Чтение 150–й страницы книги ~Призвание варяга~

Пасхи не так уж и всколыхнет шибко религиозный народ...

Когда Государь узнал о сием...

Но я хочу соблюсти хронологию и об этом чуть позже.

Чтоб все было немного понятнее, - напомню еще раз о том, каким
"зверским" способом были повешены мои пленники.

Я, когда был у Гумбольдта во Франции, случайно узнал, что сие --
неспроста: у славян, балтов и финнов на сей счет есть сходные мифы.

Мы верим в Велса -- покровителя Дождей и Болот, а на Руси в Новгороде,
Пскове и Ладоге по сей день верят в Мокошь -- хранительницу Озер, да Болот.
Ее еще зовут -- "Параскевой Пятницей" и изображают повешенной женщиной с
закрытым чем-то лицом и босыми ногами. По сей день в русских церквях этих
мест колокольные языки льют в виде босых женских ног...

Гумбольдт мне говорил, что возможно здесь причина спутана со
следствием: бунтовавшие латыши с ливами вешали пленников, принося языческую
жертву Велсу -- Мокоше, а уж католики нарочно калечили ноги бунтовщикам,
чтоб "оградить их от скверны". Или -- наоборот. А в итоге сложилась нынешняя
традиция. Кстати...

В отличие от иных мест, - в Лифляндии и Эстляндии практикуется "мягкая
петля" с особой прокладкой, сберегающей сонную артерию и блуждающий нерв.
Казнимый должен умереть именно от "нехватки воздуха", а не от чего-то еще. И
в то же самое время -- не применимы удавки с гарротами.

Гумбольдт на сей счет даже написал особенную статью, утверждающую, что
здесь мы имеем дело именно с языческим верованьем о "Повелительнице болот":
жертва должна умереть от недостатка воздуха, без людской помощи и -- к тому
же от холода.

Сие соответствует страшной смерти в болотной трясине, - в ней нельзя
утонуть, не совершая движений -- ежели вы поместите мертвый предмет на
поверхность болот, он пролежит там до скончания века... Но пока еще живой
человек -- обязан дышать и с каждым вздохом он погружается все глубже и
глубже...

Всякий народ имеет свои особые казни. Мы -- дети Велса, даже казним,
как живем -- медленно, долго и безразлично... Так моросит долгий дождь в
конце осени. Вы можете захлебнуться, сойти с ума, а он все так же будет
сыпать и сыпать... Не быстрей, и не медленней, чем положено.

Иные думают, что я должен был бы взбунтовать мой народ, поднять его на
Войну против русских, но сие значит, что они не понимают Лифляндии. Это
дикие горцы пусть восстают и захлебнутся собственной кровью в борьбе с
гигантской Империей. Я же -- лив. И у меня свои -- методы борьбы с
Оккупацией.

Метод утопления в гигантском болоте. Метод бесконечного осеннего
дождика...

А здесь я хотел бы обратить ваше внимание на то, что Аракчееву я
передал двух "казненных", а от казни спас трех.

Третьим был тот самый "Ученый", кто водил нас за нос уж столько лет...

Когда его сняли с виселицы, он был уверен, что его ждут совсем уж
адские муки. Он, разумеется слышал -- как и от чего умерли четверо из его
товарищей по несчастью и ждал теперь что-то особенно иезуитского.

Я же приказал его приодеть и пригласил за наш стол -- к нам на ужин.
Нас было трое, - я, он и Маргит.

Будущая жена чуть не рухнула в обморок, когда я представил ей нашего
сотрапезника. Она в первый миг не могла осознать, - зачем я сделал сие?

Она даже вскрикнула:

- "Так это... Это был -- ПРОВОКАТОР?!"

Несчастный аж поперхнулся от таких слов. Я же жестом предлагая ему
приступить к ужину, пояснил:

- "Вот именно это и будут теперь про вас говорить... Нет, Маргит, это
-- не провокатор. Это -- великий Ученый, а еще вернее -- Учитель. Он умеет
разжевать иным ученым все так, что они сами понимают свои результаты...

Ежли бы я казнил Вас, я б пошел против Господа... Я мечтаю о Развитьи
Культуры в этой стране и убивать Учителя за его Убеждения... Нет, - за сие
меня покарал бы Господь!"

"Ученый" удивился. Поднял бровь, а потом, чуть махнув рукой, разломил
хлеб и набросился на еду. По всему было видно, что его сейчас мучит голод, а
обо всем остальном он решил поразмыслить как-нибудь в иной раз.

Когда он немного насытился, я сказал:

- "Я хочу объяснить вам -- вашу позицию. Ваши товарищи умерли страшною
смертью и пред тем были мучительно пытаны. Я нарочно приказал перед казнью
раздеть вас всех догола, - через много лет кто-нибудь да припомнит, -
насколько были заметны раны с ожогами на телах прочих, а ваша кожа -- не
пострадала.

Возвращенье в Европу для вас отныне заказано. Сами решайте, как теперь
быть -- но помните: я знаю, что Соловьи не Поют в стальных клетках. Ежели вы
согласитесь с моим предложением, я предоставлю вам Свободу неограниченную и
даже -- положу известное жалованье.

За это вы... Будете просто учить. Учить детей и студентов всему тому,
что вы Знаете и во что вы Веруете..."

В этот миг Маргит ахнула, а визави прервал меня, подняв руку и отчаянно
замотав головой:

- "Я не Верю Вам! Вы знаете -- во что Верю я и я не смогу Учить чему-то
иному... Но Вы же убиваете нас, якобинцев, за то, - во что мы Веруем!"

Мне тяжко было ответить на сей вопрос, но...:

- "Нет. Я убиваю Вас не за это... Я сам Верю в Свободу, Равенство,
Братство ибо -- Родина моя Несвободна, жители ее Неравны - пока у нас в быту
Рабство, и... я -- Еврей и не считаю, что мой народ хоть чем-нибудь лучше,
иль дерьмовее прочих...

Я -- Верю в Свободу. Когда-нибудь моя страна получит Свободу. Я Верю в
Равенство. Когда-нибудь мой народ Изберет своим Предводителем моего внука,
иль правнука не за то, что он -- Бенкендорф, иль -- Природный Хозяин, но за
то, что он -- просто лучше других... И я Верю в Братство. Я Верю, что
наступит тот день, когда мои латыши, эстонцы и финны примирятся с литовцами
и поляками и ежели и будут против кого, - так против Империи, коя всех их в
равной степени угнетает.

Но в то же время я -- против Гильотины на площади. Я против того, что
невинных баб и детей казнят лишь за то, что они -- богаче и родовитей, чем
прочие. Я -- против бунтовщика Дантона, упыря Робеспьера и даже - Наполеона
-- дар полководца не основание для пресечений десятков династий в крохотных
княжествах... Я -- против Хама, затеявшего погромы по всей Германии, якобы
"против жидов", а на деле -- чтобы всласть пограбить, да -- понасиловать...

И я Хочу, чтобы настал тот День, когда со словом "Свобода" не связывали
бы слово "Террор", "Равенство" не означало бы -- "Детоубийство", а за
"Братством" не стояла бы -- "Гильотина"...

И пока сей день не настал, я готов пытать и убивать того самого Хама,
ибо он не сумеет ничего понять -- кроме Стали и Пытки. Ибо даже маленького
ребенка надо Пороть, чтоб он стал нормальным членом нашего Общества. А вот
ежели не Пороть, то и вырастают Мараты с Дантонами..."

"Ученый" долго сидел и смотрел на меня. А еще на меня смотрела моя
Маргит и я знал, что мы будем жить с нею -- долго и счастливо, ибо --
Счастье, когда жена тебя понимает...

Затем "почти что казненный" медленно встал из-за стола и, чуток
запинаясь, спросил:

- "Куда вы пошлете меня? Где я Должен Учить?"

- "Сначала -- в Тобольск. Осмотритесь там, оглядитесь... Народ там
простой и хороший.

Аристократов-помещиков почти что и нет... Поэтому Ваша Проповедь падет
на добрую почву...

Осмотритесь, а там -- может быть лучше начать и где-нибудь в ином
городе -- подальше от тамошнего генерал-губернатора. Чтоб не писали доносов,
да всяких кляуз...

Каждый месяц к вам приедут мои егеря. Привезут жалованье, деньги для
тех, кого вы примете на работу, учебники, прочее... Не стесняйтесь, -
требуйте у меня, чем смогу -- помогу.

От Вас же требуется - вывести "паству" из политического, да
экономического младенчества в коем она счастливо пребывает. Чем быстрее
"Русь" откроет глаза, тем раньше получит Свободу и моя Родина. Да, и --
еще...

Вас я нигде не задерживаю. Но помните, - ежели вы заедете западней
Екатеринбурга -- вас могут узнать и тогда по гроб жизни не отмоетесь от
звания "Провокатор"..."

Прошло много лет. Мой "Ученый" изменил свои имя и внешность и стал
одним из "Отцов Основателей" Горного Училища в Томске. Потом на него
"повалили" доносы и я принужден был открыто выказать ему мое
покровительство. Недруги мои стали копать и -- вдруг выяснилось...

Скандал был, конечно же, страшный. Единственное, что меня тут спасло,
было поведение Николая. Государь, как обычно, не стал вникать в науки
"противоестественные", а лишь спросил:

- "Хорошо ли он учит? Что дельного из того?!"

Ему отвечали, что от "Ученого" выходят прекраснейшие инженеры и "горных
дел мастера". Государь только хмыкнул и решительно повелел:

- "Пока сей якобинец несет пользу Империи -- не смейте тронуть его хоть
бы пальцем! А всяческие новомодные завихрения... Это встречается у молодых.
Навроде триппера. Повзрослеют и само - отойдет!"

После этого он повернулся ко мне и, полушутливо погрозив пальцем,
предупредил:

- "Тебя, кстати, сие тоже касается. Спасти от казни вражеского
шпиона... У меня нету слов. Скажи спасибо, что он -- несет пользу нашей
Империи!"

Кто-то из слушателей только охнул от таких слов. Но... Государь думает,