руками, промолвил:
дабы получить преимущество. Хорошо".
и первым же выпадом я попался в ловушку. Выходя из нее, я вынужден был либо
рубить, подвергая опасности мою дорогую рапиру, либо -- подставиться под
удар. Я решился рубить и лицо Яновского осветилось радостью. Со сломанной
шпагой, я не продержался бы против него и минуты.
человека, дорожащего шпагой, мой замах и удар подозрительно жестки. Он с
удивлением взглянул на летящую к нему шпагу и тут - внезапный вечерний луч
света ударил по хладной стали и Яновский в последний миг своей жизни увидел,
как солнечный луч сверкнул на режущей кромке - не рапиры, но - мадьярской
сабли!!
врач так и не смог стереть его с лица трупа, как они ни старались придать
ему благостный вид.
рапиру Яновского, его в последний миг отчаянно вскинутую правую руку, правое
плечо и ключицу и остановила свой смертный ход, лишь отделив друг от друга
шейные позвонки... Столб крови, коий ударил вверх, был толщиной с мою руку!
настоящей истерике. Они сразу поняли, что сие значит. Я только что убил
"Короля по Рапире". А они все были -- далеко не короли!
его:
Никто бы не дал мне прирезать всех прочих, а они уже были в таком состоянии,
что пошли б под мой нож, как кролики сами прыгают змее в пасть...
Яновского? Для Сабли нужен большой размах, да известная скорость -- истинный
рапирист просто не даст вам ни шанса, ни секунды для этого! Ежели б Яновский
в тот день вел себя Честно, мне с моей Саблей против быстрой Рапиры еще до
дуэли можно было бы заказать белые тапочки!
-- все решил. Раз я знал, что он будет Бесчестен, я вел себя соответственно.
Поступи он вдруг Честно, я был бы мертв. Но -- "Коготок увяз -- всей птичке
пропасть..."
Божия. Сам Господь умерщвляет его за то, что он ступил на дурной путь. А для
католиков -- Спасение куда важней Смерти!
-- Проклят и сие поразило его более, чем моя Сабля. Божьи Мельницы мелют
медленно, но - весьма тонко..."
вдруг стал главным ходатаем за поляков перед Россией, мне на стол пришло
дело одного начинающего литератора, коего некий доносчик обвинял в
"католическом образе мыслей". По той поре - обычный донос и я бы не обратил
и внимания, не будь там приписки Дубельта: "Твой крестник - племянник Яна
Яновского".
Яна и я пригласил его к себе - на Фонтанку.
Яновским было просто мистическим. Те же вытянутые черты лица, тот же немного
утиный нос, та же манера смотреть исподлобья и немного украдкой, как бы
опасаясь, что это заметят. Я спросил его:
не помнящего родства", а тот совсем стушевавшись, промямлил, - "Я --
Яновский по матушке... Извините".
его забегали, не поднимаясь выше моей груди и только один-единственный раз -
Гоголь осмелился взглянуть на меня. В его взоре было довольно боли и
ненависти...
задира - Вацлав Яновский был его младшим братом, а мать Гоголя - младшей
сестрой. Представляю, что она порассказала своему сыну про убийцу ее кумира
- старшего брата. Ведь кроме того, чтобы драться на дуэлях, да волочиться за
барышнями, Ян Яновский был недурным офицером. В день своей смерти он уже был
в чине полковника и почитался многими, как дельный командующий. А еще он
писал стихи... Прекраснейшие стихи. На польском, конечно...
прочих, - я нисколько не кривил душой, говоря о том, что не хочу его смерти.
Поэтому я спросил Гоголя:
вопроса, а потом робко кивнул головой и я попросил:
(кои, видно, были писаны в стол -- лишь для близких).
племянника к рано погибшему дядюшке. Талантливому поэту, вздумавшему
играться в политику. Это несмотря на то, что Яновский был признан якобинским
шпионом, а его стихи запрещены, как вражеские. А вот Гоголь их знал... Почти
все.
Матери этого странного, бледного юноши. Он слушал меня, раскрыв рот, а потом
глухо, не стесняясь меня - зарыдал, закрывая лицо руками, чтобы я не видел,
как он плачет.
Фонтанку за стальными решетками моего кабинета и курил тонкую трубку с
плоской чашечкой голландского образца. Когда Гоголь выплакался, я налил ему
стакан холодной чистой воды и спросил:
Верно, дядя не успел его переслать... А как вы про них знаете?"
стихах не было даты... Вам нужен подлинник?"
принесли "Личное Дело Изменника Яна Яновского".
пепельно-серой пылью. Листки, на коих Яновский писал стихи, были истлелыми и
пожелтевшими. Руки Гоголя страшно дрожали, когда он перебирал эти бумаги.
коем было гораздо меньше былой ненависти и спросил:
просто оболтус и жалкий бретер, но вам я должен сказать... Из Яна должен был
вырасти Великий поэт... Мне жаль, что так вышло. Я не хотел его смерти".
-- неблагонадежный хохол, но... После меня они уже не смеют хоть что-то
править".
поссорился с Иваном Никифоровичем". Все Третье Управление, вся жандармерия -
по полу катались от хохота.
отличнейшая! А какие смушки! Фу ты пропасть, какие смушки! сизые с морозом!
Я ставлю бог знает что, если у кого-либо найдутся такие!" - и так далее. Что
самое изумительное - наивный русский читатель, похоже и не понял, что именно
имел в виду автор.
просто о бекеше, но сизой жандармской бекеше с генеральскими смушками. А
такая - одна на всю Россию. Тем более, что у меня голова и впрямь --
"редькой концом вниз"!
слез с голубиное яйцо. Тем более, что 1833 году (за год до издания повести)
всю Россию облетела моя ссора с Несселем, в ходе коей Нессельрод ни с того
ни сего обвинил меня в том, что я - скрытый иудей по вере - торгую свиньями
и свининой, покупая на них машины в Англии с Пруссией. (Вспомните повесть!)
Я же отрезал ему, что никаких очередных торговых договоров с Австрией нет и
не будет. Тогда он выкрикнул, что у меня на уме только "погусачить на плацу
на прусский манер". А я в ответ сказал, что мы не будем нянчиться с
прогнившей Австрией, "как дураки с писаной торбою".
разведчики на всех балах только и развлекались тем, что ставили занятные
сценки, в которых были, к примеру, такие фразы: -"А может ты и мясца
хочешь?" - "Ой, как хочу, батюшка!" - "Ну так ступай, милая, с Богом!" - при
сием намеки и телодвижения исполнителей были самыми непристойными, а нищенка
почему-то обыкновенно бродила перед публикой со скипетром, державой и в
Глуховский Дмитрий
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Курылев Олег
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман