кафе от купальни, и побежала по газону прямо к бассейну, туда, где стояла
Нелла. С террасы донесся женский голос:
нерешительно приближалась к бассейну.
близко к воде!_
дверь с цифрой 9.
Тот кивнул.
шапочку и мохнатое полотенце. Оставив у него сумочку, она пошла в кабину
переодеваться. Кругом стояла тишина. Нелле стало жутко. Привычные
сновидения не возвращались. Рай не приходил или появлялся совсем не таким,
каким она хотела бы видеть его. Она покинула мир своих снов, словно
съехала со старой обжитой квартиры. Тщетно искала она знакомые дороги, по
которым столько раз проходила во сне. Разорвана в клочья лента старого
фильма, знакомые кадры меркнут на горизонте - даль втягивает, поглощает
их, как сток всасывает грязную воду из ванны. Глухое бульканье, словно
последний, сдавленный вопль утопающего, и вода, коротко всхлипнув, уходит
в отлив. Точно так же исчезло все то, из чего были сотканы ее сны. Ей
вспомнилась ванна после купанья, в теплом, душноватом воздухе аромат
туалетного мыла, смешанный со слабым запахом газа; на стеклянной полочке
над умывальником забытый помазок, весь в засохшей мыльной пене.
фильм, без настроения, без полутонов, серые, тусклые кадры. Так вот каковы
они - убийцы! Мелкие карьеристы на жалованье! Они читают доклады о поэзии
и давно забыли о войне.
террасе мать.
Непрожеванная трубочка со сливочным кремом, слипшийся комок из крема и
теста глушил властные переливы материнского голоса. Но вскоре мамаша
закричала снова, на этот раз пронзительно и отчетливо:
фильм кончился. Неестественная, надуманная концовка - голос Гезелера, его
рука на ее плече, смертельная скука в его обществе. Вот они каковы,
убийцы! Жеребчик за рулем, в голосе поганенькая казарменная похоть, лихо
ведет машину - все, больше ничего не скажешь!
от бутылок из-под лимонада. Нелла вернулась в кабину и, чтобы согреться,
надев на босу ногу туфли, быстро побежала к бассейну. Девчушка все еще
стояла на траве между кафе и бассейном, а мать следила за ней,
перегнувшись через перила, - бесформенная туша в цветастом платье.
деревьев, за террасой кафе темнела крыша Брернихского залива. Над гребнем
ее Нелла увидела на голубом фоне неба флаг христианского союза деятелей
культуры: золотой меч, красная книга и синий крест на белом фоне. Флаг
слегка колыхался на ветру.
ступенькам. Войдя в воду, она наклонилась и, черпая воду пригоршнями,
стала лить ее на себя. Это успокоило ее. Вода оказалась не такой уж
холодной. Она зашла глубже, сначала по колени, потом по пояс. Купальник
намок, отяжелел, по коже струилась прохлада. Она наклонилась вперед,
окунулась и поплыла, неторопливо вынося руки и сильно загребая. Она тихо
смеялась от удовольствия - было так приятно рассекать зеленую гладь воды.
солнца, глядел на нее. Доплыв до противоположной стенки, она повернула
назад и помахала ему рукой. Девчушка на лужайке сделала было еще один шаг
к бассейну, но цветастая туша тотчас же заголосила:
перевернулась на спину и поплыла еще медленней. Она совсем согрелась. От
чужого купальника слегка пахло илом. Где-то высоко в небе жужжал невидимый
самолет, только широкий дымный след тянулся от него по небу. Дым, вначале
густой и плотный, постепенно расслаивался, волокнистые облачка таяли,
исчезали. Самолет так и не показался. Нелла попыталась представить себе
летчика в кабине. Кожаный шлем, очки, угрюмо-сосредоточенное выражение на
худощавом лице. Она представила себя на его месте за штурвалом самолета...
Где-то там внизу блестит озеро, крохотное, величиной с булавочную головку
или побольше - с монету, и уж во всяком случае не больше циферблата ручных
часов. Светло-зеленая рябь воды среди темных пятен леса. А быть может,
озера оттуда и вовсе не видно. Самолет медленно, словно из последних сил
тянет за собой тяжелый шлейф. Дымное облако желтеет, расползается. Из
последних сил ползет самолет по бескрайней голубой пустыне. Жужжание
стихло - теперь он уже далеко, там, за лесом, на горизонте. След его почти
растаял, а над крышей замка, где он начинался, исчезли уже последние
дымки. А флаг по-прежнему четко вырисовывается на ярком голубом небе и
слегка колышется на ветру. Золотой меч, красная книга и синий крест на
белом поле - тщательно продуманное символическое сочетание.
докладом Гезелера и, видимо, пришли к заключению:
бассейна. Струйки воды с шапочки бегут по лицу, она чувствует на губах
горьковатый вкус болотистой воды и против воли снова тихо смеется. Купанье
чудесно освежило ее.
рожок, охрипший на бесчисленных поворотах лесных дорог. Улыбаясь, Нелла
подплыла к берегу, вылезла из воды и еще раз взглянула на небо: дымный
след самолета над лесом круто шел к земле и терялся за вершинами деревьев.
Она повернулась и прошла мимо веранды в свою кабину. Служитель
одобрительно улыбнулся. От деревянного настила в кабине шел тяжелый запах
гнили и сырости - запах минувшего лета. Брусья покрылись белой плесенью, а
на полу белый цвет переходил в грязно-зеленый. Желтая краска на фанерных
стенах потрескалась, облупилась. Только в одном месте она блестела, как
новая: яркое пятно, небольшое, величиной с блюдце. Поперек него шла
карандашная надпись: "Если ты любишь женщину, то лишь она счастлива, - сам
же ты несчастен".
порой бывает и нежен. Таким почерком проставляют обычно отметки: "Хорошо",
"Неудовлетворительно" или "Весьма посредственно" на школьных сочинениях о
Вильгельме Телле.
надрывалась мамаша. Голос был пронзительный, не сдобренный кремом. Нелла
расплатилась со служителем, одарила его улыбкой, и он, ухмыляясь, взял у
нее из рук мокрый купальник, полотенце и шапочку.
издалека помахала рукой водителю и бегом пустилась к автобусу.
почтовый рожок, автобус тронулся.
18
ожидая от него ответа.
что-то случилось; его узнать нельзя, и Мартин не мог понять, он ли один
виноват в этом и только ли к его поступку относятся последние слова
Альберта.
машины и сказал:
задерживается, и мысль о том, что по его вине дядя Альберт четыре часа
волновался, искал его по всему городу, теперь не давала ему покоя. Мартин
догадывался, что Альберт жить без него не может, но сознание своей власти
над ним не радовало, а, напротив, угнетало его. С ребятами, у которых были
настоящие отцы, этого не случалось. Отцы не волновались и не теряли
голову, если сыновья их не приходили вовремя домой. Они без долгих
разговоров задавали им вечером хорошую трепку, а то и без ужина оставляли.