берегом, и он вбежал в это свистящее сверкание, видя только глянцевитую
полоску глины, которая мчалась ему навстречу, и слыша только свой голос -
незнакомый и страшный:
обогнал солдат. Ермаков почему-то отчетливо заметил оторванный мотавшийся
хлястик на металлической пуговице, заляпанные глиной распустившиеся обмотки,
которые, змеями извиваясь, хлестко били солдата по ногам. Внезапно странно
споткнулись, подкинулись обросшие ошметками ботинки. Солдат исчез. И тотчас
земля, качаясь, бросилась в лицо Ермакова, он с размаху упал, налетев на
большое, жесткое тело. Цепкая рука схватила его за полу шинели, дернула к
себе, помутненные зрачки, изумленно расширяясь, старались найти его глаза, и
ему послышался прерывистый хрип:
шинели, солдат схватился за грудь, выдавил с кровавой пеной горестно
усмехнувшихся губ: - Только в разное время...
застилая небо. Впереди никто не бежал к берегу, он оглянулся, увидел позади
лишь несколько человек. Они ползли. Они почти бежали ползком. И еще он
увидел: оттуда, сверху, из траншеи, где оставалось прикрытие, захлебываясь,
хлестали по берегу, по ползущим людям немецкие автоматы.
Сердце поднялось, билось где-то возле горла.
Впере-од!.. Встать!
коленей, облепила ноги путами. Преодолевая ее силу, задыхаясь, он бежал
сквозь перекрещенные, спутанные, визжащие трассы, он стрелял из автомата,
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Куликов Роман
Каргалов Вадим