Бэкстер.
Лондон, 1940 год.
объявил:
гражданской обороны Икс. - И, прикрыв ладонью глаза, словно предохраняясь
от осколков стекла, начал декламировать:
произнес:
выступление теперь может только испортить дело.
отправился к себе в камбуз.
никто.
нервно постукивала по столу.
бывает. Сценическое волнение приходит потом. Как, по-вашему, меня хорошо
принимали?
не знаю, почему не могу с ним расстаться. Наверно, и вы тоже... храните
какие-то памятки. - Он был прав, и, хотя мои сувениры были куда
портативнее стального шлема, они были так же бесполезны: фотографии,
старая открытка, давняя квитанция на членский взнос в ночной клуб возле
Риджент-стрит, разовый входной билет в казино Монте-Карло. У меня в
бумажнике, наверно, нашлось бы с полдюжины таких сувениров. - А джинсы я
одолжил у второго помощника, но, к сожалению, у них заграничный покрой.
самый боец противовоздушной обороны Икс. Я сам все это написал. После
майского блица 1941 года.
программы, и вы увидите, что нас сейчас ожидает оригинальный номер,
обещанный нам мистером Фернандесом.
же неожиданно разрыдался, как мистер Бэкстер стал дрожать. Может, он выпил
слишком много шампанского? Или его взволновала декламация мистера
Бэкстера? В этом я сомневался, так как он, по-видимому, не владел
английским языком, если не считать "да" и "нет". Но сейчас он плакал,
выпрямившись на стуле; он плакал с большим достоинством, и я подумал:
"Никогда раньше не видел, как цветные плачут". Я видел, как они смеются,
сердятся, боятся, но никогда не видел, чтобы их так одолевало горе, как
этого человека. Мы молча глядели на него: никто из нас не мог ему помочь -
мы не умели с ним общаться. Его тело содрогалось, словно в такт вибрации
судовых двигателей, и я подумал, что нам в конце концов куда более
подобает так въезжать в темную республику, чем с пением и музыкой. Всем
нам найдется там что оплакивать.
неприятно, как миссис Смит обрезала бедного Бэкстера - впрочем, все стихи
о войне, вероятно, оскорбительны, - но она одна из всех нас кинулась на
помощь мистеру Фернандесу, села возле него, не говоря ни слова, и взяла
его руку в свою, а другой стала гладить его розовую ладонь. Она утешала
его, как мать утешает своего ребенка среди чужих. Мистер Смит пошел за ней
следом, сел по другую руку от мистера Фернандеса, и они втроем образовали
отдельную группу. Миссис Смит тихонько прищелкивала языком, словно это и в
самом деле было ее дитя, и мистер Фернандес так же внезапно перестал
плакать, как и начал. Он встал, поднес старую, шершавую руку миссис Смит к
губам и быстро вышел из салона.
поставить ее обратно. Дирижер взял свою вилку для поджаривания гренков и
отправился на кухню.
объяснений и не требовалось, и она посмотрела на свою руку, словно ожидала
увидеть на коже отпечаток полных губ мистера Фернандеса.
наш вечер пением "Олд Лэнг Сайн". Скоро полночь. Я бы не хотел, чтобы
мистер Фернандес там, в одиночестве у себя внизу, подумал, что мы
продолжаем... резвиться.
в принципе я был с ним согласен. Оркестр ушел, и аккомпанировать нам было
некому, но мистер Джонс сел за рояль и довольно верно подобрал эту ужасную
мелодию. Мы как-то смущенно взялись за руки и запели. Без кока, Джонса и
мистера Фернандеса хоровод наш был совсем невелик. Мы едва ли успели
познать "дружбу прежних дней", а чаши у нас уже были пусты.
просматривал бумаги, чтобы уничтожить те, которые могли бы вызвать
неудовольствие властей, - например, у меня хранилась переписка о продаже
моей гостиницы, и там встречались опасные ссылки на политическое
положение. Я был погружен в свои мысли и нервно вздрогнул, услышав его
стук, словно я был уже там, в Гаити, и за дверью стоял какой-нибудь
тонтон-макут.
бы. Конечно, возможности были ограниченные. Знаете, в прощальную ночь на
море я испытываю всегда какое-то особое чувство - ведь, может, никогда
больше не встретимся. Как в ночь под Новый год, когда хочешь получше
проститься с непутевым стариком. Вы верите, что бывает счастливая смерть?
Мне было не по себе, когда этот черномазый плакал. Словно он что-то
увидел. Наперед. Я, конечно, человек неверующий. - Он испытующе на меня
поглядел. - По-моему, и вы тоже.
того, чтобы выразить свое огорчение по поводу испорченного вечера, а,
скорей всего, чтобы о чем-то попросить или задать какой-то вопрос. Если бы
он мог мне угрожать, я бы даже заподозрил, что он пришел с этой целью. Он
выставлял напоказ свою неблагонадежность, как чересчур пестрый костюм, и,
казалось, кичился ею, словно говоря: берите меня таким, какой я есть... Он
продолжал:
указываем данные у себя в паспорте, - объяснил он ласковым, рассудительным
тоном.
смысле, - признался он.