хоть евреи отныне платили в казну до трети выручки -- быть евреем стало
престижно и попросту выгодно.
посадили в тюрьму, как Изменника. У латышей не было средств. И только евреям
дозволялось "роскошествовать". (Лютеранская Церковь учила -- "На честно
заработанное -- не пошикуешь. Сам заработай и сразу поймешь -- насколько
жаль труда своего".)
запретил торговлю в Латвии всем, кроме евреев, возникли "ножницы цен" на
наших границах. Товар, стоивший в Москве -- рубль штука, покупался
еврейскими перекупщиками уже в Витебске по три-четыре рубля. В Риге сии
перекупщики отдавали его евреям на Бирже за гульден (чуть больше пяти
рублей). Биржевики продавали товар оптом по два гульдена штука, а на рознице
в Амстердаме сей товар (шкурка соболя) шел за семь гульденов. Итого в Москве
ямщик покупал шкурку за один рубль, а в Лондоне рижский еврей продавал по
цене равной -- тридцати шести рублям с половиной. (А матушка с каждой
транзакции брала третью часть прибыли!)
ямщик не просто так трясся по Смоленскому тракту, везя меха к Даугаве.
Ямской промысел от рижской торговли стал настолько вдруг выгодным, что
ямщики образовали целую Гильдию, которая только и занималась тем, что возила
товары меж Волгой и Даугавой.
постепенно и главным торговым рынком Империи. (Не будь сей торговли, Москва
бы так и не опомнилась от того, что с ней учинил Петр. Неудивительно, что
былая столица числит себя моей главной опорой в России, - ничто так не
дружит людей, как общий гешефт с верною прибылью.)
России сами продавали русский товар за границей. На сей счет могу вспомнить,
что это уже случалось при Петре Первом и русские "умельцы" так раскачали
экономику всей Европы своими уродскими ценами, что и сами все разорились, и
Европа чуть не пошла по миру.
банкиры пошли по миру, не умея тягаться с евреями. В итоге дело кончилось
тем, что была создана Коммерц-Коллегия во главе с Воронцовым -- польским
евреем.
немецких евреев во главе с моей матушкой, да одесская -- польских во главе с
Воронцовым. И что занимательно -- так на Руси зародился нормальный рынок и
стал богатеть русский купец.
"Одесса" значит - "Ростов", да "Киев".
Ростовской можно понять -- у какой команды дела слаще.)
события для меня преломились самым причудливым образом.
забавная литография того времени.
выпивки, а за ним пирует разбойная стая. Во главе стола сидят волки -
артиллеристы, да егеря. Перед ними жирные поросята, паштеты, коньяки, да
шампанское.
потом -- штатская шелупонь. Перед этими -- старые свиньи, обычный шнапс и
темное пиво.
меняются на собачьи висюльки, а хвост все чаще -- колечком. На дальнем конце
-- просто дворняжки в латышских одеждах, а перед ними мосолки, да об(r)едки, и
чашки с явной бурдой.
одна тонкость. За пирующими плохо виден еще один крохотный столик, за коим
сидят два лисенка -- мальчик и девочка. У лисаньки передничек с кружевами и
ромашка за ушком, а лисенок в егерском мундире и крохотной шпажкой на
перевязи. Малыши тянут лапки к своей милой матушке, а она несет им вареную
курочку в чем-то вроде горшочка...
художника, в этом месте немного сбиваются. Если взять труд --приглядеться:
над головою лисы и милых лисяток -- короны. Большая и две совсем маленьких.
А доски пола в сем месте образуют шестиконечную звездочку, которая будто бы
отгораживает сию семейную сценку от разгула и вакханалии.
вареная курочка. Где бы мы ни были, что бы ни делали -- раз в неделю, в
субботу, матушка бросала любые дела и варила нам с сестрой курочку. (Матушка
выросла в научной и шпионской среде, а в таких семьях не бывает особой
религиозности. Вообще-то, по субботам иудеи не смеют готовить и уж тем более
-- играть в азартные игры, но... Матушка была иудейкой скорей на словах, чем
на деле.)
рижском дворце (в дни торговли на Бирже) и домике в Дерпте (в дни семинаров
и конференций). И что бы там ни случилось -- недород в Вассерфаллене,
паденье рубля на рижской Бирже, или важная встреча с видным мыслителем, -
вечером в пятницу матушка смотрела в окно и стоило солнцу скрыться за
горизонтом, она складывала бумажки, отчеты и бухгалтерию и запирала все это
на двадцать четыре часа. (Если дела были плохи, матушка возвращалась в свой
кабинет в ночь с субботы на воскресенье.)
стало немножечко ритуалом -- мы ждали в пятницу, когда солнце сядет, а потом
приходила домой наша матушка и мы шли на кухню. Там нас ждала свежая курочка
-- паленая, потрошеная, да, конечно же, - щипаная. Матушка только клала ее в
особый горшочек и посыпала затем всякой всячиной. А пока курочка потихоньку
варилась, матушка читала нам книжки.
Мюнхгаузена". Впрочем, скорей не сами дурацкие приключения, но матушкины
рассказы о них.
написан Распэ и на титульном листе изображен настоящий Мюнхгаузен --
добродушного вида барон с полным лицом и весьма слабой челюстью. На обложке
варианта Бергера изображен совсем иной человек. По облику он сходен с
самим... Мефистофелем. Тем самым чертом, как его рисовал Гете на полях
рукописного Фауста.
(Что неудивительно, - эти люди троюродные кузены.) Но в отличие от толстого
добряка первого варианта второй Мюнхгаузен -- зол (я бы даже сказал --
хищен), несомненно жесток, необычайно умен, а формы его подбородка выдают --
громадную силу воли. (Приглядитесь, - сей подбородок перешел по наследству
дочери второго Мюнхгаузена -- Государыне Императрице Екатерине Великой!)
таинственный человек Пруссии: мой прадед -- барон Эрих фон Шеллинг своею
персоной! Других изображений прадеда просто не сохранилось, - основатель
Абвера не жаждал избыточной популярности и запрещал делать с себя портреты.
Его личный секретарь Бергер воспользовался миниатюрой со "свадебного
медальона", предоставленной ему моею прабабкой -- сию вещь прадед не смел
уничтожить.
господина и наткнулся на книжку Распэ. Внешний вид барона Мюнхгаузена навел
Бергера на размышления и быстро выяснилось, что сие -- бедный и неудачливый
родственник моего прадеда. (К тому же -- не слишком законный.)
"паршивой овцы" к весьма лучшему и бедный родственник не знал, как
благодарить такого кузена. Тогда Бергер взял у него дозволение дописать
"Приключения барона Мюнхгаузена" и сделал книжицу -- знаменитой!
Бергера -- самый ядовитый памфлет на Пруссию Железного Фрица, берлинское
общество и Академию. Но нужно знать все тонкости того времени, чтоб оценить
полеты на пушечных ядрах (Пруссия истратила двести тысяч рейхсмарок на
создание полых ядер, в кои предполагалось помещать лазутчиков -- лилипутов),
изменение цвета глаз по моде "лунитов" (настоящая инструкция Абвера -- о
том, что при допросах цвет глаз жертвы меняется, - на Луне якобы вошел в
моду желтый цвет глаз: в инструкции -- "глаза человека желтеют, если он
хочет врать!") и прочая, прочая, прочая...
читала нам "Приключения", комментируя почти каждое предложение самым
циническим образом. Мы с сестренкой хихикали так, что животам было больно
и... учились придворному уму-разуму, да умению писать, да понять эзопову
речь.
сыром!
означало б очередную войну с Россией и Францией, а былые силы оставили
Пруссию. Тогда Фриц, наподобье Лисы из Эзопа, в последний раз облизнулся на
виноград и произнес: "Мы не будем брать этот город, - в нем дурно пахнет!"
варианте "Мюнхгаузена"!)
"Путешествия Гулливера" англичанина Свифта. И наши с Дашкой познанья в
эзоповой речи и грязи в политике оформились совершенно.