Чтение 154–й страницы книги ~Призвание варяга~

решительный, но и -- готовый к политическому убийству народ) и стали
закупать оружие пачками.

Закупали они его чрез третьи руки, но ежели Англия с Пруссией стали нам
"сигнализировать" о сием, Франция, не желая "подставить" сторонников,
предпочла все это скрыть.

В итоге же получилось, что в столице возникла "устойчивая преступная
группа, имеющая неограниченные поставки оружия от якобинцев и ставящая своей
целью -- физическое устранение Императора и всей царствующей семьи".

В конце концов, противники так себя запугали, что средь масонов
возникла "боевая группа", коя и решилась взорвать "Немецкую" Церковь в миг
Пасхальных торжеств 1812 года, когда туда прибудет сам Государь --
сопровождать свою вдовствующую Королеву-Мать на всенощную...

Мышеловка захлопнулась.

Прежде чем я продолжу о событиях того года, переброшу мостик от
прошлого в наши дни.

В 1830 году в Санкт-Петербург пришел пароход, на коем прибыли: мой сын
-- Жорж Дантес (от Эмилии Дантес) и голландский посланник -- барон Геккерн.
Они состояли меж собою "в любовной связи" (как сие следует из наблюдения
жандармерии), но природа сей связи была чуть иной, чем кое-кому хотелось бы
думать. Видите ли...

Сын мой был -- вылитый Бенкендорф. Двухметровый гигант с голубыми
глазами (сие в роду Бенкендорфов и передалось через поколение, - мы с
Доротеей "стальноглазы" - сие у нас от фон Шеллингов), вьющимися волосами
цвета чистого льна, да всеми статями "Ливонского Жеребца" свел с ума женщин
обеих столиц.

То же самое произошло и с мужчинами -- знатоками "мужской красоты".
Доложу по секрету, - когда мой сын впервые "представил себя" при дворе,
ядовитый барон Клейнмихель не преминул съязвить:

- "Господа, сие граф Бенкендорф -- лет тридцать назад! Я слыхал, что
дамы пысали кипятком при одном виде "ливонского принца", но до сего дня
верил, что это -- метафора. Но...

Похоже, что слухи имеют под собой почву! Мало того, - сей Феб-Аполлон
так прекрасен, что я верю всем рассказам про то, как наш граф в молодости
соблазнил самого персидского принца!"

Дамы из окружения "черных баронов" гадливо подхихикнули сим словам, а
любезные мне "серые" дамы вспыхнули, и невольно ступив назад -- как будто
закрыли меня единой стеной. Один из моих "серых баронов" -- юный фон Клодт,
положив руку на эфес своей шпаги, коротко произнес:

- "Сие -- оскорбление! Потрудитесь-ка объясниться. Или.."

Клейнмихель сразу же стушевался (сие встречается за "чистопородными" --
"черными" немцами, - в прямой драке они вечно пасуют пред "немцами-латышами"
-- иль немцами "серыми") и за него отвечал его друг -- фон Адлерберг:

- "Валли неточно выразился! Никто и не хотел намекать, что хоть
кто-нибудь из "Жеребцов" хоть на миг выказал себя в чем-то -- "Кобылой".
Персидский Наследник в сиих делах был "известною женщиной" и даже с
секретарем жил, как -- официальная жена с мужем.

Валли хотел лишь сказать, что мужские достоинства дома фон Бенкендорфов
таковы, что мужчины известных наклонностей готовы им соответствовать. Как
женщины -- разумеется!"

Извинения были приняты, а фон Адлерберг в сотый раз выказал себя главою
всей "черной партии". Фон Клодт с фон Клейнмихелем совершили ритуальный
"офицерский полупоклон" (не предполагающий уважение к собеседнику),
одновременно щелкнули каблуками и выпустили шпаги из рук -- инцидент был
исчерпан. (На их уровне -- разумеется.)

В реальности ж -- "в бой пошла тяжелая артиллерия".

Фон Адлерберг, чуть жмурясь и усмехаясь, как кот, глядящий на солнышко,
сделал шаг чуть вперед -- к Государю, коий стоял меж двумя частями вроде бы
единой "немецкой" партии точно посередине, и задумчиво произнес:

- "Я понимаю фон Геккерна -- лаком кусок! В сто раз лучше прежнего
любовника сей старой шлюхи! С ним, говорят, переспали -- чуть ли не все
секретари голландского Министерства Иностранных дел... А старая шлюха
мужского пола столь же не красит любовника, как... и худшее преступление.

Ваше Величество, - что подумает мир, ежели пойдет разговор -- ваш
племянник живет на содержании мужчины любовника, - пусть даже любовник и
исполняет женскую роль?!"

Государь нахмурился, насупился и неодобрительно посмотрел на меня --
его не взволновали вести о том, что мой сын еженощно исполняет "супружеский
долг" по отношению к другому мужчине, но -- идея о "содержании" его
покоробила.

Тогда сестра моя Доротея, чуть кашлянув, объявила:

- "Все сие -- так, но... Не наш племянник живет за чужой счет, но --
ровно наоборот.

Мальчику -- восемнадцать. Пора ему получать имя в обществе, а кто такой
-- Жорж Дантес? Пфуй. Пустота. Ничего.

Зато барон фон Геккерн -- полный банкрот. Растратил весь капитал на
своих малолетних любовников... И он -- бездетен.

Вообразите ж себе, Ваше Величество, что через некий срок барон усыновит
моего племянника и тот станет -- полноправный барон Карл фон Геккерн. Барона
фон Геккерна вы готовы принять в свою свиту, иль вам по душе более --
лягушатник Дантес?!

Но все имеет какую-то цену...

Барон за сие будущее усыновление спросил денег и -- супружескую
постель. Я, будучи во Франции, согласилась, при условии, что об этом не
будет знать мой племянник...

Его связь с бароном -- его собственный Выбор, но насколько мне ясно --
сие нисколько не умаляет его Честь и Достоинство. Пока деньги от нас --
Честь мальчика вне подозрений!"

Государь внимательно выслушал мою сестру Доротею, задумался, а потом
задумчиво произнес:

- "Мы живем по нормам сословной Монархии. Я принимаю то, что дети
наиболее близких и родных мне людей могут появиться на свет не в той
кровати, коей они несомненно заслуживают. Я принимаю подобные усыновления,
ибо сие -- Восстановление Божественной Справедливости и Сословного Права. Я
принимаю -- деньги за подобное усыновление, ежели дворянством своим торгуют
не мои подданные.

Но... Связь мужчины с мужчиной... М-да... Я знаю, что многие из
наиболее верных и близких мне... Но до конца "переварить" сие...

Сделаем так. Ежели Жорж Дантес докажет Право свое стать бароном фон
Геккерном, я приму его, как родного племянника, и возвышу в соответствии с
тем, что должно быть моему племяннику. Но до тех пор, - сие Жорж Дантес.
Безродный якобинец и лягушатник Дантес... Такова моя Воля!"

В том году началось Восстание в Польше. Сын мой сразу же пошел
добровольцем в чине вольноопределяющегося и на первых порах был зачислен в
драгунский полк. Это было самое большее, что я мог сделать -- хорошо хоть
"незаконного" не заслали (по негласному обыкновенью) в гусары, - это было бы
просто ужасно: гусары почитаются самыми "отбросами высшего общества".

К счастию -- в первые ж дни Войны случилась Первая битва при Модлине и
мальчик мой в миг гибели командира принял командование на себя и управлял
целой ротой в несчастном для нас сражении до конца. При сием он был дважды
ранен, но не отошел и даже организовал грамотный арьергард, когда пришел
приказ отступать.

При разборе этого боя старшие командиры в один голос произнесли свой
вердикт: "Мальчик -- вылитый Бенкендорф. "Никакой" в смысле стратегии с
тактикой, но -- необычайно смел и отважен и нижние чины инстинктивно
слушаются его. Равно как слушались -- отца его, деда и прадеда. Сие в Крови
фон Бенкендорфов. Равно как и -- отсутствие полководческих качеств".

Командующий нашей армии -- мой друг Ваня Дибич так охарактеризовал сына
моего Государю:

"Карл весь в батюшку -- природный комбат, - солдаты за него и в огонь,
и в воду, и хоть на рога к черту! Но -- упаси Бог от команды над хотя бы
полком, - те, до кого он не в состоянии докричаться -- обращаются в стало
ослов, да -- баранов.

Ежели вы изволите сделать его генералом, надо бы сыскать что-нибудь --
навроде того, кем был его батюшка. Спецбатальон по особым заданиям,
разведкоманду для глубоких рейдов по вражьему тылу -- что-нибудь этакое.

Как офицер же он - безупречен".

Брат мой прочел сие донесение, расплылся в улыбке (Nicola сам в
сущности -- идеальный комбат, но -- никакой полководец: сие -- в Крови
Бенкендорфов) и объявил:

- "Доставьте ко мне моего племянника. Я хочу его видеть. Я хочу его
видеть моим адъютантом в моей кавалергардии!"

За день до того, как сын мой стал кавалергардом, барон усыновил его и в
свиту попал не безродный Дантес, но -- потомственный барон фон Геккерн...

Прошли годы. В 1837 году сыну моему пришлось оставить Империю (я ниже
объясню -- почему) и он вернулся во Францию.

Так как теперь он стал полноправным членом нашего дома, для него
раскрылся кошелек всей нашей семьи и у него сразу же появилось много друзей.

Как я уже говорил, в дни моей "командировки" во Францию, я близко
сошелся с "корсой" Бонапартов и сия приязнь перешла и на Карла. Не прошло и
полгода, как сын мой стал "теневым министром финансов" в свите претендента
на французский престол -- Наполеона Людовика Бонапарта и главным его
кредитором. (А сие -- в Крови дома фон Шеллингов!)

В среде бонапартистов подвизался и никому не известный тогда романист
Александр Дюма -- сын наполеоновского генерала Дюма. История сына моего
оказала возбудительное влияние на фантазию романиста и вскоре он написал
пухлый роман под названием "Граф Монте-Кристо".