и почувствовать запах жидкого кофе и черствой сдобы; вместо этого со мной
заговорил какой-то хрипун, от которого так сильно несло свининой и
капустой, что я закашлялся.
студента богословия Лео Шнира?
молчал, я опять закашлялся, подавил кашель и сказал:
послышалось то же отчаяние, какое испытывал я. Может быть, они приставили
к телефону добродушного старичка профессора с трубкой в зубах? Я быстро
наскреб в памяти несколько латинских слов и смиренно сказал:
испытывают потребность поговорить с кем-либо из питомцев этого заведения,
не знают ни слова по-латыни.
(лат.)], он ест, - повторил старик громче, - господа сейчас ужинают, а во
время еды их нельзя беспокоить.
кровоизлияние.
молчание.
состоит из тела и души.
тезиса, а потом между двумя затяжками просипел:
что душа его брата в опасности, и пусть он сразу же после еды позвонит
ему.
мог бы сказать: мусор, моча, молоко. Вся эта история начала меня
забавлять: как-никак в этой семинарии готовили людей, призванных врачевать
души; хоть раз он должен был услышать слово "душа".
невдомек, каким образом дело, связанное с душой, может быть срочным.
не при чем. Я употребил это слово, чтобы разобрать по буквам свою фамилию.
думаете? - Он очень оживился, видимо, я наступил на его любимую мозоль. -
Сейчас слишком миндальничают, - закричал он, - слишком миндальничают!
не раздумали передать брату, что я звонил?
юный друг, позвольте мне на правах старшего дать вам добрый совет.
не богословие; он приносит вред молодым умам. Поверхностная болтовня с
примесью диалектики. Вы не обижаетесь на мои советы?
Августина.
господь.
месту, поэтому я просто положил трубку и вытер пот. Я очень чувствителен
ко всяким запахам; бьющий в нос запах капусты напряг до предела мою
вегетативную нервную систему. Я стал думать о нравах церковников: очень
мило, конечно, что в их заведении такой вот старикан может чувствовать
себя полезным, но нельзя же, в самом деле, сажать у телефона - именно у
телефона - глухого и вздорного хрипуна. Запах капусты запомнился мне еще с
интернатских времен. Один из патеров объяснил нам как-то, что капуста
считается пищей, обуздывающей чувственность. Самая мысль о том, что мою
чувственность или чувственность любого другого человека будут специально
обуздывать, кажется мне отвратительной. Как видно, в этих семинариях день
и ночь только и думают, что о "вожделении плоти"; где-нибудь на кухне у
них, наверное, сидит монашка, которая составляет меню, а после обсуждает
его с ректором; оба они усаживаются друг против друга и, старательно
избегая в разговоре слова чувственность, при каждом записанном на бумажке
блюде прикидывают: это блюдо обуздывает чувственность, это - возбуждает.
Для меня такая сцена - верх непристойности, так же, впрочем, как и
проклятый многочасовой футбол в интернате; все мы прекрасно знали, что
игра в футбол должна утомить нас, чтобы мы не думали о девушках, из-за
этого футбол стал мне противен, а когда я думаю, что мой брат Лео обязан
есть капусту, дабы обуздывать свою чувственность, то испытываю острое
желание отправиться в сие заведение и облить всю их капусту соляной
кислотой. Этим юношам достаточно трудно и без капусты; нелегко, наверное,
изо дня в день провозглашать нечто непонятное - воскресение из мертвых и
вечное блаженство. Нелегко, наверное, усердно обрабатывать виноградники
господа бога и убеждаться, что там чертовски мало всходит. Мне объяснил
это Генрих Белен, который так участливо отнесся к нам, когда у Марии был
выкидыш. В разговоре со мной он называл себя "простым чернорабочим в
виноградниках господа бога, как по моральному состоянию, так и по
заработкам".
дома; мы шли пешком, потому что у нас не было денег на трамвай; когда он
стоял у себя в дверях и вытаскивал из кармана ключи, он был точь-в-точь
рабочий, вернувшийся из ночной Смены - усталый и небритый; я понимал, как
тяжело ему будет сейчас служить мессу, со всеми теми таинствами, о которых
мне постоянно рассказывала Мария. Генрих отпер дверь - в передней его
поджидала экономка, угрюмая старуха в шлепанцах, кожа на ее голых икрах
показалась мне совсем желтой; а ведь эта женщина не была ни монашкой, ни
его матерью, ни родной сестрой.
удивительного, что многие католики боятся посылать своих молоденьких дочек
на квартиру к священнику, и нет ничего удивительного, что
бедолаги-священники совершают иногда глупости.
прокуренным голосом: мне вдруг захотелось поговорить с ним о "вожделении
плоти". Звонить кому-нибудь из знакомых было боязно - чужой человек,
наверное, поймет меня лучше. Я с удовольствием спросил бы у него:
правильно ли я понимаю католицизм. На всем свете для меня существуют
только четыре католика: папа Иоанн, Джеймс Эллис, Мария и Грегори -
пожилой негр-боксер; когда-то он чуть было не стал чемпионом мира по
боксу, а сейчас с грехом пополам выступает во всяких варьете с силовыми
номерами. Время от времени судьба сталкивала нас. Он был очень набожный,
по-настоящему верующий человек и всегда носил на своей непомерно широкой
груди атлета монашескую пелерину. Многие считали его слабоумным, потому
что он почти постоянно молчал и питался одним хлебом с огурцами; и все же
он был такой сильный, что носил по комнате меня и Марию на вытянутых
руках, как кукол. Существует еще несколько людей, которых, по всей
вероятности, можно считать католиками: это - Карл Эмондс и Генрих Белен, а
также Цюпфнер. Насчет Марии я уже стал сомневаться, ее "страх за свою
душу" меня ни в чем не убеждает; если она и впрямь покинула меня и делает
с Цюпфнером то, что мы делали с ней, значит она совершила поступок,
который в ее книгах недвусмысленно именуется "нарушением супружеской
верности" и "блудом". Ее "страх за свою душу" возник только из-за моего
нежелания сочетаться с ней законным браком и воспитывать наших будущих
детей в лоне католической церкви.
чем будем с ними разговаривать и как воспитывать; по всем вопросам мы
придерживались одного мнения, кроме воспитания в лоне церкви. Я согласился
окрестить детей. Но тогда Мария сказала, что я должен заявить об этом в
письменном виде, иначе, мол, церковь не обвенчает нас. Когда же я
согласился на венчание, оказалось, что мы должны еще сочетаться браком у
светских властей... И тут я потерял терпение и предложил ей немного
повременить, ведь сейчас какой-нибудь годик не играет для нас существенной
роли; Мария заплакала и сказала, что я совершенно не понимаю, каково ей
жить в этом состоянии, без всякой надежды на то, что наши дети будут
воспитаны как христиане. Это было скверно, оказывается, все эти пять лет
мы говорили с ней на разных языках. Я на самом деле не знал, что перед
венчанием в церкви надо обязательно зарегистрировать брак. Конечно, мне об
этом следовало знать, поскольку я был человеком совершеннолетним и
"правомочным лицом мужского пола", но я этого попросту не знал, так же как
я до последнего времени не ведал, что белое вино подают к столу
охлажденным, а красное подогретым. Разумеется, я знал, что есть
официальные учреждения, где совершаются церемонии бракосочетаний и