приготовились к исполнению.
играть столь несомненные инородцы, что дальше - некуда. Из нас всех один
Львов имел связь с Россией, да и то - на уровне лишь фамилии.
все стихло. Мы спели историю казацкого атамана и несчастной княжны в
гробовом молчании. Солдаты просто молча сидели и таращились. Ни звука. Ни
хлопка. Ни шевеления.
признали нашу песню за свою -- за народную и чуть не расплакался от обиды.
Знаете, все ж таки неприятно выставиться дураком на людях.
и... Тут высыпали унтера, которые просто чуть не смяли нас! Они что-то
спрашивали, теребили гармошки, просили повторить слова и я от изумления
спросил их:
хоть пикнем, всем обещали всыпать шпицрутенов!"
доброхотов. А тут один унтер, видя мое расположение, спросил, украдкой
примериваясь к гармошке:
сослужу!"
на ней самую душевную песню твоей деревни".
его не знали клавиш и получилось черт знает что, - две прочих гармошки стали
рвать из рук, обещая "сжарить нам на глазах" и я крикнул:
записаться. Всем хватит. Условие помните? Ровно через год по одной песне. А
когда соберемся, - сами и выберете лучшую. За пять лучших песен -= пять
деревень освободим от налогов сроком на пять лет. Пятерых певцов освобождаем
от армии. Будете петь в своих же частях, но - вольнонаемными. Соловью в
клетке не петь", - не нужно и говорить, какое было одушевление.
пятьдесят лучших певцов-гармонистов из всех частей и соединений Имперской
армии показали свое мастерство пред московским купечеством.
раскрывали свои кошели. Так возникло акционерное общество "Любителей русской
гармони", которое выстроило в Туле завод по производству гармошек. А кроме
того, собранные деньги пошли нашей партии на подготовку к взятию власти в
1825 году.
гармониста проводились аж в ротах), в Польше и на Украине к сему поветрию
отнеслись с прохладцей. Однажды Прекрасная Элен примчалась ко мне с
гравюркой киевской фабрики. На ней изображалась вся наша Ложа в пейсах и
ермолках, распевающая "Из-за Остгава на стгежань...", а персонаж с моими
чертами лица спрашивал кого-то похожего на Сперанского, - "Ну чем мы-таки не
маскали?"
любимую и сказал ей:
печенок. Все их слова насчет славянского братства оказались брехней, -
Польша обречена".
спрашивали, жалеют ли они "пшеков", русские отвечали, - "Никак нет, - чуждый
для нас народ. Скрыпычный!"
гармошкой впереди орды квасников, да охотнорядцев с засученными рукавами. По
нашим лицам можно было сказать, что мы пьяны в дым и орем какую-то
непотребщину. По нашим волосатым рукам катилась свежая кровь, а под сапогами
хрустели скрипки, скрипки, скрипки...
жандармов можно было лишь на нашей "тайной вечере". Разумеется, жандармы
пытались сунуть нос и сюда, но Элен умела подбирать людей, что для работы,
что для веселья и в том у нее - Дар Божий.
армии. Исключение составляли люди боязливые, а стало быть и - внушаемые.
Всех их Элен "перековала" за одну беседу. Вопросы крови - дело тонкое и
самые отъявленные якобинцы ломались, стоило им напомнить о детских обидах и
горестях. Франция не слишком отлична от иных стран Европы и у любого
жандарма, пришедшего в наш дом, было что вспомнить.
мой новый друг не был евреем - в ее понимании.
заперлись в нашей спальне. В первую минуту она молчала, а потом.... Потом
она сказала, что такие, как мы с моей матушкой, и довели наш народ до его
столь жалкого состояния.
как и мои грядущие подданные. Она сказала, что я все это время лгал ей и
делал вид, что меня заботит судьба еврейства, когда на деле вся наша семья
служит Ордену Иисуса...
ненавистны ее закидоны. Когда сию хрянь скажут про нас, я думаю, что у людей
хамство в Крови, голодное детство и прочее...
себе. Ибо выходит, что это у нас трудное детство со всеми из того
вытекающими. "Тебя что, - мама совсем не любила?! Как же ты смеешь считать
ее нашего племени?"
Элен либо меня порешила, либо сама обрезалась ножичком. Так ее занесло.
ее так, что она потом с месяц - нормально сесть не могла. Потом я швырнул
зареванную и оттого успокоенную Элен на кровать и ушел спать к латышам.
Элен сидела на нашей кровати, сжавшись в комочек, и тихонько скуля после
"урока". Увидав меня, она медленно поднялась, молча посмотрела в мои глаза
(ее были будто совиными - столько черноты появилось вокруг), а потом взяла
меня за руку и уложила рядом с собой. Просто спать.
теплотой и заботой, как и все прочие. С этого дня двери у нас отворились и
для "не совсем чтоб жидов".
одна не была кадровою разведчицей. Пожалуй, она не могла перенести мысли,
что львиная доля происходящего навсегда останется для нее тайной за семью
печатями. Когда же из Лондона прибыла моя сестра и...
что я был и остаюсь ее мужем, другом и, конечно, любовником. В своем
дневнике она написала (а я прочел сие лишь после ее смерти), что... никто
кроме меня еще не был так добр, ласков и нежен с ней. И еще она написала,
что... Что я "влюблен в шлюху, которая его нисколько не ценит". И -- еще...
Всякие гадости про мою родную сестру.
-- ровно как у нас с Нессельродом была общая Миссия, у Элен с Доротеей
был... "общий муж". Так они меж собой меня называли. А долго такая "семья
втроем" протянуть не могла.
сему заведению подъехала наша карета и оттуда выскочила моя сестра. Она
дождалась, пока я проиграю очередную партию, подняла меня из-за столика и
прошипела счастливым голосом:
из-под ног, но я схватил сестру за плечо (она даже вскрикнула) и потребовал:
туда он смеет водить голышей-оборванцев, чтоб переспать с ними. Сейчас твоя
там принимает своего бывшего хахаля..." - я зажал рот "Брату моему", чтобы
она не сказала слов, после коих уже нельзя ничего изменить, согнал ее кучера
с места и мы поехали за город мимо самых грязных, рабочих кварталов.
Нессель были Братьями и в свое время дали Обеты Молчания, но Элен...
доверился! А Обычай гласил, - Выход из нашего Братства - ногами вперед...
одним ударом ноги.
виде нас он вдруг съежился и спрятался за Элен, а та холодно посмотрела мне
прямо в глаза и... Я сам вышел из комнаты. А она уже вслед мне сухо сказала
своему кавалеру:
Пехов Алексей
Дальский Алекс
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Лукьяненко Сергей
Круз Андрей