уставясь в него, со значением постучал карандашом по сумке. Как всегда,
прижимистый командир девятой старался обойти самые неприятные для себя
моменты, так как, наверно, уже чувствовал, чем это ему угрожает. Комбат
подумал, что надо, не откладывая, разоблачить этого ротного, однако
доклады не были окончены, еще оставался Ярощук, и Волошин, вздохнув,
кивнул в темный задымленный угол:
расчета, два пулемета. Одна повозка, две лошади.
недоверием посмотрел на него. Наверно, в словах младшего лейтенанта было
нечто такое, что заставляло усомниться в их достоверности, но взвод ДШК
недавно вошел в батальон, Ярощук был "чужой" командир, подчиненный комбату
только на время наступления, и Волошин, подумав, не стал к нему
придираться.
боевые возможности батальона стали ему понятны до мелочей. Что и говорить,
возможности эти оказались более чем скромными. Грак выключил фонарик, в
блиндаже стало темнее. Провод, потрескивая, вонюче дымил в углу.
Приказа еще нет, но, я думаю, будет. Так что, не теряя времени, давайте
готовиться к атаке.
соломину, Муратов напряженно вгляделся в комбата. Ярощук сгорбился, сжался
и стал совсем неприметным в полумраке задымленного подземелья. Кизевич с
удивленным видом вытянул из ворота полушубка свою тощую кадыкастую шею.
одной батареей Иванова.
говорит, сидят гаубичники, а промеж станин по одному ящику. Хоть стреляй,
хоть на развод оставляй.
заметил:
Старшина Грак!
повозке?
чужие зарятся.
которая, впрочем, была здесь не впервые. Хозяйственный Кизевич не любил
делиться чем-либо с соседом, хотя иногда и вынужден был делать это, потому
что и у него случались прорехи, когда требовалась помощь хотя бы того же
лейтенанта Муратова. Отчасти он был в этом прав, так как не в пример
многим умел беречь и людей и имущество. Однако комбат теперь видел
потребность усилить восьмую хотя бы за счет девятой. Сделав вид, что
ничего необычного не произошло, он сказал ровным голосом:
не искал у себя пулеметчика, передайте и его. Сипак, кажется, его фамилия?
Сипака он помнил давно, еще с формировки, и вот, оказывается, его уже нет.
Совсем некстати припомнился ему этот боец, все-таки комбат должен был
знать, что он погиб. Каждая такая потеря тяжелым камнем ложилась на его
душу, и нужно было усилие, чтобы выдержать этот груз. После недолгой паузы
комбат приказал с прежней твердостью:
развел руками Кизевич. Комбат никак не отреагировал и на это, смолчал,
давая понять, что вопрос решен окончательно. Кизевич, однако, разошелся не
на шутку:
расчет был. Я уже из него все ориентиры пристрелял. А теперь получается:
отдай жену дяде...
кольт! Ты вот лучше спроси, какого рожна мы эту высоту вчера не атаковали?
Зачем столько волынили? Ждали, пока немцы окопаются?
блиндаже, тоже насторожились, ожидая ответа на вопрос, который теперь
тревожил их всех, но Волошин и сам не находил на него ответа и, чтобы не
лгать, решил отмолчаться, что, однако, не успокоило ротных.
перед ними.
комбат сказал с твердостью:
соображения можете оставить при себе.
часы. Было без четверти одиннадцать.
дополнительно.
Запыхавшись, ординарец сообщил, что в батальон пришло пополнение.
увеличивался вдвое, почти вдвое возрастала его огневая сила, и
увеличивались его шансы на удачу в завтрашней атаке. Все это должно бы
радовать, и тем не менее комбат не обрадовался, что-то мешало его
безупречной радости.
нет. Самохин остановился сзади, и комбат сказал на прощание:
уж по-сиротски смиренно ссутулилась фигура Самохина, теперь
немногословного, заметно приунывшего, и - чувствовал Волошин - вряд ли
только от забот о предстоящей атаке. Он, конечно, догадывался о причинах
переживаний ротного и оттого помедлил с уходом, хотя эти его переживания
были сугубо личными и, согласно армейскому обычаю, чужому состраданию не
подлежали.
тон, приказал комбат.
морозно-ветрено. Высота мрачным горбом по-прежнему молчаливо дремала в
ночной темноте на краю неба. Волошин на секунду остановился, послушал -
теперь где-то там ползли его разведчики, и коротенькая тревога за их
судьбу привычно шевельнулась в сознании комбата. В том, что он послал их,
была маленькая хитрость, своего рода местная рационализация, к которой
нередко приходилось прибегать на войне и от которой, случалось, зависело
многое. Конечно, тут не обходилось без риска, но всякий раз думалось,
авось как-либо обойдется, ребята опытные, сделают свое дело и благополучно
вернутся. Он очень надеялся на этих ребят.
воронок - и уверенно вел его в темноте. Вскоре они порядочно-таки
отдалились от рубежа седьмой роты, сторожкая напряженность уменьшилась.
Все-таки какой там ни тыл в полукилометре от ротной цепи, а на душе
становилось спокойнее. Мысли комбата перешли на другое, и только он хотел