Чтение 73–й страницы книги ~Призвание варяга~

Слуги при нашем виде разбежались в ужасе. Столовая была в ужаснейшем
беспорядке. Стол пуст, но стулья раскиданы по всей зале, а на скатерти полно
крошек и пятен от еды и питья. На кухне я приказал накинуть петлю на крюк
для свинины и только после этого мне открыли шкафчик с вином и пустой
посудой. Я насчитал там с гору пустых бутылок из-под шампанского, - из
полудюжины еще попахивало свежим алкоголем. Я спросил, кто пил вино и старый
мажордом, вечно прислуживавший нашему дому, пал на колени и с дрожью в
голосе признался, что - пригубил малость.

Я поднял старика с колен за шиворот и заставил дыхнуть. Наш верный
слуга был трезв, как стекло, и я процедил сквозь стиснутые зубы:

- "Спасибо за службу, верный пес. За обман - лично будешь пороть
розгами эту сучку, если я найду ее виноватой. Понял?" - старик, дрожа всем
телом, и часто крестясь, покорно кивнул головой. Мы же с моими кузенами
поскакали в наш домик на взморье - в трех верстах от особняка в Кемери.

Там все было тихо и покойно. Мирно потрескивал камин, у мягкой
постельки с двумя взбитыми подушечками стоял ночной столик с приборами на
двоих и ведерко со льдом, в коем плавала бутылка шампанского. В вазочках
лежали фрукты, в блюдечках - заветривались ломтики сыра со слезой и красная
рыбка. Сильно пахло жасмином с пачулями.

Я молча вышел из этого гнездышка и в гробовой тишине сел на свою
лошадь. Служанки с нескрываемым ужасом наблюдали из всех щелей за каждым
моим движением. В душе моей свирепствовали все силы ада.

Я прибыл в наш рижский дом, сестрины девки пытались загородить дорогу в
ее покои, но я их расшвырял в стороны, как котят. Кузены встали на часах у
дверей в спальню. Я же вошел к негоднице.

Здесь попахивало перегаром от шампанского и мускатными орешками.
Несчастная разгрызла целую пригоршню в надежде отбить предательский запах. Я
откинул одеяло, - Дашка лежала в ночной сорочке, сжавшись калачиком и
усердно делая вид, что крепко спит. Я не поверил ей:

- "Сударыня, я не буду пороть вас... Это бесполезно и бессмысленно, и
только добавит грязи к имени нашей семьи.

Кто-то из ваших друзей слишком распустил свой язык. Сейчас вы назовете
имена всех ваших кавалеров, не указывая, кто именно из них... уже.

Я обещаю, с их головы волоса не упадет, ибо мне дороги желания моей
сестры, как - мои собственные. У всех, кроме одного-единственного. Надеюсь,
вы не будете на меня в обиде за такую вольность. Итак, я вас слушаю".

Моя сестренка вскочила с постели, обвила меня руками, и рыдая от
счастья и облегчения, прошептала:

- "Ты правда - не сердишься на меня? Ты - такой славный!"

- "Сержусь. В другой раз выбирай себе менее говорливых любовников".

- "Ты обещаешь, что не тронешь никого, кроме - предателя?"

- "Нет. Возможно - таких говорливых более одного. Тогда я им всем
собственноручно вырву... сама знаешь что. Но - только у них. Обещаю".

Тогда моя сестра во всем призналась. Список вышел значительным и я чуть
в сердцах не надавал ей оплеух с вопросами, - со сколькими из них она уже
переспала, но...

Мне понравилось, что спальня в домике на взморье была приготовлена для
двоих. Раз женщина в ее возрасте уже умеет заниматься любовью с понятием и
расстановкой, - сие означает - она созрела. А спорить с Природой в сих делах
- глупо. Тем более - глупо ссориться из таких пустяков с родимой сестрицей.

Выяснить, кто из Дашкиного списка раскрыл рот, труда не составило.
Большинство поклонников были юноши благоразумные и, памятуя о нравах нашей
семьи, не афишировали личных побед. За вычетом одного малого, который любил
выпить лишку и под влиянием алкоголя терял голову.

Кстати, Дашка оказалась умна и не спала с этим субчиком. Держали же его
при себе за веселость нрава и легкость характера, - он немало смешил честную
компанию своими забавными выходками.

Как только я установил виновника сих неприятностей и определил слабые и
сильные стороны его характера, у меня созрел план мести сему господину.
План, совершенно обеляющий мою сестру и Честь нашей семьи.

У нашей семьи был в Риге один любопытный дом - лавка. Вернее, - три
лавки. В каждой из лавок была потайная дверка, которая вела на второй этаж
этого большого, вместительного здания.

Из одной вы попадали в прелестный будуар с роскошным альковом на десять
человек и всеми нужными в галантных делах причиндалами. (От бронзовой ванны
и сладких помад, до... стальных оков и набора плеточек - для поклонниц
неистового маркиза.) Многие из прелестниц обменяли мое золото на свое
главное девичье достояние - именно в этой кровати.

Из другой лавки крутая потайная лестница вела в уютную столовую с
батареей бутылок лучших вин, которыми нас только одарила Природа. Здесь же
был обеденный стол, стулья, ломберный столик с мягким диванчиком и комплекты
карт и костей. (Иные любят вист и попойку крепче девиц.)

Из третьей лавки гости поднимались в огромный кабинет, забитый книгами,
шахматами и научными журналами, а на спиртовках рядом пыхтели изогнутые
реторты и кофейники. (В природе встречаются и такие...)

Задние стены алькова, столовой и лаборатории были украшены огромными
зеркалами. С другой стороны трех стен с зеркалами была еще одна комната, в
которую имели доступ только мы с матушкой и наши верные слуги. Там были
"тайные" свечи, - не дающие света наружу, и удобные конторки, - быстро
писать чужие беседы.

Именно сюда я и привел мою сестру со словами:

- "Будешь сегодня вечером здесь со свидетелем. С него ты возьмешь
клятву, что он забудет об этой комнате и этом стекле. Как придете, потяни
этот шнур. Я пойму, что вы тут. Ясно?"

Дашка быстро закивала головой. В ее глазах плеснулся настоящий ужас. В
тот день я не понял его причин, но потом я часто видел такое же выражение в
глазах прочих, случись мне посвятить их в мои тайны. Ведь с этой минуты либо
я доверяю этому человеку, либо шлю пышный венок "верному другу -- товарищу".
Старый добрый обычай нашего Ордена.

Вечером, после попойки в тесном кругу я вытянул болтуна на улицу и
уговорил на еще один штоф. Тот, воображая меня другом, с радостью
согласился. Мы прибыли в заветный кабинет и я без всякой жалости стал
накачивать его до полного омерзения. Комедия длилась недолго, - вскоре я
приметил условленный знак и хлопнул моего собутыльника по плечу:

- "Ладно, снимай штаны", - в первый миг на его лице было настолько
остекленелое выражение, что я даже напугался - не перепоил ли его?! Но тут
он протрезвел и чуть заплетающимся языком спросил:

- "Что ты имеешь в виду? Если сие - оскорбление..."

Я откинулся на моем стуле и деланно расхохотался:

- "Это - не оскорбление, - ты настолько пьян, что просто не помнишь
себя. Я потребовал от тебя уплаты долгов и ты просил меня об отсрочке. Мы
договорились, что я соглашусь остановить проценты по долгам в обмен на твою
задницу! Или ты забыл, зачем мы сюда пришли?"

На лице моего гостя возникло такое выражение, будто его уже обратали.
Он стал растерянно озираться по сторонам, а по его натуженному лобику зримо
забегали мысли о разном. Коль я остался с ним наедине, хоть у меня был выбор
из десятка миленьких потаскух, видно меж нами и впрямь был уговор! (Так
ситуация виделась ему с перепою.) Наконец, он не нашел ничего лучшего, как
удивиться:

- "Ты - содомит?! А как же все твои дамы? Я не понимаю..."

- "А и понимать - нечего. Речь идет о компрометации..."

Тут уж несчастный так и сел с разинутым ртом и словами:

- "Какой компрометации? Что ты имеешь в виду?"

- "Я имею в виду, что у тебя большой рот. Я не оспорю твоих слов, ибо
это ниже моего достоинства и не смоет пятна с имени Доротеи. Стало быть, - я
должен лишить тебя Чести. Снимай штаны".

Несчастный густо покраснел и задергался:

- "Ты не смеешь требовать от меня этого. Я не твой крепостной и... это
стоит дороже моего долга".

- "Ты думаешь? Изволь. Тогда деньги на стол. Но если сейчас этих денег
на столе не окажется, я прямо отсюда пошлю за судебным приставом и он
отведет тебя в городскую тюрьму. Там тебя поместят в камеру с опытными
мужеложцами и - плакала твоя Честь. Совершенно бесплатно".

- "Они не посмеют тронуть меня - дворянина!"

- "Тю-тю-тю... Как ты заговорил... Они уже получили известную сумму и в
восторге были узнать, что, кроме грядущего удовольствия с таким гладеньким
мальчиком навроде тебя, их ждут денежки! Они жаждут встречи с тобой. Поверь
мне, - оказаться на корявых шишках у рабочего класса, - ощущение из
незабываемых!"

На несчастном уж не было лица. Весь хмель с него мигом сдуло. Теперь он
чуть ли не ползал за мной на коленях, с ужасом внимая каждому моему слову. С
отчаяния он бросился ко мне, обнял мои сапоги и проскулил:

- "Пощадите меня, милорд. Все тайное станет явным, вам не принест
счастья мое Бесчестье. Я готов на все, кроме этого... Должен быть выход!"

Только этого я и ждал. Задумчиво пыхнув трубкой, я согласился:

- "Что ж, я пойду тебе навстречу. Я выложу на стол все твои долговые
расписки и мы бросим кости. Если у тебя выпадет больше чем у меня, - мы рвем
расписки на сто гульденов, если меньше - ты сам спустишь штаны, а наутро я
вызову врача, который по шрамам подтвердит все, что случилось меж нами. За
это я прощу тебе твой долг. Твое падение останется тайной до тех пор, пока
ты не разинешь пасть в очередной раз".

Мой гость так и стоял, обнявши мои сапоги и я не знал, что творится на
его душе. Согласно Кодексу Чести, офицер не может воспользоваться другим
офицером, как женщиной, без полного на то согласия. Я на своем веку не знал
случаев принуждения (а в армии такого не скроешь), ибо никто не станет
марать Чести такой мерзостью. Купить - иное дело.

Здесь я предлагал игру, он, разумеется, должен был отказаться. Он
потерял бы Честь на тюремных нарах, но слова его остались бы в силе. Они
остались бы в силе и - выиграй он у меня эту партию. (Любопытно, что я мало
чего бы добился, если бы он, проиграв - отказался "обслужить Долг". Вот