Генрих Белль
Дом без хозяина
1
резиновые лопасти крутились почти бесшумно: приглушенное жужжание и время
от времени остановка, если в лопастях застревал край гардины. Тут мать,
тихо чертыхаясь, вставала с постели, высвобождала гардину и зажимала ее
между дверцами книжного шкафа. Абажур лампы был из зеленого шелка -
водянистая зелень, а сквозь нее - желтые лучи, и ему казалось, что красное
вино в стакане, стоящем на тумбочке у постели матери, очень похоже на
чернила: темный, тягучий яд, который она потягивает маленькими глотками.
Мать читала, курила и изредка отпивала глоток.
привлечь ее внимания, и провожал взглядом дым сигареты, который тянулся к
вентилятору; ток воздуха засасывал и дробил серые и белые облака, а потом
мягкие зеленые лопасти перемалывали их и выбрасывали вон. Вентилятор был
большой - такие стоят в магазинах - добродушный ворчун, он за несколько
минут очищал воздух в комнате. Тогда мать нажимала кнопку на стене там,
где над кроватью висела фотография отца: улыбающийся молодой человек с
трубкой во рту, слишком молодой, вряд ли такой годился в отцы
одиннадцатилетнему мальчику; отец был молод, как Луиджи в кафе Генеля, как
робкий маленький новый учитель, гораздо моложе матери, а она выглядела так
же, как матери всех остальных ребят, ничуть не моложе. Отец - это
улыбающийся паренек, но вот уж несколько недель мальчик видит его во сне
совсем не таким, как на портрете, - печально поникший человек сидит на
чернильной кляксе, будто на облаке, лица у него нет, но он плачет, потому
что ждет уже миллионы лет; на нем мундир, но без знаков различия и без
орденов; этот пришелец внезапно вторгся в сновидения мальчика, совсем не
такой, каким ему хотелось бы видеть отца.
шорохам в доме можно узнать, который час: если Глума уже не слышно,
значит, половина одиннадцатого, если не слышно Альберта, значит,
одиннадцать. Обычно он еще слышит Глума в комнатке наверху - тяжелые,
размеренные шаги, или Альберта в соседней комнате - Альберт насвистывает
за работой. Бывает, что и Больда поздно вечером спускается на кухню и
начинает возиться там - шаркающие шаги, осторожно щелкнувший выключатель,
и все-таки почти каждый раз Больда натыкается на бабушку, и из передней
доносится глухой голос:
жаришь, паришь и варишь какую-нибудь дрянь?
бабушки. Иногда обе говорят шепотом, только время от времени слышен смех:
пронзительный - Больды, глухой - бабушки.
книги: "Догматы", "Богословие и нравственность". Ровно в десять Глум
всегда идет в ванную, моется - шум воды, потом "пых!" - это он зажег
газовую горелку, - и разом вспыхнуло множество язычков; потом Глум
возвращается к себе, гасит свет и уже в темноте опускается на колени перед
кроватью - молится. Слышно, как Глум тяжело стукается коленками об пол и,
если в доме всюду тихо, как Глум бормочет слова молитвы. Долго-долго
молится Глум в своей темной комнате. Потом встает с колен, и тогда под ним
взвизгивают пружины матраца, - это значит, что ровно половина
одиннадцатого.
иногда спускалась вниз уже за полночь и варила себе снотворное - листья
хмеля, которые она держала в коричневом бумажном пакетике; случалось, что
бабушка заходила на кухню, когда давно уже пробило час ночи, готовила себе
целую гору бутербродов с мясом и, зажав под мышкой бутылку вина, уходила в
свою комнату. Иногда среди ночи бабушка вдруг спохватывалась, что в
сигаретнице не осталось сигарет - в красивой голубой фарфоровой
сигаретнице, куда входило сразу две пачки. Тогда она бродила, шаркая
ногами, по всему дому и, ворча, искала сигареты - большая, с очень
светлыми волосами и розовым лицом; сперва она заходила к Альберту: один
Альберт курил сигареты, которые были ей по вкусу. Глум всегда курил
трубку, а мамины сигареты старухе не нравились: "Бабья забава - меня
мутит, как я на них гляну"; у Больды в шкафу всегда было несколько смятых,
завалявшихся сигарет, которыми она оделяла почтальона и монтера - над
этими сигаретами бабушка всячески издевалась: "У них такой вид, будто ты
их выудила из святой воды, а потом высушила, старая грязнуля, - они только
для монашек хороши, тьфу!" А порой в доме не было никаких сигарет; тогда
Альберту приходилось среди ночи одеваться и ехать на своей машине в город
за сигаретами, иногда они вместе с бабушкой собирали по всему дому
подходящие монеты для автоматов. Но уж тут бабушка не желала
ограничиваться десятком или двумя - она требовала никак не меньше
полусотни сигарет в ярко-красных пачках с надписью - "Томагавк.
Натуральный виргинский табак" - очень длинные, белоснежные, очень крепкие
сигареты.
его, приговаривая:
был бы лучше.
ломти белого хлеба, густо намазанные маслом и обложенные мясом, пила вино
и покуривала.
него в комнате становилось тихо, - то, что совершалось в доме после
одиннадцати, имело отношение только к женщинам: бабушке, Больде и матери.
Мать ночью редко вставала с постели, зато она долго читала и курила
слабые, сплющенные сигареты, которые доставала из плоской желтой пачки с
надписью: "Мечеть. Натуральный Восточный табак". Изредка мать отпивала
глоток вина и каждый час включала вентилятор, чтобы прогнать дым из
комнаты.
гостей, тогда его, сонного, переносили в комнату к дяде Альберту, и он
притворялся, будто не слышит этого. Он терпеть не мог гостей, хотя любил
спать в комнате дяди Альберта. Когда приходили гости, они засиживались
очень поздно - до двух, до трех, до четырех часов ночи, а то и до пяти, и
дядя Альберт просыпал тогда утром и не с кем было позавтракать перед
школой, - Глум и Больда уходили чуть свет, мать всегда спала до десяти,
бабушка никогда раньше одиннадцати не вставала.
засыпал, как только мать выключит вентилятор. Но когда она долго читала,
он просыпался и во второй и в третий раз, особенно если Глум забывал
смазать вентилятор - и тот медленно, со скрипом делал первые обороты.
Только потом, набрав скорость, лопасти начинали работать бесшумно, но все
равно от первых же скрипучих звуков он сразу просыпался и видел, что мать
лежит, подперев голову правой рукой, зажав сигарету в левой, а вина в
стакане ровно столько же, сколько было раньше. Иногда мать читала даже
библию, порой он видел у нее в руках молитвенник в коричневом кожаном
переплете, и неизвестно почему ему делалось от этого как-то не по себе. Он
старался поскорей уснуть или начинал кашлять, чтобы мать знала, что он не
спит. Это случалось поздно, когда все в доме спали. Заслышав кашель, мать
тотчас вскакивала и подходила к его постели. Она щупала ему лоб, целовала
его в щеку и тихо спрашивала:
руки. Потом она возвращалась в свою постель, гасила свет и включала в
темноте вентилятор, чтобы очистить воздух, а пока вентилятор крутился, она
разговаривала с ним.
мать в темноте нажала кнопку. Еще несколько последних оборотов, скрежет, и
потом - тишина, вдали слышны поезда - лязг и грохот сцепляемых товарных
вагонов, перед глазами встает надпись: "Восточная товарная станция". Они с
Вельцкамом как-то ходили туда, дядя Вельцкама работает кочегаром на
маневренном паровозе, который подает вагоны на сортировочную горку.
Русанов Владислав
Гюго Виктор
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Глуховский Дмитрий
Андреев Николай