всплыло вдруг в памяти полное румяное лицо Иверзева, потом холодные,
неподвижные губы Шурочки, донесся запах цветочного одеколона, - чувствуя,
что первое возбуждение прошло, он рванул повод, тряхнул головой.
пропахшим кухонным дымом, Ермаков повернул взвод на южную дорогу, в сторону
Золотушина; теперь она петляла в лесу вдоль фронта, в нескольких километрах
от Днепра. И отсюда не было видно фиолетового света ракет, не было слышно
пулеметов, лишь иногда с обвальным ухающим грохотом рвался одинокий тяжелый
немецкий снаряд в сырой чаще, и эхо долго, замирая, бродило по своим
воздушным тропам.
давно свыклись с темнотой, но Ермаков скорее угадывал дорогу, инстинктивно
нагибаясь, когда черные лапы елей влажно ударяли по фуражке; слышал, как
сзади легонько звенели вальки передков, как колеса орудий тупо стучали по
корневищам; и, оглядываясь, не видел во тьме, а представлял расчеты, цепко
облепившие станины и передки: там их было пятнадцать человек.
ругаясь шепотом, возился около лошадей выноса, словно кнут потерял, шипел
сквозь зубы:
на дорогу.
узкая фигура с поднятым до ушей воротником приблизилась к Ермакову, потом
рядом он услышал шепот: - Что-то очень тихо, товарищ капитан... Замечаете?
Возможно, тут еще немцы? Подозрительно как-то...
немцев, развернем орудия на дороге. А на всякий случай всегда сохраняйте
один патрон в пистолете. Ну? Готово там? - И оглянулся в темноту на орудия.
почувствовал по туману, сначала смутно, островами забелевшему в глубине
чащи, затем справа и слева у дороги. Воздух вокруг посинел, заметно
прояснилось впереди, и там заколыхалось что-то невесомое, живое, трепетное,
как будто белый дым пополз от костра через кусты на дорогу. Мокрыми монетами
заблестели в старой колее облитые росой опавшие листья. Сразу похолодало; по
разгоряченной спине проползла сырая зябкость, рукава шинели покрылись
влагой. Ермаков, поеживаясь, глянул назад: проступившие силуэты орудий
двигались в серой мути рассвета.
залитая туманом. В этом тумане угадывалась близкая вода, запахло рыбой,
сыростью, намокшей осокой; купы кустов расплывчато темнели, над ними
тянулась молочная мгла. Лесная дорога обрывисто уходила туда, вниз, в туман.
обочины: он хотел посмотреть при свете утра на орудия, на расчеты.
увидев спуск, выносные ездовые осадили потных, дымящихся лошадей; лейтенант
Прошин, уже отогнув воротник шинели, легко мелькая хромовыми сапожками,
первый спрыгнул на дорогу, побежал, споткнулся, скомандовал притворно бодро:
"Всем орудиям одерживать!" - и живо посмотрел вокруг неестественно
зеркальными после бессонной ночи глазами. И Ермаков понял его взгляд:
видите, все хорошо, ночь прошла без осложнений, а теперь утро - как ни
говорите, страшного ничего не случилось! - и понял он мимолетные недобрые
взгляды невыспавшихся солдат, вразброд, неуклюже соскочивших со станин;
угрюмые лица, торчащие, влажные от росы воротники, сгорбленные спины. Почти
на каждом крепкие ботинки, новые, неумело и туго накрученные обмотки:
наверняка пополнение из освобожденных районов. "Кто ты такой? - мрачно
спрашивали эти взгляды. - Куда нас ведешь? Зачем?" И Ермаков вдруг
разозлился на капитана Ананяна (кого послал?) и на этих людей (лежали, милые
мои, на горячей печке у баб под боком, когда другие мерзли в окопах!) и,
поморщившись, так сильно махнул плеткой, что лошадь под ним шарахнулась в
сторону.
Да дружней!
торопливым эхом повторили команды, солдаты, кто суетливо, кто нехотя,
опустив воротники, забегали у колес орудий, выказывая нарочитую
старательность.
коренные лошади, хрипя, мотая головами, приседали на задние ноги; передок,
тяжестью орудия наваливаясь на коренных, вальками ударял по ногам. Упряжка
спускалась в туман. Когда же второе орудие нырнуло в белесую мглу, Ермаков
строго взглянул на командиров орудий и, несколько удивленный, помолчал.
Перед ним стройно вытягивались два одинаково молодых сержанта, одинаково
большеглазых, одинаково широкоплечих.
Ермаков, - но у меня вроде двоится в глазах. Вы что, близнецы?
тоже, словно в зеркале отразилось.
сержант Николай Березкин и сержант Андрей Березкин. Это только сейчас так.
Вы к нам привыкнете. Будете различать.
перегнувшись с седла, спросил: - Вы мне вот что скажите, Березкины: состав
расчетов из пополнения?
голос лейтенанта Прошина. Лейтенант шел возбужденный, невесомо ставя ноги в
хромовых сапожках, сияя навстречу улыбкой Борису, как давнему знакомому.
молодом, веселом лице Прошина тонкие светлые усики. ("Подражает Ананяну, что
ли?") - Отдых будет на том свете, поняли? А усы зачем, усы?..
за это, хлестнул лошадь, проскакал мимо обиженно покрасневшего Прошина, мимо
солдат и орудий, мимо потных, поводивших боками упряжек. Он многое видел на
войне и чувствовал за собой право так говорить с людьми, потому что презирал
"сантименты" и больше других знал цену опасности.
прибыли на ранней заре: над лесами чисто и розово пылало небо, и,
подожженные холодным пламенем, горели стволы сосен, светились влажные палые
листья на земле, над крышами домов краснели редкие дымки. В деревне было
по-раннему тихо; кое-где во дворах темнели повозки; дымила на окраине
одинокая кухня, и сонный повар, гремя черпаком, возился возле котла. Еще
издали Ермаков увидел на околице Витьковского. Он был без пилотки,
белокурый, грыз семечки, сплевывал шелуху небрежно на шинель, посмеиваясь,
переговаривался с поваром. Когда орудийные упряжки вырвались из розового
лесного тумана, Жорка стряхнул прилипшую к шинели шелуху и, подкинув
запотевший от росы немецкий автомат на плече, вышел на дорогу
разгоряченную лошадь. - Батальон Бульбанюка здесь? Людей из батареи привел?
Вижу, привел!
поплыли. Скляр говорит: немцы на всю катушку огонь вели, а они в это
время...
какой хате штаб.
людей, он вошел в штаб батальона.
на грязной ситцевой занавеске. Перед занавеской, в первой половине, прямо на
полу, в соломе, храпел в воротник шинели обросший солдат, у изголовья на
гвозде висели три автомата. Ермаков перешагнул через спящего, отдернул
занавеску. На высокой кровати лежал начальник штаба батальона старший
лейтенант Орлов, в галифе, но без гимнастерки и босой. Злое, цыганского вида
лицо его с тонкими черными бровями было повязано пуховым платком. Он
втягивал сквозь сжатые зубы воздух, пальцы на ногах беспокойно шевелились.
На табуретке, на развернутой карте стояла недопитая бутылка мутного
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Громыко Ольга
Акунин Борис
Конан-Дойль Артур