крепче, чем с любой другой женщиной. Разговаривая с ней, он не позволял
себе ни малейшей ласковости ни в голосе, ни во взгляде. Поэтому-то он и не
хотел называть ее Пьереттой, а говорил "мадам Амабль" или же "товарищ". Он
восхищался Пьереттой как отважным и стойким борцом за интересы рабочих,
восхищался ее начитанностью - она так много узнала из книг и охотно
делилась с ним своими знаниями. Он восхищался и целомудренностью Пьеретты,
и не потому, что считал целомудрие само по себе таким уж ценным качеством,
но в данном случае целомудрие казалось ему одной из самых необыкновенных
черт внутреннего облика его героини. То, что Пьеретта вдруг лишилась этой
черты, не умаляло ее достоинств в его глазах - ведь он прекрасно знал, как
уязвима эта добродетель, как тут многое зависит иногда от чисто внешних
обстоятельств. Всю вину за случившееся он возлагал на одного себя: как
человек более опытный в таких делах, он должен был отказаться от прогулки
вдвоем с нею по горным тропкам в прекрасное майское утро или уж по крайней
мере не отдаляться от шоссе. Теперь он боялся, что Пьеретта возненавидит
его.
плечами. Он мучительно думал, как ему вести себя, чтобы Пьеретта простила
его и предала забвению то, что произошло между ними в горах.
ним французской грамматикой. Эти уроки, на которых диктовки переходили в
беседы, стали самой большой радостью в его жизни. А вдруг она сейчас
скажет, чтоб он не приходил сегодня вечером, побоится, что он вздумает
после урока остаться у нее. Он прекрасно понимал, что она не пожелает
пожертвовать ради него своей свободой. Как же дать ей понять, что он вовсе
не хочет злоупотребить ее минутной слабостью, пусть уж лучше все будет как
прежде. С другими женщинами он никогда не ломал бы голову над таким
вопросом, потому что они были такие же люди, как и он. Но в Пьеретте он
видел героиню, впервые в жизни ему встретилась настоящая героиня, и он не
знал, как себя держать после случившегося. С того мгновения, как она на
гребне горной гряды первой разжала объятия, он чувствовал себя очень
неловко: впервые женщина лишала его спокойной самоуверенности.
попытался взять ее под руку. Но это вышло у него как-то неестественно,
принужденно; он сомневался, позволит ли она, и все-таки попробовал, так
как был человек многоопытный, знавший, как мужчине полагается вести себя с
женщиной, которая всего лишь несколько часов назад впервые отдалась ему;
однако он почувствовал облегчение оттого, что она отвергла его галантное
предложение. Но когда дорожка, постепенно сужаясь, превратилась в узкую
тропку, он пошел впереди, так как знал, что, если у него перед глазами все
время будет стройная фигура Пьеретты, его снова охватит желание и, если
придется заговорить, ответить на какой-нибудь ее вопрос, она по звуку его
голоса обо всем догадается. А от таких мыслей, даже в эти минуты, когда он
с ношей за плечами широким шагом поднимался в гору, его вновь томило
влечение к ней, и гораздо сильнее, чем в первый раз. И он проклинал себя.
думала быстро, ела мало, почти совсем не пила вина; кровь легко бежала у
нее по жилам. В тот вечер мысли проносились в ее мозгу особенно быстро,
так как ее взволновал разговор с дядей, его признание в своей беде.
году они были конфискованы и проданы участками как национальное имущество.
С тех пор в течение всего XIX столетия и до войны 1914 года крестьянские
владения в Гранж-о-Ване все больше дробились из-за разделов при
наследовании. Поэтому-то в местных крестьянских семьях отцы постоянно
требовали восстановления права первородства и на выборах голосовали за
реакционеров.
гектаров земли, но делились крестьянские хозяйства на две категории: у
одних, несмотря на разделы при наследствах, все-таки еще было от пяти до
десяти гектаров, и владельцы их могли кое-как перебиваться "на своей
земле"; у других же было меньше пяти гектаров, им приходилось арендовать
землю, а часть года наниматься в батраки.
наследство - около двенадцати гектаров земли, - уговорил младшего брата,
отца Пьеретты, пойти работать на фабрику в Клюзо: ведь легче было
столковаться с фабричным рабочим - взять в аренду его часть надела, а
потом постепенно выкупить ее, скрывая фактические урожаи и ссужая его во
время безработицы деньгами по ростовщическим процентам.
решил иметь только одного ребенка. Он наложил на себя строгое воздержание,
ибо приходский священник запретил его жене применять какие-либо
предохранительные средства. В ярмарочные дни он для облегчения ходил в
публичный дом, имевшийся в главном городе кантона.
крупного землевладения разорила во всей области карликовые крестьянские
хозяйства, производившие коноплю, вино и хлеб. В Гранж-о-Ване хозяева,
имевшие более пяти гектаров, воспользовались этим и скупили за бесценок
землю у обнищавшей мелкоты, которая вынуждена была уйти в город. Таким
путем Амабль постепенно и приобрел себе двадцать гектаров.
участь хозяйства была решена: или все пойдет с молотка, или попадет в руки
толстого Жана.
из Нижних выселок. И все-таки ей было жаль его, ведь он всю жизнь
сколачивал свое хозяйство, даже и помыслить не смея ни о чем ином. Ей
жалко было всех этих мелких собственников, миллионы мелких хозяев,
разоренных дотла или стоящих на пороге разорения. Крупные экономии убивали
крестьянскую парцеллу, как в свое время паровая машина убила кустарный
ткацкий промысел.
себе "фарт" - кто в выгодной женитьбе, кто в садоводстве, кто батрачил в
зажиточных хозяйствах, рубил лес, занимался слесарными поделками. Для тех,
кому "пофартило", кто нашел выгодное ремесло, оно становилось основным
источником дохода, а в депо они служили только ради пенсии. В конечном
счете они трубили по шестнадцать часов в сутки, и если сосчитать, сколько
каждый зарабатывал за этот двойной рабочий день, то окажется, что за час
они получали меньше, чем оплачиваемый по самому низкому тарифу
чернорабочий. Но французские рабочие - народ смекалистый, легко овладевают
всякой техникой, они по природе своей, так сказать, политехники и,
изобретая различные способы грошового заработка, так гордятся своей
изворотливостью, что, случается, забывают даже о необходимости коренной
перемены своего положения. "Фарт" - самая большая для нас опасность" - вот
о чем думала Пьеретта.
ненавидела толстого Жана. Он вызывал в ней физическое отвращение.
Взглянешь на его физиономию, и сразу видно - ловкач. Пьеретте противно
было даже то, что он умел вырезать из дерева игрушки, забавлявшие ее сына.
Ей тошно было смотреть, как Жан своими толстыми, точно сосиски, пухлыми и
розовыми пальцами осторожно собирает колесо с лопастями для миниатюрной
плотины на ручейке. Как натура непосредственная и цельная, она не могла
подавить свое отвращение к ловкачам, что иной раз осложняло ей работу в
профсоюзе. Кювро справедливо упрекал ее за это. "Да что ты в самом деле!..
Они защищаются, как могут, - говорил он ей. - Не смей на них кричать.
Лучше постарайся толком объяснить, что никакое ловкачество им не поможет,
все равно у них одна судьба со всем рабочим классом, так что пусть они не
забывают о солидарности".
что в душе у нее гораздо больше снисходительности к старому хищнику
Амаблю, чем к Жану, который, собираясь ограбить старика Амабля, выказывал
себя таким же хищником, и только. Такова была Франция в 195... году с
происходившим в ней очень сложным взаимопроникновением разных социальных
слоев, с живучестью старой психологии, безотчетно сохранявшейся даже у
коммунистов. А с другой стороны, в какой бедности жили рабочие! Даже самые
большие ловкачи не в состоянии были представить себе, что такое богатство
- огромное богатство, каким владели Эмполи, или мадам Эмили Прива-Любас,
или же семейство Дюран де Шамбор.
вышли из профсоюзной организации ВКТ, поступив так из страха лишиться
дополнительного заработка: им поручали ухаживать за цветниками, разбитыми
возле цехов, которые выходили на шоссе и привлекали взор бордюром из
бегоний и гераней. Обоим садовникам платили по девяносто франков в час -
меньше, чем поломойке. Это было их ловкачество, совсем маленькое
ловкачество. "Понимаешь, ведь есть, пить надо, - объясняли они Пьеретте. -
А тут еще младшая девчонка заболела и жена на сносях и т.д. Но ты не
бойся, все равно на выборах мы будем голосовать за делегатов ВКТ,
голосование-то ведь тайное". Пьеретта обозвала их тогда изменниками и
трусами. А вернувшись домой, плакала и жестоко корила себя за то, что
посмела обрушиться на них.
ФКП, проезжавшего через Клюзо: "А когда же будет революция?" Он улыбнулся
и посоветовал ей прочесть "Мать" Горького: "Ты поймешь тогда, что такое
терпение!" Теперь у нее стало больше политического опыта, и она не задала
бы столь наивного вопроса. Она знала также, что после захвата власти
понадобятся еще долгие годы и гигантский труд Для того, чтобы построить
новый мир. Но вопрос этот по-прежнему жил в ее душе и оставался все таким
же жгучим.