Чтение 19–й страницы книги ~Рабин Гут~

плевать хотели здесь еще действовал. Местные блохи шарахались от него, словно
коты от пенопласта! Так что благодаря ему шея, подбородок и плацдармы за ушами
были неплохо защищены. Хотя морда чесалась от блошиных укусов так, что
Рабиновича покусать хотелось! Мог бы еще какой-нибудь антиблошиный намордник
купить!

Утешало только одно: похоже, Сеню блохи тоже достали! Впрочем, почему
только одного Рабиновича? Приступы чесотки то и дело накатывали на всех троих
ментов без исключения. Наши спутники из числа аборигенов посматривали на такие
припадки с немым удивлением.

Сами они не чесались. То ли у них с блохами был заключен пакт о
ненападении, то ли здесь существовала новая форма симбиоза, где блоха с
человеком дополняли друг друга, как партия и Ленин. Проверить свои теории у
меня возможности не было. Так что оставалось только надеяться, что и мы со
временем мутируем до полного невосприятия блох как жизненной формы! Чтоб им
пусто было! Как в оставленной без присмотра миске после налета банды голодных
дворняжек.

Жомов с Рабиновичем всю дорогу до Камелота осваивали местные способы
верховой езды. У Сени по части джигитовки получалось лучше. Но Жомов на своем
пегом тяжеловозе, купленном специально под его тушу, выглядел куда
монументальнее. Прямо-таки конный Эверест какой-то получался.

Каута, как и Попов, отказался ехать верхом. Он публично провозгласил, что
всякие бриттские нововведения его не касаются. Ходили, дескать, его предки
пешком, и он на зверье разъезжать не станет.

- Я и пешком от вас не отстану! - с гордым видом упрямствовал сакс. - Мне
и телега ваша не нужна. На ней только покойников возить...

От этого заявления Кауты Попова перекосило, словно дога от кошачьего
корма. Но с телеги Андрюша все же не слез. Брезгливость - брезгливостью, а
ноги, понимаешь, не казенные!

Сакс продолжал упрямствовать в отношении способа передвижения. Пришлось
Жомову брать его в охапку и силой усаживать на телегу. Каута попытался стукнуть
Ваньку по носу, но вовремя передумал! Все-таки на службу к "сарацину" сам
напросился. А служба - она не сахар: сладкого мало, а жрать приходится! Да тут
еще Жомов масла в огонь подлил.

- Слезешь без команды, убью сразу! - пообещал он. - А еще лучше, отправлю
назад. За Бедивером навоз убирать...

В общем, к вечеру смогли отправиться в путь.

Первые два дня прошли сравнительно гладко. Если не считать постоянных
жалоб Попова на отсутствие амортизаторов у телеги. Рабинович посоветовал ему
немедленно заняться изобретением оных. Но Андрюша, помня провалившийся
эксперимент со стременами, решил отложить усовершенствование до лучших времен.

По большей части я путешествовал на телеге. Каута лошадью править наотрез
отказался. Поэтому вожжи в руки пришлось взять Попову. Восторга у Андрюши это
не вызвало. Тем более что кобыла, видимо, чувствуя позади ненавистного всему
лошадиному роду толстого чужеземца, постоянно пыталась облегчиться. Причем "по
большому".

- Да откуда же в тебе все это берется? - ворчал Попов после очередной
порции благовоний. - Сеня, не корми ее на привале! А то она, как курица, через
каждый шаг личинки откладывает...

Рабинович в ответ глумливо хохотал и предлагал Попову поменяться местами.
Естественно, положительного ответа не получал, и все продолжалось по новому
кругу. Один раз Грифлет, постоянно возглавлявший колонну, как настоящий знаток
лошадей, попытался выяснить, что за "личинки" откладывает бедное животное.

Рабинович его удержал, объяснив, что "святой человек во всех естественных
проявлениях видит источник заразы, поэтому и предупреждает всех о необходимости
быть осторожными"! Вот загнул! Даже я не все понял, хотя и привык уже к Сениной
манере туманно выражать самые простые мысли.

Утром третьего дня пути произошло непредвиденное. К началу событий я не
успел. Потому что решил слегка поразмять лапы и погнался за мелькнувшим в
кустах кроликом. Не скажу, что был голоден или во мне проснулся древний
охотничий инстинкт. Просто дело в том, что от безделья не только кроликов, мух
ловить начнешь!

Дурной кролик как нарочно побежал в сторону, обратную Камелоту. Я
несколько отстал от нашего каравана, поэтому и не смог никого предупредить.
Только услышав треск падающего дерева, а затем дикие крики толпы аборигенов, я
бросил погоню и устремился назад.

Дерево действительно упало. Причем не куда-нибудь, а на дорогу. Прямо
перед носом у дремлющего Грифлета. Конь рыцаря прянул в сторону, и благородный
воитель едва смог удержаться в седле. Вот тут нам и пригодился обет Грифлета
относительно доспехов. Поскольку следом за бревном на дорогу свалилось около
трех десятков волосатых обезьян, вчера только сбросивших хвосты.

Грифлет тут же вступил в бой, не дожидаясь подмоги. Он выхватил меч и
замахал им, целясь по головам разбойников. Те, как могли, защищались. И хотя
они были вооружены только дубинами и кольями (даже топоров оказалось всего пара
штук!), было совершенно ясно, что рыцарю долго не продержаться.

Оруженосец Грифлета, увидев столь явный численный перевес, развернул коня
и помчался в обратную сторону, не слушая проклятий Кауты, выкрикиваемых ему
вслед. Сам же сакс, схватив с телеги меч Жомова, смело бросился в сечу.
Рабинович и Жомов, отцепив с пояса дубинки (вот идиоты!), тоже поскакали рыцарю
на помощь.

Ни Сеня, ни этот здоровый балбес, Иван, не учли того, что ни на одном из
разбойников нет ни грамма железа! А эффект соприкосновения "демократизаторов" с
поленьями нападавших получился еще менее ощутимым, чем комара с бетонным лбом
Кауты. Резиновые "чудо-мечи" просто прогибались, даже не ослабляя силу удара
разбойничьих дубин. Хорошо, что хоть Грифлет этого не видел. Позору потом не
оберешься!

Друзей в беде бросать нельзя! Поэтому и я, не раздумывая, бросился во
всеобщую заваруху. Один только Попов оцепенело застыл на телеге. Единственно,
что сделал Андрюша, так это зачем-то поднял вверх свой серебряный крест. Да так
и застыл, словно памятник Винни Пуху.

Жомова с Рабиновичем, растерянно взирающих на бестолковые резиновые
дубинки, очень быстро теснили от Грифлета. Да и Кауту прижали к телеге, тыча в
него кольями. Рыцарь оказался в полном окружении и терпел поражение, словно
шведы под Полтавой.

Я кинулся ему помогать, но успел немногое. Так у одной из
питекантропоподобных обезьян откусил кусок ноги (вместе с сидевшими на нем
блохами!), да другому оттяпал пару пальцев на левой руке. Большего сделать не
смог, пришлось отступить под градом ударов. Все! Похоже, это сражение мы
проиграем.

Самым сообразительным оказался мой Рабинович! Не говоря ни слова, он
подлетел к Жомову и вытащил у него из левого кармана табельный пистолет. От
такого кощунства Иван даже забыл, с кем он дерется, и собрался приложиться
дубинкой к голове Рабиновича. Не достал.

Сеня, передернув затвор, пару раз пальнул из пистолета в сторону
разбойников и, размахивая дубинкой в левой руке, снова бросился в сражение.
Впрочем, битва тут же и закончилась! Услышав гром среди ясного дня, да еще
узрев одного из своих подельников, упавшего после выстрела Рабиновича,
питекантропы бросились врассыпную, оглашая лес дикими криками ужаса. Действие
огнестрельного оружия оказалось губительным для их психики.

Грифлет, перепугавшись едва ли меньше своих противников, обернулся в
поисках источника такого грохота. Как вы думаете, что он увидел? Правильно!
Попова, застывшего на телеге с поднятым вверх крестом. Не говоря ни слова,
рыцарь спешился, снял с головы шлем и опустился на оба колена перед Андрюшей.

- Благослови, отче, - трепещущим голосом проговорил он, прижав трясущиеся
руки к груди. - Воистину, святость твоя беспредельна, ибо ты смог своими
молитвами вызвать гром небесный!

Услышав такое, Попов приземлился от неожиданности на пятую точку. Мой
Сеня, видимо, желавший самолично пожать все лавры славы, от такого оборота
растерялся и спрятал за спину жомовский пистолет. А когда перед Поповым
свалился на колени еще и Каута, то Рабиновичу только и оставалось, что
досадливо сплюнуть и вернуть табельное оружие своему хозяину.

- Благослови людей-то, - проворчал Сеня, обращаясь к растерявшемуся
Попову. - Что зенки-то выпучил?

После этого Андрюше пришлось слезть с телеги и по-отечески похлопать двух
новообретенных прихожан по давно не стриженным маковкам. Я спрятался под телегу
и зажал нос лапой, чтобы своим неуместным смехом не испортить торжественность
момента!

После этого боя пришлось устраивать привал. Во-первых, следовало
расчистить заваленную дорогу. А во-вторых, помимо одного разбойника,
пристреленного Рабиновичем, Грифлет с Каутой умудрились убить еще четверых. И
набожный рыцарь требовал, чтобы их тела предали земле согласно христианским
обрядам. А кто их знает, эти обряды-то?

Выкручиваться пришлось Попову. Пока Каута выкапывал в мягком черноземе
братскую могилу, Андрюша старательно пытался вспомнить хоть что-то из
постоянных причитаний, которыми одаривала его излишне набожная матушка.

В голову Попову так ничего и не пришло. Оставалась надежда на
импровизацию, и Андрюша блестяще справился с ней, исполнив над безвременно
усопшими обезьянами в облике людей жалостливую песню из репертуара Тани
Булановой. У чувственного Рифлета, между прочим, даже слезы на глаза
навернулись!

Пока совершался своеобразный похоронный обряд, Рабинович усиленно
прочесывал поляну на коленях, стараясь что-то найти. Поиски явно претерпевали
крах, отчего Сеня безбожно, хотя и вполголоса, ругался матом. Непечатные
реплики вступали в такой диссонанс с плаксивым напевом Попова, что тот не
выдержал. Быстро закончив свое выступление и мелко перекрестив братскую могилу,
Андрюша повернулся к Рабиновичу.

- Че ты там потерял? - недовольно спросил он.

- "Че", "че"! - передразнил его Сеня. - Гильзы. Кончатся у Жомова патроны,
посмотрю я тогда, как ты свои "чудеса" творить будешь...

- Так не мучайся, - тут же посоветовал Попов. - Дай Мурзику пистолет
понюхать. Он тебе гильзы и найдет.